Всё тот же сон - Вячеслав Кабанов

Госкомиздат

Из дневниковой записи.

Январь 1976

Служу теперь в Госкомиздате СССР. Пишу заключения на тематические планы республиканских издательств (от имени центральной власти). Туркменский план начинается с раздела «Классики марксизма-ленинизма». Здесь «Критика Готской программы» на туркменском языке. Я усомнился: нужно ли? Что из классиков переводилось прежде? Есть ли последовательность и постепенность? Исписал три страницы. Мне сказали, что рассуждаю хорошо, но зря. Раздел «классиков» составляется в республиканском ЦК и обсуждению не подлежит.

Служба в Главном управлении республиканских и областных издательств имела хлопотную, но не лишённую приятности особенность. Периодически мы ездили в командировки в родимые союзные республики. Цель этих поездок была двоякой: рассмотрение, корректировка и утверждение в исправленном виде тематических планов ихних издательств или же подготовка «вопроса на коллегию» в Москве, скажем, такого вопроса: «Выпуск литературы по воспитанию советского патриотизма издательством „Ирфон“ Таджикской ССР». Могли быть, конечно, и экстренные командировки по особым поводам, но нечасто. Ездили, как правило, бригадой — от двух до пяти сотрудников.

Первая моя поездка вдвоём с начальником отдела пришлась на Узбекистан, и я тогда впервые познал всю сладостность дружбы народов, скреплённой централизованной системой.

Алла Кузьминишна, мой начальник, оказалась женщиной, достойной уважения. Система, в которой функционировала Алла Кузьминишна, была для неё естественной средой. Она и родилась, я думаю, в системе. Не знаю, кем были её родители, но явно хоть один из них системе принадлежал. Человеки, выросшие в интеллигентной среде, рождённые рабочими или крестьянами, спокойно в своей среде и остаются, не помышляя об ином, но, если об ином помыслили всерьёз, тут не обходится без ломки. Особенная ломка предстоит тем, кого потянуло вдруг в номенклатуру. Неважно, кем был от рождения тот, кто возжелал попасть в первачи — интеллигентом, крестьянином или рабочим, — но не избавиться ему на этом пути от гнетущей зависти, тревожных сердцебиений и лихорадочных жестов… Алла же Кузьминишна прекрасно знала, что она на своём месте, и на том именно самом, где быть ей предназначила система. Место её было в общем-то скромное, всего лишь начальник отдела. Но это означало, что так системе и нужно. Это её положение и понимание своего положения давали Алле Кузьминишне счастливую возможность не суетиться, никому не завидовать и никогда не злобствовать. Человеку на своём месте всегда присуще достоинство.

Тогда, только придя в Комитет, я ничего этого ещё не знал и не знал, что начальник отдела общественно-политической литературы Алла Кузьминишна в полной мере воплощает собою для союзных республик центральную власть.

Председатель Госкомиздата Узбекской ССР Зият Исламович Есенбаев, сразу же принявший нас в своём роскошном кабинете, имел крупную голову, преимущественно состоящую из широчайшего лица, в чертах которого совершенно ясно прочитывалось ханское происхождение. Европейский костюм председателя с флажком депутата Верховного Совета на левом лацкане прекрасного пиджака никак не вводил в обман, и, если бы Зият Исламович вдруг натянул бы откуда-то из-за спины возникший тугой лук или просто мигнул бы пальцем, веля кого-то посадить на кол, никакого изумления это бы не вызвало.

Мы с Аллой Кузьминишной случайно попали к юбилею первого заместителя председателя, родом азербайджанца, и, естественно, были сразу приглашены. Семидесятилетие отмечалось отчего-то очень скромно и, главное, у юбиляра на квартире. Два обстоятельства меня удивили. Одно неприятно, другое же — приятно.

Первое состояло в том, что Зият Исламович в доме юбиляра не то чтобы повёл стол, — нет, он сразу же сделался хозяином дома, как, видимо, чувствовал себя везде, а юбиляр сидел тихо, потупив глаза.

Второе обстоятельство мне очень понравилось. Собрались ведь более всего коллеги (женщины без должностей за столом не сидели), но вот ещё явилась тихая немолодая пара — она в скромном платье, а он в пиджаке и домашних тапочках, — и юбиляр, обращаясь к нам с Аллой Кузьминишной, тихонечко сказал, что это просто соседи. Потом пришёл ещё один, довольно молодой сосед, он оказался за столом моим соседом, и в продолжение пира давал мне рекомендации по поводу блюд.

Попозже выяснилось, что сосед в домашних тапочках — председатель ВЦСПС (профсоюзов) всего Узбекистана, жена его — секретарь Президиума Верховного Совета республики (как наш всеобщий Георгадзе), а мой застольный сосед — первый заместитель председателя КГБ Узбекистана (как наш Цвигун). А я ведь так хорошо и так свободно шутил со своим соседом на весьма разнообразные темы. Мне это было привычно, а он, видимо, принял мою манеру как мне почему-то дозволенную.

Наконец Зият Исламович начал свою арию. Он не воспевал юбиляра. Он пел о московских гостях, которые украсили их праздник. Звучали цветистые фиоритуры в честь Аллы Кузьминишны, а апофеоз был такой: «К нам приехала не кто-нибудь, а сама начальник отдела Госкомиздата СССР!»

Поскольку моей должности Зият Исламович не знал (а если и знал, то она высоко никак не звучала), он взыграл снова голосом, и в отчётливом речитативе произнеслось: «А с Аллой Кузьминишной приехал Вячеслав Трофимович — очень ответственный работник Госкомиздата СССР!»

Назавтра два кандидата наук увезли нас на природу, где возле журчащей горной речки в огромном котле два других молодых кандидата и тоже наук варили плов. Мы пили водку из пиал — нам говорили: пейте, пейте, ведь когда готов будет плов, уже пить не будем, — нас воспевали, а в чём был смысл служебной нашей командировки, я совершенно позабыл.

Оказалось, однако, что век Аллы Кузьминишны в отделе общественно-политической литературы был уже на исходе. Начальника нашего главка, тихого добрячка, отправили вдруг на пенсию, а явился на это высокое место… Даже не знаю, как здесь и выразиться. Для тех, кто знавал этого человека, достаточно произнести только имя его — и никаких уже пояснений не потребуется. Но как рассказать иным, его не видавшим, не знавшим? Рука дрожит, и перо выпадает из пальцев… Какой мастер слова, какой виртуоз кисти нарисует мне этот портрет или сумеет передать хотя бы только бурю впечатлений, рухнувших на головы бедных сотрудников главка с появлением у нас того, чьё имя Марат Васильевич?!

А я, конечно, передать не берусь. Я только приведу два фрондёрские мои всхлипа.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});