Террор - Дэн Симмонс

– Посреди жизни мы окружены смертью, – читал по памяти Фицджеймс усталым, но подобающе звучным голосом. – У кого нам искать помощи, как не у Тебя, Господи, Который справедливо негодует на грехи наши?

Капитан Крозье знал, что в парусиновый саван вместе с Ирвингом зашит еще один предмет, о котором никто не знал. Он лежал у него под головой, точно подушка.

Это был красно-зелено-сине-золотой китайский платок, и Крозье застал дарителя врасплох, войдя в медицинскую палатку, когда Гудсер, Ллойд, Ходжсон и остальные уже удалились, а парусник Мюррей только собирался зайти, чтобы зашить саван, уже приготовленный и подстеленный под тело Ирвинга.

В палатке находилась леди Безмолвная; склонившись над трупом, она укладывала что-то ему под голову.

В первый момент Крозье невольно потянулся за пистолетом, лежавшим в кармане шинели, но в следующий миг застыл на месте, увидев глаза и лицо эскимосской девушки. Если в этих темных глазах, едва ли похожих на человеческие, и не стояли слезы, они блестели от какого-то чувства, определить которое он не мог. Горе? В такое капитану не верилось.

Но несомненно, именно девушка аккуратно положила китайский шелковый платок под голову мертвого мальчика. Крозье знал, что платок принадлежал Ирвингу: лейтенант несколько раз повязывал его на шею по особым случаям – например, в день отплытия экспедиции в мае 1845-го.

Неужели эскимоска украла у него платок? Похитила с мертвого тела только вчера?

Неделю с лишним назад Безмолвная проследовала за санным отрядом Ирвинга с «Террора» в лагерь, а потом исчезла и больше не объявлялась. Все, включая Крозье, вздохнули с облегчением, когда она пропала. Но все сегодняшнее ужасное утро Крозье задавался вопросом, не причастна ли Безмолвная каким-либо образом к зверскому убийству офицера на голом каменистом холме, открытом всем ветрам.

Может, она вела обратно к лагерю своих друзей, эскимосских охотников, с намерением совершить набег и по пути случайно встретилась с Ирвингом, сначала досыта накормила умирающего от голода человека, а потом хладнокровно убила, чтобы он никому не рассказал о своей встрече с ними? Не Безмолвная ли была той самой «возможно, женщиной», которую мельком видели Фарр и остальные, когда она убегала вместе с эскимосом в головной повязке? Она могла переменить парку, если возвращалась в свое стойбище на прошлой неделе, а все молодые эскимоски на первый взгляд кажутся на одно лицо.

Крозье все утро обдумывал подобные предположения, но в то остановившееся во времени мгновение, когда он и молодая женщина вздрогнули и неподвижно замерли на несколько бесконечно долгих секунд, капитан посмотрел ей в лицо и понял – то ли сердцем своим, то ли шестым чувством, о котором неустанно повторяла его бабушка Мойра, – что в душе она горько оплакивает Джона Ирвинга и возвращает ему шелковый платок, полученный от него в подарок.

Крозье предположил, что Ирвинг подарил Безмолвной платок во время своего февральского визита в снежный дом, о котором исправно доложил своему капитану… но не вдаваясь в подробности. Теперь Крозье задался вопросом, не состояли ли эти двое в любовной связи.

А потом леди Безмолвная исчезла. Стремительно поднырнула под полог палатки и бесшумно скрылась. Когда позже Крозье спрашивал мужчин в лагере и часовых, не видели ли они чего, все отвечали отрицательно.

Тогда в палатке капитан подошел к телу Ирвинга, посмотрел на бледное мертвое лицо, казавшееся еще бледнее на фоне подложенного под голову цветастого платка, а потом накинул парусину на лицо и тело лейтенанта и крикнул старому Мюррею войти и зашить саван.

– И Господи милосердный, Боже Всемогущий, – говорил Фицджеймс, – не предавай нас жестоким мукам вечной смерти. Ты знаешь, Господи, тайны наших сердец; не отвращай милосердного слуха Твоего от нашей молитвы, но пощади нас, о Боже Всевышний, Всемилостивый Спаситель, справедливейший судия предвечный, не дай нам в наш последний час отпасть от Тебя.

Фицджеймс умолк и отступил назад на пару шагов. Крозье, глубоко погруженный в свои мысли, несколько долгих мгновений неподвижно стоял на месте, пока по шарканью ног и при глушенным покашливаниям не понял, что настала его очередь произносить надгробное слово.

– Итак, мы предаем земле тело нашего друга, офицера Джона Ирвинга, – хрипло заговорил он, тоже читая по памяти, которая оставалась на удивление ясной, несмотря на туман в голове, порожденный крайней усталостью, – дабы оно обратилось во прах и восстало из праха, когда земля и море отдадут своих мертвецов… – Тело уже опустили на глубину трех футов, и Крозье бросил на него пригоршню мерзлой земли. Мелкие камешки упали на парусину над лицом Ирвинга и скатились в стороны с неожиданно отчетливым сухим шорохом, от которого болезненно сжималось сердце. – …и жизнь придет в мир через Господа нашего Иисуса Христа, Который по Своем пришествии изменит наше греховное тело, чтобы оно уподобилось Его светоносному телу, ибо Он всемогущ и подчиняет все Своей воле.

Служба закончилась. Матросы вытянули веревки из-под носилок с телом.

Мужчины затопали замерзшими ногами, натянули свои шапки и «уэльские парики», замотали потуже шарфы и сквозь туман потянулись вереницей в лагерь «Террор», где их ждал горячий обед.

Ходжсон, Литтл, Томас, Дево, Левеконт, Блэнки, Пеглар и несколько других офицеров остались, отпустив матросов, ждавших приказа засыпать тело землей. Офицеры сами зарыли могилу лопатами и принялись укладывать первый слой камней. Они хотели похоронить Ирвинга наилучшим образом, возможным в данных обстоятельствах.

По завершении работы Крозье и Фицджеймс направились в другую сторону. Они съедят свой обед гораздо позже – сейчас они собирались пройти две мили до мыса Виктори-Пойнт, где почти год назад Грэм Гор оставил в старой пирамиде Джеймса Росса медный цилиндр с оптимистическим посланием.

Крозье хотел сегодня оставить там сообщение о положении дел в экспедиции, сложившемся за десять с половиной месяцев, прошедших со времени написания предыдущего послания, и о дальнейших шагах, которые он планировали предпринять.

Устало бредя сквозь туман, слыша звон корабельных колоколов где-то за пеленой, клубящейся позади (разумеется, они перевезли в лагерь колокола и с «Эребуса», и с «Террора» в вельботах, когда покинули корабли), Френсис Крозье страстно надеялся, что определится с планом дальнейших действий к тому времени, когда они с Фицджеймсом достигнут пирамиды.

42

Пеглар

69°37'42" северной широты, 98°41' западной долготы

25 апреля 1848 г.

Тюленьего мяса и рыбы оказалось недостаточно, чтобы приготовить полноценный обед на девяносто пять или сто едоков (несколько человек были слишком больны, чтобы есть твердую пищу), и даже мастерство мистера Диггла и мистера Уолла, постоянно творивших чудеса кулинарного искусства из скудных запасов корабельного продовольствия, не позволило им на сей раз преуспеть в полной мере (тем более что часть продуктов на эскимосских санях сильно испортилась), но всем до единого мужчинам удалось отведать – вместе с голднеровскими супами, тушенкой или овощами – восхитительно вкусного сала или рыбы.

Гарри Пеглар поглощал пищу с аппетитом, хотя дрожал всем телом от холода и знал, что после такого обеда у него только усилится понос, которым он жестоко мучился каждый день.

После обеда и перед тем как приступить к выполнению своих служебных обязанностей, Пеглар и вестовой Джон Бридженс вышли прогуляться с оловянными кружками чуть теплого чая в руках. Туман заглушал их голоса, хотя одновременно усиливал звуки, раздававшиеся вдали. Они ясно слышали, как в одной из палаток в противоположном конце лагеря мужчины спорят за карточной игрой. С юго-запада – со стороны, куда перед обедом направились два капитана, – доносился похожий на канонаду грохот грома, раскатывавшийся над паковым льдом. Гром гремел весь день, но гроза не пришла.

Двое мужчин остановились возле длинного ряда лодок и саней, оттащенных на некоторое расстояние от нагромождений ледяных валунов, на месте которых окажется берег узкого залива, коли лед на море вообще когда-нибудь растает.

– Скажите, Гарри, сколько лодок мы возьмем с собой, если нам придется снова выйти на лед? – спросил Бридженс.

Пеглар отхлебнул из кружки и указал рукой.

– Я не уверен, но, кажется, капитан Крозье решил взять десять из восемнадцати лодок. Теперь у нас осталось слишком мало достаточно здоровых людей, чтобы утащить с собой больше.

– Тогда зачем мы перетащили в лагерь все восемнадцать?

– Капитан Крозье не исключал возможности, что мы задержимся в лагере «Террор» еще на два или три месяца – возможно, чтобы дождаться, когда лед вокруг мыса растает. Мы чувствовали бы себя спокойнее с восемнадцатью лодками, держа несколько из них про запас на случай, если другие выйдут из строя. И тогда мы смогли бы взять с собой гораздо больше груза: продовольствия, палаток и прочего снаряжения. Если в каждую лодку сядет по десять и более человек, будет чертовски тесно и нам придется оставить здесь слишком много припасов.