Тропою испытаний. Смерть меня подождет - Григорий Анисимович Федосеев

не как у людей… Скорей бы в тайгу, там проще.

— Не хочется мне отпускать тебя с таким настроением.

Я затащил его к себе ночевать. До утра оставалось часа три. Хозяйка подала ужин.

— Моё прошлое — непоправимая ошибка, а настоящее кажется мне случайностью. К моим ногам, вероятно, упала чужая звезда, — говорил Трофим Николаевич медленно, не отводя от меня тёмно-серых глаз. — Если бы я мог забыть трущобы, Ермака и всё, что связывает меня с этим именем, я был бы счастлив. Вы только не посчитайте меня неблагодарным и не подумайте, что я не чувствую хорошего отношения к себе… Всё это мне и близко, и дорого. Но повсюду за собой я тащу поняжку с прошлым.

— Удивляюсь тебе, Трофим, — возразил я. — Шестнадцать лет прошло с тех пор, как ты ушёл от преступного мира. Пора о нём забыть.

— Легко сказать — забыть! Это ведь не папироска: выбросил, как выкурил. Прошлое присосалось, как пиявка. А слово «вор», кто бы его ни произнёс, бьёт до сих пор. Но ведь я столько же виноват в своём прошлом, сколько и в своём рождении. Семилетним мальчишкой подобрали чужие люди, сделали из меня вора и вором толкнули в жизнь. Тогда, ещё в трущобах, я где-то в глубине сознавал, что не этого мне надо. Но разве просто уйти от привычной среды, подавить в себе неравнодушие к чужим вещам, научиться иначе думать? И всё же я ушёл. А вот забыть прошлое не смог. Так и кажется, иду я сбоку жизни, спотыкаюсь на ухабах, как незрячий мерин. Знаю, меня никто не упрекает, мне открыты все дороги. Чего же не жить спокойно? Так нет! Скажите, кому, как не злой судьбе, нужна была наша встреча с Ниной? Она напомнила мне о прошлом и надсмеялась. Нина оттолкнула меня потому, что я — бывший вор и могу теперь скомпрометировать её.

— Ты не прав, — перебил я его. — Нина любит тебя, и её не смущает ни её собственное, ни твоё прошлое. Но ты знаешь, она не может стать твоей женой. При всей моей привязанности к тебе, Трофим, я должен сказать: Нина поступила правильно. Тебе нужно жениться на другой. Разве мало хороших девушек у нас? А насчёт того, что идёшь сбоку жизни — неверно. Подумай, разберись и не греши на себя. Что с того, что твоя дорога вначале шла по ухабам? Всё это уже давно позади. Сейчас у тебя интересная работа. Ты любишь жизнь и не во имя ли её столько пережил? Я не узнаю тебя, Трофим! Может, действительно, задержаться дня на два с вылетом?

— Нет, полечу, мне нужно скорее в тайгу!

— Боюсь, поедешь с таким настроением, рисковать начнёшь и потеряешь голову.

Трофим молчал, сдерживая волнение.

— Ложись-ка ты лучше спать. Утро вечера мудренее!

— Да, скорее бы рассвело… Знаете, чего мне хочется? — вдруг сказал он, повернувшись ко мне. — В пороги, на скалы! Ломать, грызть зубами, кричать, чтобы всё заглушить! Вы же не знаете всего моего прошлого… — Он встал и бесшумными шагами отошёл от кровати.

В комнате наступила тишина. Ветер хлопнул ставней, и отдыхавшая на диване кошка поспешно убралась за перегородку. Я чувствовал, как тяжёлыми ударами пульсирует в голове кровь. Трофим стоял спиной ко мне, сцепив на затылке руки и устало опустив голову.

На розовеющем востоке нарождалось солнце, и навстречу ему плыло по небу свежее, как зимнее утро, облачко. Город просыпался медленно. Нехотя перекликались петухи. У реки тяжело пыхтел локомобиль. Из труб высоко-высоко тянулись белые столбы дыма.

…У самолёта собралась толпа провожающих. Шум, смех. Чувствовалось, что все живут одними мыслями, желаниями, одной целью. Приятно смотреть на этих людей, связанных долголетней совместной работой и искренней дружбой.

Трофим повеселел, лицо, усеянное едва заметными рябинками, посвежело от румянца. Отъезжая, он верил, что в тайге не будет одинок. Повстречайся он с бедой, где бы она его ни захватила, мы придём да помощь.

До отлёта остались минуты. Машина загружена. Экипаж на местах, но люди ещё прощаются. Все говорят одновременно, понять ничего нельзя. Королёв вырвал из толпы Пугачёва, обнял и, не выпуская из своих объятий, сказал, обращаясь ко всем:

— Спасибо вам. Я счастлив, что имею таких друзей.

Вдруг чихнул один из моторов и загудел, бросая в нас клочья едкого дыма. Тотчас заработал второй, и самолёт забился в мелкой нетерпеливой дрожи.

Я прощался с Трофимом последним.

— Приедете ко мне в этом году? Лёгкая тень скользнула по его лицу, вероятно, вспомнил наш ночной разговор.

— Не обещаю. Скорее всего на инспекцию к тебе нагрянет Хетагуров. Ему ближе.

Крепко жмём друг другу руки, обнимаемся.

Лучи поднявшегося солнца серебрят степь, узкой полоской прижавшуюся к горе. В берёзовой роще жёсткий ветер веет сыпучий снег.

Самолёт, покачиваясь, вышел на дорожку. Моторы стихли в минутной передышке, потом взревели, и машина, пробежав мимо нас, взлетела. Через несколько минут она потерялась в синеве безоблачного неба…

В штабе остаётся всё меньше народа. Мы торопимся до наступления распутицы разбросать все подразделения по тайге. Главное — не упустить время, использовать лёд на реках и озёрах для посадки тяжёлых самолётов. Двадцать шестого марта пришёл и наш черёд. Я решаю весну провести у топографов на Удских марях. Со мною Василий Николаевич Мищенко, с которым вот уже четырнадцатый год мы не разлучаемся, и Геннадий Чернышёв — радист, тоже не новичок в тайге. У нас давно всё готово, проверено, упаковано. Сознаюсь, с удовольствием покидаю штаб со всей его канцелярией, сводками, телефонными звонками, озабоченными лицами штабных работников и обормотом-котом, наблюдающим мир из окна бухгалтерии. Иное ждёт нас там, в глуши лесов, на нехоженых горных тропах.

…Мы летим над тайгой. Кругом зима — ни единой проталины, пустынно. Самолёт набирает высоту, отклоняется, идёт на юго-восток. За равниной — вздыбленные горы. На каменных уступах, у их подножий клубятся облака, и лишь пологие гребни, поднятые титанической силой земли к небу, облиты солнцем… Облака движутся, меняют свои мягкие очертания, остаются позади. За горами тайга, накинутая ворсистой шубой на холмы. И наконец широкая равнина, вся в брызгах озёр, в витиеватых прожилках рек, прикрытая щетиной сгоревшего леса. В центре лежит ледяной плешиной озеро Лилимун, окольцованное тёмно-зелёной хвоей. Мы ещё далеко, а у противоположного берега уже потянулся вверх сигнальный дымок.

Моих товарищей первая часть пути разочаровывает. Ну что особенного: всего час назад поднялись в воздух, и вот уже посадка. Правда, не на аэродром, а на озеро, но что от этого изменилось? Нас окружают знакомые лица,