Вчера-позавчера - Шмуэль-Йосеф Агнон

Перевел его Ицхак на другую тему и спросил его, живет ли он все еще в Петах-Тикве и есть ли у него средства к существованию? Сказал Менахем: «Квартира моя по-прежнему в Петах-Тикве, та самая, что была мне первым прибежищем в Эрец Исраэль. А что касается средств к существованию… Так ведь нужды человека – вещь относительная и зависят от того, какой заработок считает человек достаточным для своих нужд. А поскольку мои потребности соответствуют моим средствам к существованию, так, само собой, я могу сказать, что есть у меня заработок. А ты, мой дорогой, как у тебя с заработком?» Сказал Ицхак: «Слава Богу». Сказал Менахем: «Когда человек говорит «слава Богу», я не знаю, к добру это или не к добру, ведь обязан человек благословлять Всевышнего за зло так же, как он благословляет Его за добро». Сказал Ицхак: «Пока еще не достиг я такой ступени. В любом случае не на что мне жаловаться. Будь так любезен, рабби Менахем, отобедай со мной». Смутился Менахем и промолчал. Сказал ему Ицхак: «Помню я, рабби Менахем, тот день, когда я обедал за твоим столом, и я прошу тебя пообедать у меня, как я обедал у тебя». Менахем боялся, как бы не съесть кусок, ему не принадлежащий, и боялся, как бы не отказать человеку. Отказать Ицхаку было тяжело для него, и обедать у него было тяжело для него. Ответил он Ицхаку: «Наверное, ты живешь в гостинице, а я не привык есть в гостиницах». Сказал Ицхак: «Живу я у достойных людей, и хозяйка дома готовит мне». Сказал Менахем: «Стоит ли беспокоить женщину?» Сказал Ицхак: «Не оставлю я тебя, пока не отобедаешь со мной».

Привел его Ицхак к себе в комнату. Сидели они – и ели, и пили. Во время обеда сказал Ицхак Менахему: «Ты помнишь, рабби Менахем: когда я был у тебя, мы говорили о труде». Сказал Менахем: «Как же мне не помнить? Разве речи человека – шелуха, которую выплевывают изо рта?» Сказал Ицхак: «Когда я думаю об этом, вынужден я сказать, что те, кто возвысил труд до религии, – именно они осели на земле». Сказал Менахем: «Тот, кто удостоился, – удостоился, но не благодаря своим речам».

Сказал Ицхак:

– Когда я думаю о себе, больно мне, что не выдержал я испытания и не стал земледельцем.

Улыбнулся Менахем:

– Так или иначе, ты бы огорчался.

– Почему ты говоришь так?

– Каждый, кто не сделал чего-то, найдет, из-за чего огорчаться.

Спросил Ицхак Менахема:

– А что делать человеку, чтобы не огорчаться?

– Ты меня спрашиваешь? Я не знаю, что такое огорчение.

– То есть ты радуешься своей доле?

Сказал Менахем:

– Не знаю, что это – радость…

– То есть ты достиг состояния внутреннего равновесия?

– Этой ступени я не достиг, но, если проходит у меня день и я не стыжусь его, я рад.

– Это ты уже говорил мне, когда я был у тебя в Петах-Тикве.

– В Петах-Тикве я сказал тебе: дай Бог, чтобы нам не пришлось стыдиться за Эрец, а сейчас я сказал тебе: если проходит у меня день и мне не стыдно за него, я рад.

– А в чем разница?

– Дай Бог, чтобы не было тут разницы, но иногда человек относится с пренебрежением к жизни в Эрец, поэтому должен человек помнить на всякий случай о каждом своем дне.

Менахем еще говорил, как послышалось пение Авремеле, владельца дилижанса. Встал Менахем и закрыл глаза, как если бы сковал его сон. Сказал Ицхак: «Однажды я ехал в его дилижансе, попросили пассажиры, чтобы он спел «И все будет служить Тебе…», но он не хотел. Почему это?» Сказал Менахем: «Удивляюсь я, как душа его не выходит вместе с его нигунами».

Когда Авремел замолк, сказал Менахем Ицхаку:

– Сяду, произнесу благословение и пойду себе.

Сказал Ицхак:

– Куда хочешь ты пойти, рабби Менахем?

– Зайду в другой бейт мидраш.

– А где ты спишь?

– В любом месте, где я ни окажусь, преклоняю я голову и сплю.

– Так ночуй у меня!

Оглядел Менахем комнату и сказал:

– Если постелешь мне на полу, лягу.

– Нет, я тебе предложу свою кровать.

– То, что я не делаю другим, не хочу, чтобы делали мне.

Сказал Ицхак:

– А если я уговорю тебя?

– Не уговоришь.

– Почему?

Улыбнулся Менахем:

– Вижу я, что ты уподобляешь меня ученому из колеля, который может объяснить все мировые проблемы.

– В какой бейт мидраш собираешься пойти?

– В бейт мидраш, где есть книги и лампа.

Когда они пришли в бейт мидраш, спросил Ицхак Менахема:

– Я могу увидеться с тобой завтра?

– Разве не поденщик ты?

– Я сам себе хозяин и могу отложить работу на другой день.

Сказал Менахем:

– И тебе не будет стыдно за зря прожитый день?

– Достоин он того, рабби Менахем, чтобы отказаться ради него от работы на один день.

– И все это для разговоров? Так или иначе, я занят, собираюсь я пойти в Моцу.

Сказал Ицхак:

– Я пойду с тобой.

– Я привык ходить в одиночестве. Когда я иду один, я могу – видеть.

– Когда ты ехал в Иерусалим, ты же не ехал один. Или, быть может, ты поднимался пешком?

Кивнул ему Менахем головой.

– В честь города ты шел пешком?!

– Нет, просто я не люблю, чтобы лошади тащили меня.

Сказал Ицхак:

– Если так, следовало тебе поехать на поезде.

– Как же я поеду на поезде, который отбирает хлеб у нищих возниц.

– И не тяжела была тебе дорога?

Сказал Менахем:

– Дорога была не тяжелая, но мне было тяжело по другой причине. Ведь сказано, что ходьбы из Яффы до Иерусалима – двенадцать часов, а я дошел за одиннадцать.

Сказал ему Ицхак:

– Конечно же нашел ты объяснение этому.

Улыбнулся Менахем и сказал:

– Речь шла о среднем человеке, а я ведь не такой уж средний.

Вынул Менахем книгу, и стоял, и читал, пока не забрезжил рассвет и они не прочли утреннюю молитву. Вернулся Ицхак к себе в комнату. Малыш лежал на своем ложе, и лицо его лучилось смехом от приснившегося ему доброго сна. Пахло красками Ицхака и деревом резчика. Ицхак разделся и лег в кровать. Прочел «Шма» на ночь и потушил лампу. Спустя короткое время зазвенел комар. Еще прошло время, и затих звон комара, и молчаливая темень окутала комнату.

5

В эти самые дни, когда у Ицхака было все хорошо, так что можно было позавидовать ему (поднимается он рано утром на молитву… и живет, как подобает еврею…), в эти самые дни попала капля горечи в стакан его радости. Похоже на то, что злые ангелы, рожденные его старыми грехами, позавидовали ему и решили смутить его покой. А поскольку не было у них власти днем – днем человек владеет собой, – пришли они к нему ночью, ибо ночью человек не властен над собой. И поскольку не могли они приблизиться к нему, так как ослабла их сила из-за его добрых дел, наняли они исполнителя, хозяина снов, представлявшего собой нечто среднее между добром и злом. Пришел хозяин снов к Ицхаку и потащил его к морю. Забыл Ицхак там свои башмаки. Вернулся за башмаками. Сорвал ветер с него шляпу. Попался ему навстречу какой-то человек и сказал ему: пойдем, я покажу тебе, где твоя шляпа. Как только пошел он с ним, тот исчез. Стоял Ицхак посреди улицы – босой, без обуви, и с непокрытой головой. Услышал голоса молящихся и пошел на голоса. Подошел к двух этажному дому, нижний этаж разрушен, а на верхний, где молятся, поднимаются по висячей лестнице. А лестница стоит прямо. Прислонил он лестницу к дому и поднялся. Как только просунул туда голову, захлопнулась за ним дверь, а тело – снаружи. Так было с ним одну ночь, и две ночи, и три ночи. И уже уверен он был, что не избавится от этого дурного сна вовеки. Но наконец-то ушел его сон и не вернулся. Успокоился он и позабыл свой сон, так же как позабыл многое, виденное им наяву, вроде Яффы и ее очарования. И хороших людей, делавших ему добро, и плохих людей, делавших ему зло, – всех выбросил он из своего сердца. Не потому, что не был он благодарен хорошим, и не потому, что простил плохих, а потому, что душа эта, жаждавшая покоя, хотела забыть все свое прошлое.

6

Ицхак стал бывать у старцев из своего города, живших в Иерусалиме; когда он беседовал с ними на том языке, к которому привык в своем родном городе, казалось ему, что весь мир открыт перед ним, и он мечтал: если удостоит меня Всевышний, приглашу их на мою хупу. И удивлялся сам на себя: я, никто в Торе и никто в учености, сижу с богобоязненными людьми. Вспоминал он о своих товарищах в полях и в городах и чувствовал к ним сострадание, как сожалеют о близких, которым не повезло так, как ему.

Если мы посмотрим на все его прошлое, мы ничего не почувствуем, кроме удивления. Видели мы Ицхака в Яффе и не находили, чем он отличается от остальных наших товарищей, кроме пучка волос в его бороде. Но даже и в этом он не отличался от некоторых из наших друзей, отпускающих себе бороду. А если мы посмотрим на то, что он делал вначале? Тем более удивительно. Может быть, Иерусалим привел к этому? Так сколько есть молодых людей в Иерусалиме, и не видели мы никого, кто бы поступил, как Ицхак. Но Ицхак был простым молодым человеком без претензий на исследования и философствования. И так бывает с простыми евреями, если сворачивают они порой с дороги, то в конце концов возвращаются.