Американская империя. С 1492 года до наших дней - Говард Зинн

Многие люди впервые в жизни услышали симфоническую музыку. Это было время удивительного расцвета искусства, ранее невиданного в Америке и ни разу не повторившегося позднее. Однако в 1939 г., когда ситуация в стране стабилизировалась и импульс реформ Нового курса ослаб, программы помощи искусствам перестали существовать.

К моменту окончания Нового курса капитализм остался незыблемым. Богатые все еще контролировали ресурсы страны, а также ее законы, суды, полицию, газеты, церкви и колледжи. Значительная помощь была оказана достаточному количеству людей, чтобы сделать из президента Ф. Д. Рузвельта героя в глазах миллионов, но та же самая система, которая стала причиной Великой депрессии и экономического кризиса, – система расточительства, неравенства и заботы о прибылях, стоящих выше человеческих потребностей, – осталась невредимой.

Психологически Новый курс вдохновлял черное население (миссис Рузвельт относилась к чернокожим с сочувствием; некоторые из них получили должности в администрации), но проводившиеся в жизнь программы не коснулись большинства этих людей. Будучи фермерами-арендаторами, сельскохозяйственными рабочими, мигрантами и домашней прислугой, они не подпадали под действие программ социального страхования, не получали пособий по безработице, установленного законом минимума заработной платы или субсидий фермерским хозяйствам. Президент, который вел себя осторожно, чтобы не настроить против себя белых политиков-южан, в чьей поддержке он нуждался, не настаивал на принятии законопроекта, запрещающего линчевания. В Вооруженных силах США сохранялась сегрегация. Чернокожих рабочих дискриминировали при найме. Их принимали на работу в последнюю очередь, а увольняли первыми. Только когда руководитель профсоюза проводников спальных вагонов Э. Филип Рэндолф[188] пригрозил в 1941 г. массовым маршем на Вашингтон, Рузвельт согласился подписать исполнительный приказ о создании Комиссии по справедливым условиям найма. Но у этой Комиссии не было реальных контрольных полномочий, и ее появление мало что изменило.

После всех реформ Нового курса негритянский Гарлем сохранился в неизменном виде. Там жили 350 тыс. человек, т. е. плотность населения составляла 233 человека на один акр, притом что в остальной части Манхэттена этот показатель был 133 человека на акр. За 25 лет население района увеличилось в 6 раз. В кишевших крысами погребах и подвалах ютились 10 тыс. семей. Туберкулез был обычным заболеванием. Около половины замужних женщин работали в качестве домашней прислуги. Они ездили в Бронкс и собирались там на углах улиц (на «рынках рабов», как их тогда называли), чтобы получить работу. Проституция тоже становилась распространенным занятием. В 1935 г. две молодые негритянки, Элла Бейкер[189] и Марвел Кук, так писали об этом в журнале «Крайсис»: «Получается, что не только труд человека обменивается и продается по цене рабского труда, но и любовь – товар, подлежащий продаже. Будь то работа или продажная любовь, но женщины прибывают на место уже в 8 часов утра и остаются там вплоть до 1 часа дня или до того момента, пока их не наймут. В дождь или под солнцем, в жару или стужу они ожидают работу, за которую получают 10, 15, 20 центов в час».

В 1932 г. в Гарлемской больнице умирало вдвое больше людей, чем в больнице Беллвью, расположенной в белых кварталах города. Гарлем являлся районом, плодившим преступность. В своем эссе «Негр в Нью-Йорке» Р. Оттли и У. Уитерби называют ее «горьким цветком нищеты».

Девятнадцатого марта 1935 г., в разгар реформ Нового курса, Гарлем как будто взорвался. Десять тысяч черных жителей прошли по улицам, уничтожая имущество белых торговцев. Порядок восстановили 700 полицейских. Двое чернокожих были убиты.

В середине 30-х гг. молодой чернокожий поэт Ленгстон Хьюз написал стихотворение «Да будет Америка снова Америкой»:

Я – белый, живущий хуже собаки,Я – негр со шрамами от хозяйских плетей,Я – краснокожий, что изгнан с земли своей,Я – иммигрант, мне надежду найти хотя бы,А я нахожу только старый, проклятый порядок вещей:Человек человеку – волк, сильный – хозяин над слабым!О, да будет Америка снова Америкой!Страною, какой не была никогда,Страною, принадлежащей нам,Ведь белый бедняк, и индеец, и негр —Все это я —Народ, создавший Америку!Ей отдали мы кровь и пот,Ей отдали мы скорбь и труд,И наши плуги – на полях,И наши руки сталь куют,Пусть руки эти вновь мечту себе вернут!Мне к оскорблениям не привыкать,Оружие Свободы не ржавеет!А вас, людей, живущих, как пиявки,Давно пора от тела оторвать.Моя страна да будет вновь моею![190]

Однако в 30-х гг. для белых американцев на Севере и Юге черные оставались невидимками. Только радикалы пытались преодолеть расовые барьеры. Больше всего в этом преуспели социалисты, троцкисты и коммунисты. КПП под влиянием коммунистов организовывал черных трудящихся в отраслях с массовым производством. Негров все еще использовали в качестве штрейкбрехеров, но уже были попытки сплотить белых и чернокожих в борьбе против общего врага. В 1938 г. женщина по имени Молли Льюис рассказала в журнале «Крайсис» о своем участии в забастовке сталелитейщиков в городе Гэри (Индиана) следующее: «В то время как муниципальные власти Гэри продолжают разделять детей в системе сегрегированных школ, их родители создают совместный профсоюз и его женскую ячейку… Единственная точка общественного питания в Гэри, где свободно обслуживаются представители обеих рас, – это кооперативный ресторан, который часто посещают члены профсоюза и активистки его женской ячейки… Когда чернокожие и белые работники и члены их семей убеждены в том, что у них одни и те же основные экономические интересы, тогда следует ожидать, что они объединятся в отстаивании этих интересов».

В 30-х гг. не наблюдалось широкого феминистского движения. Однако тогда многие женщины участвовали в рабочем движении. Поэтессе из Миннесоты Меридел Лесёр было 34 года, когда забастовка водителей грузовиков парализовала в 1934 г. Миннеаполис. Она приняла в ней активное участие и позднее описала свой опыт: «Раньше я никогда не участвовала в забастовке… По правде говоря, я боялась… Я с готовностью спросила: «Вам можно чем-то помочь?»…Мы наливали кофе в тысячи чашек, кормили тысячи мужчин… Машины все возвращались. Диктор объявил: «Убийство!»…Я видела, как из машин вытаскивают мужчин, кладут их на больничные койки, на пол… Автомобили с пикетчиками все прибывали. Некоторые мужчины пешком вернулись с рыночной площади, пытаясь остановить лившуюся из полученных ран кровь… Много мужчин, женщин и детей собралось снаружи, образовав живой круг обороны… Наши юбки были испачканы еще теплой человеческой кровью… Во вторник, в день похорон, в деловую часть города прибыл еще один отряд милиции численностью 1 тыс. человек.

В тени было больше 90 градусов[191]. Я отправилась в похоронные бюро. Там собрались тысячи мужчин и женщин, ожидавшие на ужасном солнцепеке. Многие женщины и дети простояли в ожидании два часа. Я пришла и встала вместе с ними. Я не знала, хочу ли я участвовать в демонстрации. Я этого не любила делать… Три женщины завлекли меня. «Мы хотим, чтобы все участвовали, – мягко сказали они. – Пойдем с нами»»…

Годы спустя Сильвия Вудс обсуждала с Э. и С. Линдами свой опыт работы в 30-х гг. в прачечной и в качестве профсоюзного организатора: «Надо говорить людям о том, в чем они могут убедиться. Тогда они скажут: «Да, а я никогда об этом не задумывалась» или «Я ничего подобного не видел»…Как, например, парень по имени Теннесси. Он ненавидел чернокожих. Бедный издольщик… А потом танцевал с негритянкой… Я видела, как люди меняются. Им надо доверять».

В те дни кризиса и бунтарства многие американцы начали менять свои взгляды на жизнь. В Европе набирал силу Гитлер. На другом берегу Тихого океана Япония оккупировала Китай. Империям Запада угрожали новые империи. Уже не за горами была война и для Соединенных Штатов.

Народная война?

«Мы, правительства Великобритании и Соединенных Штатов, от имени Индии, Бирмы, Малайзии, Австралии, Британской Восточной Африки, Британской Гвианы, Гонконга, Сиама, Сингапура, Египта, Палестины, Канады, Новой Зеландии, Северной Ирландии, Шотландии, Уэльса, а также Пуэрто-Рико, Гуама, Филиппин, Гавайев, Аляски и Виргинских островов торжественно заявляем, что данная война не является империалистической». Так звучала пародия, распространявшаяся Коммунистической партией США в 1939 г.

Два года спустя Германия вторглась в Советскую Россию, и американская компартия, постоянно характеризовавшая войну между государствами «оси» и союзными державами как империалистическую, уже стала называть ее «народной войной» против фашизма. И в самом деле, практически все американцы: капиталисты и коммунисты, демократы и республиканцы, бедные и богатые, представители среднего класса – были едины во мнении, что война эта – народная.