Американская империя. С 1492 года до наших дней - Говард Зинн

«Сидячие» забастовки были особенно опасны для системы, поскольку их не контролировало профсоюзное руководство. Представитель АФТ, осуществлявший контакты между предпринимателями и профсоюзом работников отелей и ресторанов, вспоминал: «Представьте, что в любой день марта 1937 г. вы сидите у себя в конторе и раздается телефонный звонок. Голос на другом конце провода говорит: «Меня зовут Мэри Джонс; я продаю напитки в «Лиггетс», мы тут выгнали управляющего и забрали у него ключи. Что нам теперь делать?» И вы бежите в компанию, чтобы вести с ними переговоры, а они вам говорят: «Я думаю, что это верх безответственности – устраивать забастовку, даже не обсуждая условия договора». Все, что вам остается ответить, так это «Вы правы»».

Именно в целях стабилизации системы перед лицом волнений рабочих в 1935 г. был принят закон Вагнера, по которому учреждалось Национальное управление по трудовым отношениям (НУТО). Волна забастовок, прокатившаяся по стране в 1936, 1937 и 1938 гг., сделала потребность в этом законе еще более насущной. В 1937 г. в День поминовения во время проходившей в Чикаго забастовки рабочих компании «Рипаблик стил» полиция открыла огонь по массовому пикету, убив десять человек. Вскрытия показали, что рабочим стреляли в спину, когда они бежали. Эти события вошли в историю как «побоище в День поминовения». Но на предприятиях «Рипаблик стил», равно как и «Форд мотор компани», а также на других огромных заводах в сталелитейной, автомобильной, резиновой, мясоконсервной и электропромышленности были созданы рабочие организации.

Одна из сталелитейных корпораций оспорила конституционность закона Вагнера в судах, но Верховный суд признал его соответствие федеральной Конституции, постановив, что правительство имеет право регулировать торговлю между штатами, а также то, что забастовки наносят ущерб такой торговле. С точки зрения рабочего движения, новый закон содействовал созданию профсоюзов. С точки зрения правительства, он способствовал стабильности торговли.

Работодателям профсоюзы были не нужны, но, с другой стороны, действия последних можно было лучше контролировать, а значит, они в большей степени содействовали стабилизации системы, чем «дикие» стачки[187] и захваты предприятий рядовыми рабочими. Весной 1937 г. в газете «Нью-Йорк таймс» появилась статья под заголовком: «Профсоюзы КПП борются с несанкционированными «сидячими» забастовками». В ней говорилось: «Все профсоюзные лидеры и представители строго предупреждены, что они будут освобождены от своих обязанностей, если распорядятся остановить работу без согласия руководства межнационального союза». Газета приводила слова динамичного лидера КПП Джона Л. Льюиса: «Договор с КПП является достаточной защитой от «сидячих», «лежачих» или каких-либо иных стачек».

Компартия, некоторые члены которой играли ведущую роль при создании профсоюзов, входивших в состав КПП, похоже, заняла такую же позицию. По некоторым сообщениям, после «сидячих» забастовок один из коммунистических вожаков Акрона сказал на встрече по планированию партийной стратегии: «Сейчас мы должны добиваться нормальных отношений между профсоюзом и работодателями, а также строгого соблюдения профсоюзных правил со стороны рабочих».

Таким образом, в середине 30-х гг. вырабатывались два изощренных способа контроля над прямыми действиями рабочих. Во-первых, Национальное управление по трудовым отношениям придало профсоюзам законный статус, выслушивало их, реагировало на некоторые их жалобы.

Так, НУТО могло сдерживать волнения рабочих, направляя их энергию на выборы, так же как конституционная система стремилась разрядить потенциально опасную энергию путем участия избирателей в голосовании. Управление устанавливало границы в трудовых спорах, подобно тому как избирательная система определяла рамки в политических конфликтах. Во-вторых, сама по себе рабочая организация – профсоюз, даже занимавший радикальные и агрессивные позиции, как, например, КПП, – направляла революционную энергию рабочих на заключение коллективных договоров, переговоры с работодателями, профсоюзные заседания, пытаясь свести к минимуму забастовки, дабы создать крупные, влиятельные, даже респектабельные организации.

История тех лет, похоже, подтверждает выдвинутый в книге Р. Клоуарда и Ф. Пивен «Движения бедноты» тезис о том, что больше всего рабочим удалось добиться благодаря спонтанным выступлениям, до того как профсоюзы получили признание или стали хорошо организованными: «Фабричные работники имели наибольшее влияние и могли добиться наиболее существенных уступок со стороны власти в период Великой депрессии, т. е. в те годы, когда они еще не были объединены в профсоюзы. Их сила в это время заключалась не в организованности, а в разрозненности».

Р. Клоуард и Ф. Пивен отмечают, что огромный рост членства в профсоюзах происходил в 40-х гг., во время Второй мировой войны (к 1945 г. в КПП и АФТ состояло свыше 6 млн. членов в каждой из этих организаций), но сила профсоюзного движения ослабла по сравнению с предыдущим периодом – завоевания, достигнутые благодаря забастовкам, постепенно сглаживались. Представители профсоюзов, назначенные для работы в НУТО, с меньшей симпатией относились к рабочим, Верховный суд объявил «сидячие» забастовки незаконными, а власти штатов принимали законы, препятствовавшие забастовкам, пикетам и бойкотам.

Начало Второй мировой войны ослабило прежнюю воинственность рабочего движения 30-х гг., поскольку экономика, работавшая на военные нужды, создала миллионы новых рабочих мест с более высокими зарплатами. Новый курс преуспел только в сокращении безработицы с 13 до 9 млн. человек. В военные годы наблюдалась почти полная занятость, и война сделала кое-что еще: патриотизм, импульс единения всех классов общества в борьбе с внешним врагом усложнили выражение гнева против корпораций. Тогда КПП и АФТ обязались не призывать к забастовкам.

Тем не менее претензии рабочих в условиях войны (когда их зарплата контролировалась жестче, чем цены) были таковы, что они чувствовали необходимость устраивать «дикие» стачки: в 1944 г., по данным Дж. Бретера, прошло больше забастовок, чем в любом предыдущем году в истории США.

Тридцатые и сороковые годы более отчетливо, чем ранее, показали дилемму, стоявшую перед американскими трудящимися. Система реагировала на волнения рабочих, находя новые формы контроля – как внутреннего, в их собственных организациях, так и внешнего, с использованием закона и силы. Но наряду с этими новыми методами появились и новые уступки. Они не решали основных проблем. Более того, для многих они вообще ничего не значили. Однако уступки помогли достаточному количеству трудящихся ощутить прогресс и улучшить свою жизнь, а также восстановить определенное доверие к системе.

Закон 1938 г., по которому была установлена минимальная заработная плата, введена 40-часовая рабочая неделя и запрещен детский труд, никак не коснулся многих людей и определил очень низкий минимум зарплаты (25 центов в час в первый год действия закона). Однако этих мер оказалось достаточно, чтобы успокоить возмущенных. Жилье начали строить только для небольшого процента нуждающихся в нем. «Это было скромное, даже скудное начало», – пишет П. Конкин в своей книге «ФДР и истоки государства благосостояния», оптимизм вселял сам вид жилых кварталов, субсидируемых федеральными властями; детских площадок; квартир, свободных от паразитов и заменявших обветшалые многоквартирные трущобы. ТВА предложила впечатляющие возможности регионального планирования по созданию рабочих мест, улучшению региональной экономики и предоставлению дешевых источников энергии, которые находились бы под местным, а не общенациональным, контролем. Закон о социальном страховании предоставил пенсионное обеспечение и пособия по безработице, а также направил федеральные средства наряду со средствами штатов на помощь матерям с детьми-иждивенцами, но никак не помог фермерам, домашней прислуге и пожилым людям, не решил проблему медицинского страхования. П. Конкин отмечает: «Скудные преимущества Закона о социальном страховании были незначительны в сравнении с мерами по обеспечению безопасности для крупного, прочно стоящего на ногах бизнеса».

В период Нового курса федеральные средства выделялись на трудоустройство тысяч писателей, художников, актеров и музыкантов в рамках Федерального театрального проекта, Федерального писательского проекта, Федерального проекта развития искусств: на общественных зданиях появились фрески; для рабочих аудиторий, никогда не видевших спектакля, ставились пьесы; были написаны и изданы сотни книг и брошюр.

Многие люди впервые в жизни услышали симфоническую музыку. Это было время удивительного расцвета искусства, ранее невиданного в Америке и ни разу не повторившегося позднее. Однако в 1939 г., когда ситуация в стране стабилизировалась и импульс реформ Нового курса ослаб, программы помощи искусствам перестали существовать.