Ожерелье королевы - Тереза Эджертон

Ис резко опустилась на стул у двери. Рана была все еще глубока, но гнев стихал. Она начинала понимать, что мадам права и она сама навлекла на себя это горе.

— Но почему нужно было его убивать? — тихо спросила она. — Разве мы не могли просто отослать его?

— Мы? — Мадам резко к ней обернулась. — Но ты сама сказала, что только ты ему приказываешь. Если бы у тебя хватило здравого смысла отослать его самой, в этом не было бы необходимости. А так ты не оставила мне выбора. — На столике рядом с ней лежали перчатки, она взяла правую и натянула на руку. Затем — левую. — Пора тебе, Ис, отвечать за собственные поступки. Ты теперь, как ты недавно сама сказала, больше не мелюзга с грифельной доской. Никто не сочтет твои угрозы безобидной дерзостью — и менее всего я. Тебе придется научиться придерживать язык, выказывать некоторую сдержанность. Иначе я уже не смогу спасти тебя.

Ис взялась за лоб, голова у нее невыносимо болела.

— Ты должна была это объяснить. Почему ты даже не попыталась мне ничего объяснить перед тем, как решилась на этот чудовищный шаг?

И снова глаза мадам жестоко сверкнули.

— Мне всегда казалось, что на конкретном примере, если он достаточно отчетливый, все понимается лучше, чем из объяснений. С твоей матерью только так и можно было справиться, и я с самого начала знала, что и с тобой по-другому нельзя.

— Но я же не Химена, — жалобно возразила Ис. — Ты бы могла хотя бы попробовать обращаться со мной мягче. Хоть раз попробовать.

Ярко-красные губы изогнулись в презрительной улыбке.

— Ты и сама не знала, что ты из себя представляешь, когда попала ко мне в руки! Ты не помнишь — просто не хочешь вспоминать, — какую жалкую жизнь ты вела до того, как я тебя спасла.

Ис закрыла глаза рукой.

— Мне иногда… снятся кошмары, какие-то люди и незнакомые места. Но никаких ясных воспоминаний.

— Тогда, по-моему, — сказала мадам, — тебе давно пора напомнить.

Дома здесь стояли старые и невероятно ветхие, улицы Оттарсбурга были грязны и наводили тоску. Сырость была повсюду — она липким потом выступала на стенах, грязными лужами скапливалась на мостовой, хрипела в легких у больных, сочилась в мерзких чердаках и заплесневелых подвалах. Она была повсюду, только не там, где ей полагалось быть.

Наемная коляска прогромыхала по разбитой и изрезанной колеями улочке и остановилась у мрачной маленькой площади. Из нее вышли две женщины в черном под густыми вуалями. Та, что повыше, велела кучеру подождать, их дела не займут много времени.

Они прошли два квартала по грязи и отбросам, приподнимая тяжелые юбки, чтобы не испачкаться. Потом дорога пошла под уклон, и они оказались на обрыве, перед ними расстилалась широкая сеть запруд и мостиков, которая тянулась до самого Скара. Легкий бриз с реки колыхал их вуали.

Они спустились по крутой лестнице и пошли дальше по дорожке: мимо прогуливающихся моряков в коротких шерстяных куртках и высоких деревянных башмаках, мимо оборванных детей, игравших в мусорных кучах, которые замирали, уставившись на двух незнакомых женщин, спешащих непонятно куда. Воздух был наполнен вонью — несло бедностью, рыбой и гниющей рекой. Наконец Ис и ее воспитательница остановились около разваливающегося домишки.

Когда дверь лавки со скрипом отворилась и вслед за мадам Соланж Ис вошла внутрь, на нее вдруг нахлынула волна отчаяния. Она узнала это место: пыльные груды книг и бумаг, кривые кучи ломаной мебели. Она узнала и тошнотворный запах, который испускали стопки заплесневелой одежды. Все это она сотни раз видела в своих кошмарах.

Где-то в задней комнате звякнул колокольчик. В ответ скрипнула еще одна дверь и на пороге появилась сгорбленная фигура, четко обрисовавшись в свете рогового светильника. Когда хозяин проковылял внутрь, все его внимание сконцентрировалось на мадам.

— Итак… вы вернулись, — сказал древний горбач.

— Да, — подтвердила мадам, откидывая вуаль нервным жестом. — Хотя должна сказать, меня удивляет, что столько лет спустя ты все еще жив.

— Я и сам несколько удивлен. Я ожидал, что вы от меня избавитесь. Интересно, почему вы этого не сделали?

Мадам пожала плечами, как будто это было ей совершенно безразлично — как оно, скорее всего, и было.

— Возможно, я предчувствовала, что наступит такой день, как сегодня. — Она обернулась к Ис. — Узнаешь это место? Этого гоблина?

Медленно, неохотно Ис приподняла вуаль и удивленным взглядом обвела все вокруг.

— Я жила здесь, в этой грязи. А этот — вырастил меня, если так можно сказать, учитывая, что он совсем обо мне не заботился!

— Тогда ты и сейчас не до конца вспомнила. Ты была не таким ребенком, чтобы тебя можно было растить, ты была диким зверенышем, которого нужно было сломить и приручить. Так часто случается с осиротевшими чародеями, живущими в изгнании. Когда родители умирают, никто не в состоянии воспитать их, никто не знает, как это делается, и не обладает достаточной силой воли. Мне немало таких попадалось за эти годы; низшие гоблины, жившие по соседству, во всем им потакали и были слишком мягкосердечны, чтобы просто их истребить. И такие дети все равно обычно долго не живут. Они умирают, как жили, — словно дикие звери.

Ис прикрыла глаза руками. Воспоминания стремительно возвращались к ней, они обрушились лавиной, и эта лавина грозила поглотить ее.

— Нет, — шептала она, — нет, я никогда не была такой отвратительной, такой мерзкой…

— Именно такая ты и была, — сказала мадам, торжествуя. — Оборванная, грязная, одичавшая. И оставалась бы такой до сих пор, если бы не все то время и все те усилия, что я на тебя потратила. То есть если бы ты вообще, конечно, выжила.

Но Ис продолжала качать головой. Унижение было слишком сильным, слишком невыносимым.

— Нет, — повторяла она снова и снова. — Не может быть, чтобы из такой грязи я выросла в такую, как сейчас. Если это правда, я больше никогда не смогу поднять голову. — В отчаянии она повернулась и выскочила на улицу. Дверь захлопнулась за ней.

В тесной лавке на некоторое время повисла тишина, потом горбач заговорил:

— Так вы пощадили меня только для этого. Она ни за что не позволит мне жить, зная, что я помню, какой она была, что я видел, из какой грязи она вышла.

Мадам еще мгновение, озадаченно нахмурившись, смотрела вслед Ис. Потом повернулась к старому гоблину, ее блестящие темные глаза были тверже, чем когда-либо.

— Ты, несомненно, прав, — ответила она, пожимая плечами. — Но какая разница — ты с самого начала не представлял особой ценности.

43

Первые признаки весны появились и на севере. Когда лед растаял и солнце согрело землю, лиственницы покрылись нежной зеленью, а пурпурные камнеломки и полярные маки вспыхнули на полях. Но в Линденхоффе вместе с зимой угасал и король Джарред. Когда проклюнулась листва на лиственницах, он уже не мог вставать с кровати. Большую часть времени он спал, а когда бодрствовал, перед ним нескончаемой чередой проходили доктора.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});