Что вдруг - Роман Тименчик

«Эта песня бытовала в среде питерских стиляг в первой половине 1960-х годов, – сказали публикатору. – Автор неизвестен»2. Фольклоризация текста несомненна (среди нескольких поправок: вместо «У ней по плечи шевелюра» оригинала – «кудри вьются», как у совсем других товарищей), хотя про среду питерских стиляг – неверно. Автор известен – Юра Гельперин3, сочинил он эту песню в середине 1960-х, исполнял в застолье среди коллег-филологов. Американского фильма «Beau Brummel» (1954) он не видел, а книгой Барбе д’Оревильи с предисловием М.Кузмина с гордостью обладал.

Песенные тексты в постфольклорном пространстве проживают зачастую с текстом-приложением – легендой о происхождении песни. Так, взаимоконкурирующими родословными обросла песня «По улице ходила большая крокодила»4 (среди родителей – воспитанники Полоцкого кадетского корпуса, ВВС императорской России, К. Чуковский), которую, может быть, опрометчиво вывел из культурного поля Борис Эйхенбаум («Фольклор [ «По улицам ходила Большая крокодила» и пр.] оставляю в стороне») в своем эссе «Крокодил в литературе (Совершенно серьезное исследование)», писавшемся в 1922 году для журнала «Петербург»5.

Легенды-догадки сопровождают шансонетку о шарабане, прикрепившуюся к истории Белого дела (в «Песне о ветре» Владимира Луговского: «На сером снеге волкам приманка: / Пять офицеров, консервов банка. / “Эх, шарабан мой, американка! / А я девчонка да шарлатанка!”», в стихах колчаковца Александра Венедиктова: «Опять повсюду скрипки / Играют “Шарабан”») и к топонимам проигранных сражений (Самара, Симбирск), и впрямь широко раскатившуюся по Сибири до Дальнего Востока, где обросла новыми текстовыми толщинками:

Отец извозчик, а мать торговка,А я девчонка, сорвиголовка…6

Как будто автором был Петр Зелинский, написавший ее в Петрограде для Р.М. Раисовой (1869–1921). Ноты изданы Н.Х. Давингофом7. Ср. описание ее бытования в первоначальном контексте: «Откуда-то звенит гитара. Пьяная, нежная гитара де Лазари. “Шарабан мой, шарабан”. Это Раисова. Сама Раиса Михайловна. “Он юнга, родина его Марсель” – “Девушка из Нагасаки”. <…> Музыка, вино, улыбки. Конечно, угар. Но если угорать вообще, так угорать радостно»8.

Подвидом такого текста-приложения является легенда-глосса, толкование темных мест, например, строки «Ботиночки он носит нариман» (продукция обувной фабрики в Баку?) в песне «Я милого узнаю по походке» – ср. исходный вариант:

Я милого узнала по походке,Носит белые штаны,Носит шапочку пана-аму,И сапожки носит на ранту…9

Движение низовой песни к литературе (см., например, инкорпорированный в стихотворение по фрагментам весь текст песни «Девушка из маленькой таверны»10) можно пытаться проследить на примере «цыганочки», включенной Маяковским в стихотворение «Еду» из цикла «Париж» (1925):

Но ножи Париж,и Брюссель,и Льеж —тому,кто, как я, обрусели.Сейчас быв санис ногами —в снегу,как в газетном листе б…Свисти,заноси снегами меня,прихерсонская степь…Вечер,поле,огоньки,дальняя дорога,—сердце рвется от тоски,а в груди —тревога.Эх, раз,еще раз,стих – в пляс.Эх, раз,еще раз,рифм хряск.Эх, раз,еще раз,еще много, много раз…

Возможно, источником стало исполнение в эмигрантском ресторане – моему поколению этот песенный блок известен по дискам Алеши Димитриевича («В поле маки, васильки, дальняя дорога»), вероятно оттуда же пришедший к А. Галичу («Ночной разговор в вагоне-ресторане»: «Вечер, поезд, огоньки, / Дальняя дорога… / Дай-ка, братец, мне трески / И водочки немного») и к В. Высоцкому («А в чистом поле васильки / И дальняя дорога»). Ближайшим предшественником Маяковского по внедрению этого текста в литературу (но, может быть, и автором протоверсии песни А. Димитриевича) был эмигрантский поэт Андрей Балашев:

Вечер… поле… васильки…Тихая дорога,Сердце ноет от тоски,На душе – тревога…Васильки – глаза твои!..Друг мой ненаглядный,Без тебя мне дни моиТусклы, безотрадны…Вон – звезда! душа твоя,Как она, мне светит,В час печали, знаю я,Мне она ответит!Это – ты! твой чудный светЯ ловлю душою,Словно и разлуки нет,Словно ты со мною!Вечер… поле… васильки…Тихая дорога…Сердце ноет от тоски,На душе – тревога…11

К рассуждениям о перекличках текстов «массовой культуры» и высокой поэзии подталкивает феномен Вертинского, некогда вошедшего в русскую культуру как пародирующий двойник великой лирики XX века: «Мы воображаем, что на первом плане, у самой рампы, Ибсен или Уайльд, или на худой конец Ведекинд, что “в моде” Блок, или Ахматова, или по крайней мере Игорь Северянин <…> Вертинский кашляет как Ахматова – про одинокую, нелюбимую в мокрых бульварах Москвы»12. В исполнявшемся им романсе «Дорогой длинною» на слова (киевского по происхождению) поэта Константина Подревского одна строка —

Дни бегут, печали умножая,Мне так трудно прошлое забыть, —

повторяет ахматовский стих из стихотворения «А ты теперь тяжелый и унылый»13:

Так дни идут, печали умножая.Как за тебя мне Господа молить?14

«Повторяет», если текст составился в середине 1920-х (как будто первое издание романса вышло в 1925 году), но, может быть, наоборот, «навеяло» (как твеновское привязавшееся «Режьте билеты»), если романс звучал в Петрограде раньше, – во всяком случае, один цыганофил, вспоминая 1915 год, говорит о нем как о тогдашней «новенькой песне» и приводит припев15. Но вот в случае ахматовского стихотворения на смерть Зощенко 1958 года —

Словно дальнему голосу внемлю,А вокруг ничего, никого.В эту черную добрую землюВы положите тело его… —

более вероятно, что звуки навеяны частью шумового фона эпохи – песней Вертинского «В степи молдаванской» (1925):

Звону дальнему тихо я внемлюУ Днестра на зеленом лугу.И Российскую милую землюУзнаю я на том берегу.

Возвращаясь к начинающему эту заметку образцу песни из «студенческих» по жанровой разновидности, а по «тематической группе “литературных” (т. е. построенных на литературных, как правило, пародируемых, сюжетах)», как определяет С.Ю. Неклюдов16, приведу для коллекции еще одну песню сочинения 1967 года17, мощность аудитории которой определяется, по-видимому, числом в 40–50 человек:

Вчера в газетах я читалО том, какой разведчик храбрый Зорге,И я в разведчиках бывалИ рассказать о том считаю долгом.Тогда реакции паукНас сызнова загнать хотел в неволю,В Новохоперском ГПУЯ был тогда эксперт по алкоголю.Кругом враги – и там, и здесь,Со всех сторон нас окружает гидра,А я мог кошку на спор съестьводки выпить мог четыре литра.Начальник строг был, но толков,Он как-то вызывает в кабинет свой:«Теперь ты будешь не Дубков,А высший математик и профессор.Ты черен будешь, а не рыж.Забудь свои заплечные ухватки.Ведь завтра едешь ты в ПарижУчаствовать с врагом в смертельной схватке.Заданье должен зазубрить —Тебе Страна Советов приказалаПоследних козырей лишитьХозяев мирового капитала».Вот весь короткий разговор.Ну а потом мы с ним (забыл добавить)Их богоматери соборРешили к нашей матери отправить.Вот я в Париже, скромен, тих,Обдумываю, где поставить мину.Вдруг главный математик ихПозвал к себе смотреть его картины.Ну в этом я немножко спец —Там много нагишом по дамской части.И я сказал: «Хорош бабец,Но только не подходит нашей власти.А вот, мусью, у вас в углуСидит такая маленькая кошка,Я эту кошку съесть могу,И только хвостик выплюну в окошко».Ну кошку я, конечно, съел.«Вот вам, мусью, мое уменье, нате!»Гляжу – с испугу на пол сел,Блюет французский главный математик.А после что? Ну, был скандал…Потом по лагерям болтался долго.Но я в разведчиках бывал,И рассказать о том считал вам долгом.

Впервые: Кирпичики: фольклористика и культурная антропология сегодня. Сборник в честь 65-летия С.Ю. Неклюдова. М., 2008.

Комментарии

1.

М.Л. Гаспаров обнародовал предположение о том, что «чемчура», непонятная современному читателю (Интернет правит ее на «немчуру»), отсылает к зауми цыганщины и частушек 20-х годов, например:

На мосту стоит аптека,Чум-чара чара-ра.Любовь губит человека.Ку-ку!

(Герман Ю. Рафаэль из парикмахерской. Роман. М., 1931. С. 139).

2.

Вайнштейн О. Денди: мода, литература, стиль жизни. М., 2006. С. 535–536, 538.

3.

О переводчике и литературоведе Юрии Моисеевиче Гельперине (1943–1984) см. биографический эскиз М.О. Чудаковой, Е.А. Тоддеса, Р.Д. Тименчика: Тыняновский сборник: Вторые тыняновские чтения. Рига, 1986. С. 168–170; Тименчик Р. Анна Ахматова в 1960-е годы. М., 2005. С. 682–683.