Паутина и скала - Томас Вулф

– Господи, что это такое?

Услышав, что это рукопись, мистер Черн застонал. Оглядел ее со всех сторон изумленными, недоверчивыми глазами. Осторож shy;но подошел к ней поближе, протянул руку, ткнул ее пальцем – она не шевельнулась. В конце концов положил на нее руку, придвинул к себе, приподнял, ощутил ее вес, застонал снова – и бросил на место!

– Нет! – выкрикнул он и сурово поглядел на рассыльного.

– Нет! – крикнул он снова, сделал два шага вперед, один на shy;зад и замер.

– Нет! – решительно крикнул он и быстро замахал пухлой рукой перед лицом, жест этот красноречиво говорил об отвраще shy;нии к запаху и остервенелом отказе.

– Нет! Нет! Нет! – прокричал он. – Убери ее! Она смердит! Пфуй! – И зажав пальцами ноздри, быстро вышел.

Таким вот образом и было решено дело.

И теперь забытая, нечитанная рукопись пылилась на стопе старых гроссбухов, а господа Черн и Белл пили коктейли по со shy;седству в баре Луи.

Джордж уже дошел до помешательства. Он перестал созна shy;вать, спал он или нет, ходил или сидел, ел или голодал. Сутки за сутками проходили в кошмарном хаосе и кошмарных мучитель shy;ных снах. Он постоянно жил в ожидании почты – прибытия единственного, рокового, пугающего, безумно желанного пись shy;ма – которого он ежечасно ждал и которое все не приходило.

В конце пятой недели этих мучений, когда стало казаться, что плоть и кровь, мозг и дух больше не вынесут, когда Джордж решил, что перестал надеяться, однако не мог вынести полной утраты на shy;дежды, когда ничто, ни сон, ни еда, ни выпивка, ни книги, ни раз shy;говоры, ни работа в Школе, ни писание, ни любовь к Эстер не могли принести ни минуты покоя, ни мига забвения, он сел и на shy;писал письмо господам Черну и Беллу, в котором спрашивал, про shy;читана ли рукопись, и как они намерены с ней поступить.

Ответ пришел неожиданно быстро, через два дня. Джордж вскрыл конверт непослушными пальцами – и с застывшим ли shy;цом стал читать письмо. Не успев прочесть и десятка слов, он до shy;гадался об ответе, и лицо его побледнело. Написано в письме бы shy;ло вот что:

«Уважаемый сэр.

Мы прочли вашу рукопись и, к сожалению, не сможем ее опублико shy;вать. Хотя в ней есть отдельные проблески таланта, нам кажется, что вся работа в целом не обладает достоинствами, которые оправдали бы пуб shy;ликацию, кроме того, объем ее столь велик, что даже если бы нашелся издатель, пожелавший опубликовать ваше произведение, оказалось бы неимоверно трудно найти читателя, который пожелал бы его читать. Книга чересчур автобиографическая – хотя ни Черн, ни Белл не чи shy;тали рукописи, хотя никто из них толком не знал, что значит «ав shy;тобиографическая», или как одно художественное произведение может быть более или менее «автобиографическим», чем другое, они сочли возможным предположить с полной уверенностью, что эта рукопись является автобиографической, поскольку это первая книга молодого человека, а все первые книги всех моло shy;дых людей, вне всякого сомнения, «чересчур автобиографичес shy;кие». – Книга чересчур автобиографическая, а поскольку в прошлом году мы издали не менее полудюжины таких книг и на всех потерпели убытки, то не можем пойти на риск издать вашу книгу, тем более, напи shy;сана она настолько неуклюже, дилетантски, подражательно, что это уничтожает последние надежды на ее успех. Видимо, роман – форма, чуждая тому таланту, которым вы обладаете – (к этому времени та shy;лант не казался его потрясенному обладателю хотя бы микроско shy;пическим) – но если вы все же приметесь за очередную книгу – (при этой мысли Джордж конвульсивно вздрогнул от ужаса) – надеем shy;ся, что изобретете тему более объективного характера и таким образом избежите одной из худших ошибок, в которые впадают начинающие ав shy;торы. Если напишете когда-нибудь такую книгу, мы, разумеется, будем рады ее рассмотреть.

А пока что, к сожалению, не можем дать вам более ободряющего ответа

Искренне Ваш Джеймс Черни»

И что теперь? – слезы, брань, драки, скандалы, пьянство, проклятия, дикая ярость, безумное отчаяние? Нет, с этим было покончено; угрюмая апатия вола в стойле, бессмысленный взгляд курильщика опиума, застывшее лицо лунатика – невидя shy;щие глаза, неслышащие уши, неощущающая рука, мозг, дух, по shy;груженные не в глубь слепого отчаяния, а в бездну черного, бес shy;просветного забвения.

Джордж сидел на неприбранной кровати, расставив ноги, уг shy;рюмо, тупо приоткрыв рот, с этим листком бумаги – своим смертным приговором – в руках. А свет по-прежнему появлял shy;ся, исчезал, тускнел, кошка кралась, подрагивая, и в полдень вновь послышались легкие, быстрые шаги по лестнице. Дверь открылась. Джордж таращился, словно животное, оглушенное молотком мясника, и не ощущал ничего.

Эстер, выхватив письмо из его рук, жадно пробежав написан shy;ное глазами, негромко вскрикивает: «О!», потом спокойно: Ког shy;да оно пришло?

Джордж, глухо бормочет: Утром.

Она: Где рукопись?

Он: В чулане.

Эстер подходит к чулану, открывает дверцу. Рукопись валяет shy;ся на полу, вниз лицом, пачкой расползшихся веером листов. Эс shy;тер бережно собирает ее, разглаживает смятые листы, закрывает папку и прижимает к груди. Потом кладет рукопись на стол.

Она: Так-то ты обращаешься со своей рукописью – своими потом и кровью? Неужели у тебя нет к ней уважения?

Он, глухо, тупо: Не хочу смотреть на нее! Брось обратно в чу shy;лан! И закрой дверцу!

Она, резко: О, ради всего святого! Соберись с духом и веди се shy;бя по-мужски! Неужто у тебя так мало веры и самоуважения, что ты ставишь на себе крест при первой же неудаче?

Он, глухо: Он утверждает, что я никуда не гожусь!

Она, раздраженно: Перестань нести чушь! Кто это утверждает?

Он: Черн.

Она, презрительно: Да наплевать, что он скажет! Что он в этом смыслит? Ты даже не знаешь, читал ли он твою рукопись!

Он: Утверждает, что читал, и что я никуда не гожусь!

Она: Вздор! Мало ли что он утверждает! Глупо обращать на это внимание! – После небольшой паузы, резко: – Когда вернулась рукопись?

Он, тупо: Она не вернулась, я ходил сам.

Она: Куда ходил?

Он: Пошел и забрал ее.

Она: Видел кого-нибудь?

Он: Да.

Она: Кого? – Раздраженно щелкнув пальцами: – Не таращь shy;ся на меня, как идиот! Отвечай! Кого ты там видел?

Он: Черна.

Она: Белла не видел?

Он: Нет, видел Черна.

Она, раздраженно: Ну так говори, что он сказал!

Он: Не сказал ничего.

Она, нетерпеливо: Ерунда! Люди ведь не смотрят на тебя мол shy;ча, когда ты приходишь к ним.

Он, угрюмо: Смотрят. Он смотрел!

Она, гневно: Тогда что он делал? Он должен был что-то делать.

Он: Да, делал. Выходил из кабинета.

Она: Был с ним кто-нибудь?

Он: Да.

Она, торжествующе: Тогда все понятно. Он был с кем-то. Был занят. – Потом гневно: – Какой же ты дурак!

Он: Знаю. Я никуда не гожусь.

Она, раздраженно щелкнув пальцами: Ну, продолжай! Не молчи, как идиот! Ты должен был с кем-то разговаривать.

Он: Да, разговаривал.

Она: С кем?

Он: С евреем.

Она, взволнованным, предостерегающим тоном: Опять начи shy;наешь?

Он: Ничего не начинаю. Ты спросила, я ответил.

Она: Ну, так что он? Ради всего святого, ты сведешь меня с ума, если будешь молчать!

Он: Посмотрел на меня и спросил: «Ну так в чем дело?».

Она, опять взволнованно, предостерегающе: Я предупредила тебя! Если хочешь начать снова, я ухожу.

Он: Я не начинаю. Ты спросила, я ответил.

Она, не совсем смягчась: Знаешь, будь поосторожнее! Это все, что я могу сказать! Хватит с меня оскорблений! – Раздраженно, отрывисто: – А потом что?

Он: Он спросил: «Ну так и в чем дело?» – и я ответил.

Она, раздраженно: Что ответил? Ты разговариваешь, как идиот!

Он: Сказал, что пришел за рукописью.

Она: Ну? А что дальше? Что он сказал после этого?

Он: Сказал: «А, вы тот самый парень! Надо же!».

Она: Ну, а потом? Что было дальше?

Он: Он взял рукопись и отдал ее мне.

Она: Ну? А потом что?

Он: Я сдул пыль с рукописи.

Она: Ну, продолжай! Говори! Дальше что?

Он: Я вышел.