Шрифт:
Интервал:
Закладка:
28_____
Утром ездили к Блоку; был Гофман; Сомов был очень мил, ехали назад вместе до его портного. На Невском встретил Юрочку Михайлова. Дома был уже Леман, письмо от Нувеля и милого Наумова, не ответное, а от него, очень душевное, где говорится, как он ждет от меня большого и многого. Нужно заставить его считать себя моей музой. Леман был скромен, мил. Поехали на «Горе от ума», я был счастлив письмом Наумова. Прелестная постановка, декорации и т. п., но не очень захватывает. Видел Пронина, сестру Гофмана, кузину Лемана, Давыдова. Поехал к Ремизовым, там были Ивановы, Гофман, Сомов, Верховский и Бердяев, пили японский чай, курили, шушукались, «Осла» не читали; остались втроем я, Сомов и Юраша, долго еще мозгологствовали. С<ерафима> П<авловна> едет опять в Париж. Нувель пишет новости о [Париже] Людмиле, что Мережковские ругательски ругают Сологуба, Иванова, Блока, Ремизова, Городецкого, меня, щадя только Сергеева-Ценского{717}. Все думает об Н<аумове>. Не коварно ли я с ним поступаю? Но я поступаю по вдохновению чувства, которое редко обманывает.
29_____
Письмо от Мейерхольда: зовет в понедельник к себе. Прошелся послать письмо к Наумову. Был Леман в веснушках, с желтым ртом, передавал приглашение от Врасских, чтобы познакомить с Книппер. Пели Рамо и мои английские вещи{718}, дети принесли снизу письмо от Наумова: милый, милый! Пишет: «Дорогой мой поэт, если бы Вы не разрешали мне, то были бы моим» и т. д. После обеда писал немного, надумали пойти к Тамамшевым. Телеграмма от Андреевых, просят в среду, 2-го, обедать. У Тамамшевых был Пильский и Гамборов. Было ничего, довольно уютно.
30_____
Телеграфировал Андреевым и Мейерхольду. В типографии ничего не было. В «Шиповнике» застал и Когана. Дал подписку, что к субботе будут посланы в цензуру обе книжки; был там Пильский, с которым я прошел до угла Бассейной и Знаменской. Заезжал к Ветчинкину. После обеда пошел к Ивановым за «1001 ночью». Они обедали при мне, а я играл «Орфея». Смеялись о девице, приходившей к Вяч<еславу> Ив<ановичу> за зародышем{719}. Послали Костю со мною, чтобы взять Апулея; он держит к Гуревичу в 5<-й> кл<асс> на буд<ущий> год. Дома пришел Тамамшев, потом Леман, пили чай, приехал Сомов, много пели. Молодые люди ушли, я читал Сомову дневник, болтали до половины четвертого. Звал завтра к Блоку, был мил.
Май1_____
Сижу дома, солнце, письмо от Мейерхольда; пришел Гофман звать сегодня в Лесной. Купили седло и экипажи. Не ехать ли с нашими? После обеда пошли к Ремизовым. С<ерафима> П<авловна> не едет в Париж. Говорили дружественно и интимно, пили чай; хотелось куда-нибудь пойти, поехать. Пришли домой, изнывая. Вдруг пришел Потемкин, я был очень рад. Приехали какие-то представители от Лесного института приглашать меня петь на вечере или читать, звали Иванова, Сологуба, Блока, Ремизова, Година, Цензора, Андрусона, Тэффи. Я думаю, их направил ко мне Иванов, а может быть, и сами надумались. Потом пили чай, Сережа читал свой рассказ, долго беседовали. Сережа изнывал, П<етр> П<етрович> раскисал, в «Вену» решили не ехать. Было очень скучно. Переругивался с Сережей, Потемкин засыпал. Я не знаю, отчего мне так грустно: вот выходят книги, Наумов приручается, идет весна, неужели только отсутствие денег так влияет? Отчего я не пишу радостно и бодро? М<ожет> б<ыть>, завтра настоящее начало?
2_____
Утром писал. Открытка от Городецкого. Поехал к Андреевым; обедало у них несколько человек. Потом собрались музыканты, дамы, офицеры, адмирал. Разговоры о свадьбе в Царском Селе, о дворе, об опере, музыка переносилась в какую-то другую, но не неприятную плоскость. Иованович завел какие-то скользкие разговоры, дававшие понять, что обо мне и Владимире Верховском были уже какие-то слухи. Бюцов, так стремившийся меня видеть, похож на Качалова в Чацком лицом{720}. Очень торопился к Сомову, там уже были Блоки, Званцевы, Нурок и Сережа. Читали «Незнакомку», последний Сережин рассказ, «Евдокию», пели «Куранты» и старых французов. Было уютно. Любовь Дмитриевна была очень мила и трогательна; она очень любит Сережу. Говорила, что эту зиму я всех отравил, что это была «моя» зима и т. д.{721}; возвращались совсем при свете в 4½ часа. Шел снег, казалось, октябрь и 4 ч. дня, будто едешь завтракать, и это было не неприятно.
3_____
В типографии страшная ерунда. Гржебин бумаги не прислал. Коган все, говорит, напечатал. М<ожет> б<ыть>, и врет, конечно. Был там молодой армянин от Тамамшевых, изд<ающий> «Молодую Армению»{722}. Торопился домой, думая, что может прийти Наумов. Каратыгины по телефону звали в субботу с нотами. Пришел Павлик, кажется, не в такой мизерии, судя по галстуху и пальто. При нем пришел Наумов, какой-то усталый. В передней, не поспел он опомниться, как я поцеловал его руку, благодаря за письмо, что ему, кажется, не понравилось. Читал начало «Алексея», ему понравилось больше, чем «Евдокия». Прислали корректуры, письмо от Венгеровой, опять водворившейся на Английской набережной, т. к. тот господин умер. Наумов мозгологствовал до того, что опоздал в училище и ему грозит остаться без отпуска. Кажется, В<альтеру> Ф<едоровичу> не много надежды; он говорил, что знание того, что я к нему неравнодушен, мешает нашим отношениям. М<ожет> б<ыть>, это только прием. Напившись чаю, отправился к Венгеровой, с которой и пошли дальше{723}. Корвовская живет с мачехой, которая замужем второй раз за князем Мещерским, и живут они вместе с молодым фон Штейнбергом и его отчимом. Отличная квартира, 2 столовые, 4 кабинета и т. д. Молодой Штейнберг на вид лет 26<-ти>, [красивый] блондин небольшого роста, с длинными ногтями, браслетом, аффектированной резвости французским разговором, манерами тетки. Пел романсы Hahn, показывал галстухи, платки, драпировки, свои карточки; большой поклонник «Крыльев» и «Любви эт<ого> лета». Княгиня в краш<еных> волосах, не очень интересная, но милая и благосклонная. Разговорчики скользкие. Мол<одой> чел<овек> пожимает мне ноги, сидя около меня, во время игры трогает за плечо, наконец, вроде Минской, спрашивает, мог ли быть coup de foudre[251] у меня к нему, что он часто обманывался, мог бы очень меня любить и т. д. Сидели мы в соседней темной комнате, что думали наши дамы, не знаю, но кажется, тоже целовались. Наконец он сказал: «Вы можете просидеть минуту не двигаясь?» — «Да». Тогда он меня медленно и взасос поцеловал. Вопросы, вроде: «Я к Вам приеду в воскресенье — только мы не будем делать глупостей?» — «Вы можете подождать месяц даром?» — «Вы не будете смеяться?» Я никогда не думал, что не профессионалист с первого раза может пойти так далеко. Он, конечно, старше, чем кажется, но первое впечатление не очень приятное, какого-то разжиревшего Вильгельма Мейстера и de Grieux{724}. Вот неожиданный пассаж. Венгерова ждала, покуда мы не выйдем, avec la complaisance d’une entremetteuse[252]. Шел снег и дождь. Вернулся домой в пятом часу.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});- Фридрих Ницше в зеркале его творчества - Лу Андреас-Саломе - Биографии и Мемуары
- Александр Антонов. Страницы биографии. - Самошкин Васильевич - Биографии и Мемуары
- Дневник для отдохновения - Анна Керн - Биографии и Мемуары
- Рассказы о М. И. Калинине - Александр Федорович Шишов - Биографии и Мемуары / Детская образовательная литература
- Василий III - Александр Филюшкин - Биографии и Мемуары
- Сибирской дальней стороной. Дневник охранника БАМа, 1935-1936 - Иван Чистяков - Биографии и Мемуары
- Честь, слава, империя. Труды, артикулы, переписка, мемуары - Петр I - Биографии и Мемуары
- Краснов-Власов.Воспоминания - Иван Поляков - Биографии и Мемуары
- Дорогие мои «книжечки». Дополненное издание двух книг с рекомендациями по чтению - Дмитрий Харьковой - Биографии и Мемуары / Публицистика
- Победивший судьбу. Виталий Абалаков и его команда. - Владимир Кизель - Биографии и Мемуары