Дневник 1905-1907 - Михаил Кузмин

8_____

Ждал Наумова, который пришел в 2 часа. Я сейчас же стал определенно и ясно его допрашивать: оказалось вот что: все, что я говорю в «Крыльях» и т. д., волновало всю жизнь его, Наумова; кажется, в кого-то влюблен, не думал, что я могу быть пристрастен к нему; умеет говорить неправду и скрываться. Очевидно, ищет confidences и советов; меня, признаюсь, несколько укололо, что это не меня он любит. Пришел Нувель, Вик<тор> Андр<еевич> стал сразу весел и обыкновенен. От долгих бесед и мандежа[243] у меня несколько болела голова. При нем приходил Леман и, узнавши, что у меня в гостях юнкер, оставил принесенные вещи не заходя. Поехали с Нувелем к Ивановым. В «Орах» будет и Брюсов, и Сологуб, и Юраш, и Аннибал (!). Поехали к Дягилеву, которого не было дома, был только Маврин и Юр<ий> Павл<ович> с Луговской. Я, не дождавшись Сергея Пав<ловича>, поехал домой и пообедал, хотя голова и не прошла. Поехал на «Религиозно-фил<ософское> собрание»{690}. Там была куча знакомых. Все время сидел с Наумовым, и Гофман издали бросал взгляды. Серафима Павл<овна> спрашивала: «Это и есть?..» Я продолжал игру, сознавшись, что я сказал неправду, говоря, что равнодушен к нему. Он сказал, что предполагал это. Когда я сказал: «М<ожет> б<ыть>, я теперь говорю неправду?» — он ответил: «Это была бы игра, которую я не заслужил». Il est des notres[244], не боится, не удивляется, ищет советов — чего же еще лучшего для Renouveau, который тоже был с нами. Вышли раньше конца с Викт<ором> Андр<еевичем>, которого я проводил до замка{691}, потом пошел домой. Очень болела голова, и, придя домой, сейчас же лег спать. Но я бы очень не прочь от романа, хотя бы и игрой с этим юношей, если бы он был более благосклонен. Это может прийти.

9_____

Ходили к Блоку, Сомов был очень мил, но я опять ревную его к Нувелю, с которым он видится ежедневно. Положим, они ближе живут друг ко другу. Была теплая, разымчивая погода. Назад несколько проводил Сомова и долго шел пешком по набережной, сочиняя стихи, оказавшиеся очень плохими. Конст<антин> Андр<еевич> думает, что Наумов влюблен не более не менее как в меня, но это, конечно, неверно, он любит, несомненно, сверстника, и на это не принято ревновать. Пришел в 7-м часу. Пообедав, стал писать; была уборка, темно, грязно, Бобка пищал, Сережа хандрил у меня в комнате. В университет не пошел, а играл «Кармен» и «Manon» и болтал с детьми. Скучаю. Как-то буду жить один?

10_____

Вчера Сережа вернулся с Потемкиным, который и ночевал у нас. Утром к нему ломились ребята, и, когда я встал, он уже казался вставшим. Уборка продолжается, это какой-то сплошной кошмар, от которого в результате только грязь, будто рота солдат проплевала всю квартиру. Пошел к Чичериным. Софья Вас<ильевна> вернулась сегодня, полная рассказов о графах Чапских и т. д. Поехал к Вальт<еру> Федор<овичу>. Тот в волнении, между страхом и надеждой, даже писал стихи, был очень рад моим, бодр и сентиментален. Он поехал стричься, а я завтракал в «Вене». Потом опять вместе отправились к Баксту{692}; тот рисовал отличный плакат для папирос «Фру-Фру» фабр<ики> Лаферм. Был мил. Простились с Нувелем. Дома пришел Павлик, пахнущий пивом, возбужденно говорил о гонках, Юсине и т. п., бывший только что у Сомова, у которого болят зубы. Была fatalité. Пошли к Ремизовым, он угощал отличным японским чаем, я редко так наслаждался, и захотелось быть богатым, аккуратным, читающим англичанином со своим очагом. Говорили о «Нов<ом> пути»{693} и т. п., прошлых временах; даже прошлогодние среды — какое-то минувшее величие. Потом пришла Сераф<има> Павл<овна>, ели яйцы всмятку, было очень уютно, хотя доверять им нельзя.

11_____

Вышел с Сережей на почту, к Поповой и в типографию. На обратном пути заходили к Филиппову пить чай. День летний, то дождь, то солнце, тепло, грезились какие-то поездки за границу, мы разговаривали, будто из «Крыльев», высматривали, где выставлена эта книжка. После обеда опять захотелось на воздух, проехал к Верховским{694}, читал там «Эме Лебефа», потом пришел Юраша. Зовут в пятницу на каких-то приват-доцентов. Вернулся раньше Сережи, который был у Гофманов. Читал начало нового рассказа и продолжение пьесы; по-моему, хорошо. Сомов не пишет; что он делает, спрашивается?

12_____

Редко мне бывало так тоскливо; денег нет, романов тоже, идет дождь, друзья разъезжаются, с типографией возня. Поехали к Блоку, не дождавшись Потемкина, который все-таки потом туда пришел. Сомов был надутый, у него вчера были Бакст и Аргутинский, если приглашенные, то это пря<мое> свинство. Пришел Гофман с корректурами и «Снежной маской»{695}. Ал<ександр> Ал<ександрович> мне написал: «Пленительному и милому отравителю»{696}. Ехали назад в конке. После обеда такая обуяла тоска, что пошел к Екат<ерине> Апол<лоновне>, но, не заставши дома, вернулся играть Debussy и Шуберта. Разбирали старые письма, Сенявина, Алеши, Муравьева, Павлика, Судейкина. Письма Наумова я почему-то оставил в столе, не сдавая в архив. Почему?

13_____

Продолжаю адски скучать, денег ни гроша, не знаю, как сделаюсь, очень жарко. Ходил в типографию, там был Гофман, Диотима и Чулков. «Евдокия» наполовину уже набрана. Не знаю, как поспеет «Эме», не все ли равно? Написал Наумову. Прошлый год около этого же времени я думал о смерти. Мне хочется скучать, я бы сидел дома, если бы везде были по вечерам лампы и занавески, если бы было уютнее. Ведь я не думаю о Наумове, и тот студент — это очень надуманно. И этот дождь удручает. Был Павлик, говорит, что Юсин очень не прочь познакомиться со мною поближе. Ну, что же. Пошел к Верховским, там были приват-доценты, барышни, Иованович, Каратыгины, Конради. Жеребцова хочет со мной познакомиться, начитавшись «Крыльев». Иованович пел французские старые песеньки, было тепло, лампа горела ярко, вспоминали Щелканово, и что-то тихое, милое, печальное, невозвратное и далеко ушедшее спускалось на меня. Ах, если бы было достаточно денег! Гржебин по телефону говорил, что к Пасхе все будет готово. С Гофманом я долго шел, беседуя; боится ли он меня для Наумова, знает ли он про него, как сам? Но ведь и я о Наумове не думаю. Перед Верховскими заходил к Ивановым, но они спали.

14_____

Шел дождь как из ведра, не помню, что было. Завтракал у Чичериных. Письмо от Ликиардопуло; статья принята, просят «Картонный домик», разные новости. Мне повеселело несколько. Ал<ександр> Городецкий, обещавший ко мне прийти, не пришел. Играл «Пиковую даму», дети были у всенощной. Напившись чаю, поехал к Венгеровым, мы все трое съехались, будто в плохом водевиле. Было не плохо. Сомов пел стариков и из «Meistersinger». Книги у Венгеровой меня как-то пьянят, все новинки и <старинки?>, культура прошлого, разговоры о комфорте, роскоши меня утешают. Просидели до утра. Вчера Сомов видел в опере Наумова издали. Как-то я буду жить один?

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});