Обретение Родины - Бела Иллеш

Полковник Кери вызвал к себе Денеша Бори. Прибыв в особняк Миклоша, тот застал полковника одного; генерал вместе с остальными спутниками отправился в зоологический сад взглянуть на своих любимых белых медведей.

Кери поведал собеседнику, что после долгих размышлений и основательной оценки существующего положения пришел к следующему заключению: в настоящий период наиболее подходящей для венгерской нации кандидатурой на пост премьер-министра можно считать генерал-лейтенанта графа Альфреда Шторма. Хорошо бы ему, Кери, совместно с Бори посетить генерал-лейтенанта, которого, кроме всего прочего, полковник знает лично, является его старым почитателем и привез ему из Будапешта привет от родственников и друзей. Короче говоря, не мешало бы получить разрешение на эту поездку.

Денеша Бори очень обрадовало, что даже Кери признал государственные способности графа Шторма, но план посещения графа все же показался ему вряд ли осуществимым. Бори был уверен, в чем откровенно признался полковнику, что русские не настолько наивны, чтобы дать разрешение на подобный визит, допуская, что он может быть использован для политических переговоров за их спиной.

— А я в этом вовсе не уверен! — возразил Кери. Мы уже имели несколько сюрпризов со стороны русских. А почему бы, собственно, не дать такого разрешения? Мы их союзники, точнее, скоро будем ими… Альфред Шторм — кандидат в премьер-министры союзного с СССР государства… или будет таковым…

— Или, еще вернее, мы желали бы, чтобы он им стал, — закончил Бори цепь размышлений полковника. — Вообще говоря, наш недотепа граф тоже придерживается мнения, будто мы пока что получали от русских все, что бы ни попросили.

— Телеки неплохо оценивает обстановку.

Бори почесал нос и состроил такую мину, словно хлебнул уксусу.

Бори составил от имени Кери и своего собственного письменное ходатайство, в котором испрашивал для обоих разрешения посетить в лагере военнопленных «нашего старого соратника и верного друга господина генерал-лейтенанта графа Шторма». Через сорок восемь часов такое разрешение было получено. Его скрепляли две подписи и печати.

— Вот видишь! Телеки оказался прав! — торжествовал Кери.

* * *

В лагерь военнопленных полковника Кери и Денеша Бори сопровождал подполковник Давыденко. Чтобы им не мешать, он уселся рядом с шофером. Тем не менее оба венгра всю дорогу молчали. Не успела тронуться машина, как у Кери вдруг вспыхнуло подозрение, не заманивают ли их русские в ловушку.

Как бы они ни были наивны, им наверняка известно, что больше десяти лет он, Кери, проработал в контрразведке, где уж отнюдь не церемонился с людьми, не желавшими победы Гитлеру или хотя бы попросту не верившими в нее. Не исключено, конечно, что русские знают о нем и другое, а именно: что даже во время войны он не порывал связей с английской секретной службой. Правда, заслуга эта тоже относительная — русские, чего доброго, способны не только не засчитать подобное обстоятельство в его пользу, а, напротив, поставить ему в упрек. Хоть Англия и Советский Союз в борьбе против Гитлера союзники, но…

От нахлынувших противоречивых мыслей, от попыток взвесить все «за» и «против» у Кери заболела голова.

«Э, будь что будет…»

Кери уныло наблюдал сквозь окно машины жизнь московских улиц. Только в первый день приезда, да и то каких-нибудь полчаса, прогуливался он по городу пешком, причем главным образом по какому-то закоулку, а в дальнейшем разъезжал исключительно на машине и потому Москвы, в сущности, не видел.

Когда Миклош отправился на прогулку в зоопарк, Кери с удовольствием остался дома, радуясь, что может побыть наедине с собой. Не привлекала его и выставка трофейного оружия в Парке культуры и отдыха, на которой были самолеты, танки, пушки и автоматы, хотя дважды посетивший ее Миклош уверял, что здесь собрано оружия больше, чем имеет сейчас вся венгерская армия, больше даже, чем потребовалось бы для самого современного ее оснащения.

Созерцая Москву из автомобиля, Кери видел не слишком много: дома и людей. Вот и все. Дома для него ничего интересного не представляли, люди тоже. Большинство мужчин было одето в военную форму. Ту, которую Кери так ненавидел. На женщин он даже не смотрел. Они никогда не интересовали Кальмана Кери.

Оставив за собой Москву, автомобиль продвигался по Ленинградскому шоссе, вклинившись в нескончаемую вереницу других машин. Падал снег, видимость была отвратительная. Однако Кери все ясе разглядел, что они едут по широкой автостраде. Полковник чувствовал, с какой плавностью катится вперед автомобиль, в котором он сидит.

По достоинству оценив качества Ленинградского шоссе, он тут же мысленно присовокупил эти вновь приобретенные данные к ряду прочих сведений о Советском Союзе, которыми располагал уже с давних пор: территория… население… производство стали… электроэнергия… машиностроение… валовой сбор зерна…

«Опасное, очень и очень опасное предприятие затевать войну против Советского Союза! — подвел он итог своих мыслей. — Почти самоубийство».

После такого вывода настроение Кери окончательно испортилось, он разнервничался. Когда Бори повернулся к нему со словами:

— Взгляните, господин полковник, как прекрасны и поистине поэтичны эти дачки по обеим сторонам дороги! Сплошь в снежной завесе, будто прикрыты тяжелым, ослепительно белым покрывалом! — Кери со злостью рявкнул в ответ:

— Ну и лопай их на здоровье! Можешь делать с ними все, что тебе угодно, только оставь меня с твоими глупостями в покое!

В лагере для военнопленных о предстоящем приезде двух венгерских офицеров уже знали. Ворота перед их машиной распахнулись без всякой предварительной проверки документов.

Автомобиль свернул на тщательно подметенную дорогу, проложенную посреди огромного, занесенного снегом сада. Сад сверкал во всей своей зимней красе. Ветви могучих лип и дубов гнулись под тяжестью ослепительно белого снега. Зеленая хвоя елей казалась еще ярче и улыбчивей, чем она бывает в солнечный летний день. Мириады качающихся на еловых ветках снежинок казались искусно отшлифованными алмазами, то безукоризненно белыми, то с лиловатым и розовым оттенком. Под деревьями торчало несколько снежных баб. На голове одной из них красовалась немецкая каска с глубокой вмятиной.

В саду ни души, но Кери заметил все же одного часового. Одетый в длинный, до земли, тулуп, из-под которого виднелись только носки валенок, и в высокую черную папаху, он походил скорее на какого-то героя русской сказки, чем на простого смертного.

Давыденко остался в здании лагерной комендатуры. До порога комнаты генерала Шторма посетителей проводил заместитель начальника лагеря капитан Кирьянов. После чего он откозырял и оставил обоих венгров одних.

Кери постучал.

— Войдите!

Офицеры застали графа Шторма в обществе какого-то рядового гонведа.

— Можете идти, Раган! — приказал Шторм денщику, как только посетители строго по форме представились хозяину.

— Садитесь, господа. Не могу угостить вас ничем особенным. Разве вот сигареты…

Граф лежал в постели одетый. До пояса его прикрывало серое солдатское одеяло. На нем был новенький мундир. Гладко выбритое лицо казалось несколько надутым, губы были бледны, глаза мутны. На полу, рядом с кроватью, валялись скомканные русские газеты.

Представившись генерал-лейтенанту, Кери сразу перешел на легкий, свободный тон светской беседы. Он рассказал, при каких обстоятельствах видел в последний раз леди Белл и что просила передать графу графиня Залаи. Сообщив все это и присовокупив пару теплых слов в адрес Хорти, Кери немедля приступил к непосредственной цели своего посещения — к вопросу о проектируемом формировании венгерского правительства. И снова переменил при этом тон, заговорив, как свойственно офицерам контрразведки, одновременно и доверительно, и вкрадчиво, на языке, изобилующем туманными намеками и недоговоренными фразами. Вскоре, однако, полковник оставил и эту манеру изъясняться. Теперь в его речи проступили приемы старомодного парламентского оратора: повысив голос, с некоторой торжественностью сообщил он генерал-лейтенанту, что венгерская нация и все искренние друзья мадьяр желали бы видеть его, графа Шторма, на посту премьер-министра нового венгерского правительства. Упоминая о венгерских друзьях, Кери ловко ввернул имя майора Кенникота.

Граф со скучающим видом слушал слегка затянувшуюся речь полковника.

Кери был весьма доволен собой: высказал все, что хотел, намекнул на все, что следовало, и в то же время не произнес ни одного лишнего слова.

Едва он умолк, Шторм открыл глаза, внимательно с ног до головы оглядел полковника, притом с таким любопытством, будто в первый раз его сейчас видел, и повернулся к Бори.