Пустошь, что зовется миром - Аркади Мартин

*

Когда императорский суперкурьерский корабль доставил приказ с одной из белых на белом печатей Ее Великолепия Девятнадцать Тесло или с факсимиле таковой – Девять Гибискус слышала, что Девятнадцать Тесло для своих печатей использует кости животных, но такая печать не прошла бы через трансмиссионные станции между гипервратами, так что здесь была лишь пластиковая копия, – читать текст приказа почти не имело смысла.

«Его Сиятельство Восемь Антидот, соимператор, наследник лучезарного солнцетрона копий, от имени правительства многозвездной Тейкскалаанской империи яотлеку, капитану Флота Девять Гибискус Десятого легиона: Тейкскалаан является цивилизацией, и наш долг сохранить ее».

Интересно, что приказ был записан голосом наследника, а не самого императора. Сложный политический маневр – император командует войной, а ее наследник проводит политику милосердия. Искусно сочиненная стратегия, решила Девять Гибискус. А может быть, она просто устала, и казалось, что все немного выходит за рамки того, что имеет значение здесь и сейчас на ее корабле.

«Этот приказ запрещает использование оружия или тактик, предназначенных для уничтожения цивилизаций в связи с угрозой инородцев за пределами сектора Парзравантлак, включая ядерные удары по планетарным системам, на которых обитает гражданское население, за исключением случаев, когда таковые оружие и тактики являются единственным средством, стоящим между нами и полной гибелью известной цивилизации».

Не было никакой полной гибели известной цивилизации в настоящий момент. Больше не было, с того времени как Пчелиный Рой сделал то, что сделал.

Она оторвала взгляд от стратегического стола и сказала:

– Два Пена. Отправь капитану Флота Шестнадцать Мунрайз приказ на отбой… в настоящий момент.

* * *

Солнечный – там был не один Солнечный, их всегда было больше, чем один, – ухватил Восемь Антидота под мышки, потому что ноги его не держали. Мир продолжал вращаться. Терминал Настурция казался ему клаустрофобным, но теперь уже не потому, что там было слишком много народу. Его мировосприятие сжалось, больше не было размазанным на все космическое пространство с бессчетным множеством секторов, а потому с возвращением в собственную телесную оболочку его чувственные ощущения чудовищно обострились. Восемь Антидот крепко зажмурил глаза. Даже красноватая темнота за его веками была слишком настоящей.

Один из Солнечных сказал:

– Ваше сиятельство, у нас приказ сопроводить вас назад, во дворец.

Конечно, его нашли. Император убьет его или, может, позволит это сделать Три Азимут. Он же теперь определенно был деструктивной личностью.

– Даю вам мое разрешение, – выдавил он. Голос его прозвучал, как голос пьяного, неустойчиво, звуки цеплялись один за другой. К тому же им не требовалось никакого разрешения. Они взяли бы его так или иначе.

До него словно издалека донесся голос Четыре Крокус:

– Вы нашли то, что вам было нужно, ваше сиятельство?

Он не знал, что ей ответить. «Может быть» не слишком подходило. Да, он добился того, что хотел сделать, и никто никогда не получит от Три Азимут приказ уничтожить планету. Но нет, он не думал, что смог что-то изменить.

– Надеюсь, – ответил он и позволил холодным рукам Солнечных в золотых перчатках увести его.

* * *

Никто из них не надеялся услышать Двадцать Цикаду снова, и в первую очередь Три Саргасс. Прощание было таким окончательным, таким абсолютно утонченным. Она жалела, что не записала его – могла бы потом сочинить стихи. Почему нет? Она могла бы посвятить ему стихи, поскольку, похоже, они все могут остаться живыми, во всяком случае на срок, достаточный для написания нескольких стихотворений, объединенных одной темой.

Может быть, не эпос, что-нибудь покороче, или придумать какую-нибудь схему рифмовки в зависимости от цезуры… Оставалась еще проблема Дарца Тараца, и никто не знал, сколько продлится шаткое перемирие, купленное для них Двадцать Цикадой.

Поэтому, когда в канале снова раздался шум помех и открылась двусторонняя связь, а не одностороннее вещание, и Девять Гибискус рявкнула на всех, призывая к тишине, Три Саргасс не только удивилась, но и была потрясена. Она почти не сомневалась, что Двадцать Цикада мертв или преобразился настолько, что его нынешнее состояние практически эквивалентно смерти.

Но они услышали его голос. Его по-прежнему искажали помехи, но еще он звучал как-то необычно. Ритм его фраз сбивался, он глотал звуки, словно пытался вспоминать процесс речи и собирал ее, исходя из самых первоначальных принципов. Его голос заполнял все пространство мостика, потому что Девять Гибискус не регулировала громкость на этом канале, а сразу выставила на полную.

– Пение, – сказал он, потом долгая пауза и опять: – Пение, ах… мы…

– Пчелиный Рой? – спросила Девять Гибискус голосом умирающей надежды, от которого сердце Три Саргасс сжалось.

– Да, – сказал он. – Главным образом да – мы, оно подходит, это имя. Привет, Мальва. Привет, мы. Наш «Грузик для колеса», Мальва, любите ее для нас. Для меня. И мы, нас и других. Мы хотим установить. Уполномоченный здесь?

– Да, – сказала Три Саргасс. – Я здесь.

– А другая? Та, что с памятью, эта… Шпион и ее зверек. – Голос его прозвучал так, будто он отыскал эту фразу у себя в памяти и вспомнил все слова вместе. – Станциосельница.

– Я тоже здесь, – отозвалась Махит. Девять Гибискус посмотрела на них, в ее глазах блестели слезы, которые она явно не собиралась проливать.

– Мы… мы хотим установить дипломатический протокол. На период прекращения огня.

Три Саргасс посмотрела на Девять Гибискус, безмолвно прося разрешения. Девять Гибискус кивнула едва заметным движением головы.

– Мы принимаем прекращение огня, – сказала она. – Какого рода дипломатический протокол вы имеете в виду, Двадцать Цикада?

Она использовала его имя на случай, если для сохранившейся части его «я» это имя что-то значило.

– Пришлите… пришлите нам людей. Людей, чтобы показать, что мы – люди. Тех, кто делится памятью. Поговорить.

– Вы имеете в виду станциосельников?

Долгая пауза.

– Да, – сказал Двадцать Цикада – или то, что было Двадцать Цикадой прежде. – Станциосельников. Пилотов. Солнечных. Всех. И мы люди. Если. Мы поем, если.

Всех. Каждого. Тейкскалаанцы или нет – всех, кто когда-либо был частью общего разума. Три Саргасс беспомощно посмотрела на Махит – она так мало понимала, что все это значит и кто тут может быть полезен.

– Да, – сказала Махит и кивнула Три Саргасс. – Дипломаты должны быть людьми, которые понимают коллективность мышления.

Если только кто-нибудь вообще мог понять ту разновидность коллективности, частью которой добровольно стал Двадцать Цикада. Три Саргасс не была в этом уверена.

В этот момент раздался голос Два Пены:

– Яотлек, Шестнадцать Мунрайз не отвечает на наши вызовы. Она по-прежнему держит курс на цель – на систему инородцев. Она приближается к цели, и приближается быстро.

Наблюдать за тем, как Девять Гибискус пытается перестроиться с разговора с тем, что осталось от ее адъютанта, на ситуацию с капитаном Флота Шестнадцать Мунрайз и ее намерениями, было все равно что наблюдать за попыткой корабля на ходу поменять направление движения: напряжение, рывок, но малоэффективно. Три Саргасс поморщилась, глядя на нее.

– Она что? – спросила яотлек.

– Она по-прежнему держит курс на цель, – повторила Два Пена. – Осколочные бомбы в полной боевой готовности. Она не подтвердила ни одного приказа на отбой тревоги, что вы