13 диалогов о психологии - Соколова Е.Е.

Вместе с тем в официальных книгах и интервью Леонтьева встречается столь обычный в советское время эпитет в адрес Челпанова — “идеалист”, который “возглавлял институт, весьма отсталый, подражательный и глубоко провинци­альный по своим исследованиям”. Зинченко же считает, что по культуре психологического исследования и “размышлений о душе” институт Челпанова не знал себе равных ни в то время, ни даже в наше, когда, к сожалению, психологическая культура в нашей стране “катастрофическиупала” (См. [16, с. 82-83]). Вообще о Леонтьеве существуетмного воспоминаний в том духе, что он был скорее “партийно-государственным функционером”, послушно проводившим в психологии официальные идеологемы. Но этот образ, как пишут его ученики и близкие, очень далек от истины.

А.А. Леонтьев, Д.А. Леонтьев: Да, Леонтьев в определенной мере был “удобен” власть имущим тем, что был марксистом по своим убеждениям — марксистом искренним, не декларативным, а глубоко знавшим и понимавшим новаторские философские идеи Маркса… Нельзя, однако, не сказать, что принятие марксизма как единственной методологической и идейной основы даже при самом творческом отношении к нему неизбежно ограничивало, сужало концептуальные возможности деятельностного подхода. Идейная несвобода при искренней приверженности марксизму не могла не сказаться на личности и сознании самого А.Н. Леонтьева… Но Леонтьев шел на это сознательно. “При Леонтьеве” психологи, работавшие под его началом, были, как ни парадоксально, свободны от идеологического контроля в той мере, в какой это вообще было возможно. Он брал на себя выяснение отношений с идеологией, жертвуя своей свободой научного творчества, чтобы обеспечить эту свободу другим. Он был буфером между идеологией и психологической наукой… [17, с. 84].

В.П. Зинченко: Размышляя об “официальности” А.Н. Леонтьева, невольно задаешься вопросом: а что же лучше — официальность или свобода? Абстрактный ответ, конечно, ясен и без размышлений. Но когда вспоминаешь конкретные условия его жизни, то все оказывается вовсе не так однозначно. А.Н. Леонтьев был блестящим экспериментатором, проницательным практиком и умудренным теоретиком. Безусловно, в условиях свободы ему удалось бы сделать много больше. Но нельзя забывать, что его “официальность” дала возможность относительно свободно развиваться всей школе Л.С. Выготского… В А.Н. Леонтьеве, когда он играл роль большого администратора, всегда было что-то от подростка, чувствовалось — это не всамделишное, а как бы понарошку.

Диалог II. В Деянии начало Бытия

Когда он переставал играть, перед нами неизменно оказывался настоящий А.Н. Леонтьев — серьезный и большой ученый, умный человек, добрый советчик, легко увлекающийся интересной идеей, легко втягивающийся в обсуждение экспериментальных замыслов и результатов [16, с. 88].

А.: Таков был Алексей Николаевич Леонтьев — человек, благодаря которому был создан факультет психологии Московского университета в 1966 году, благодаря которому в психологии сохранился дух школы Выготского, благодаря которому традиции Выготского не были забыты…

С: Как же можно было забыть идеи такого гениального психолога, “Моцарта в психологии”! А.Н. Леонтьев и Л.С. Выготский. Деятельность харьковской группы психологов

А.: Теперь это кажется странным, но в свое время Выготский был, так сказать, “условно забыт”. Его идеи связывали с запрещенной “буржуазной” наукой педологией, поскольку и в этой области у него имеется ряд работ. Его работы не переиздавались, рукописное наследие не публиковалось. И во многом благодаря Леонтьеву были изданы многие произведения Выготского, правда, уже после смерти Сталина, во многом благодаря усилиям Леонтьева и его ближайших соратников произошло то, что, как пишет Алексей Алексеевич Леонтьев, не было ни одного положения, ни одной мысли Выготского, которые не получили бы отражение и развитие в работах его школы. Но сначала казалось, что эти исследования идут по совершенно иному пути, что это именно альтернатива идеям Выготского, самостоятельная линия исследований, а не развитие его идей. С: Ты имеешь в виду харьковскую группу?

А.: Именно так. Сначала представлялось, что эта группа — ав нее входили Алексей Николаевич Леонтьев, Петр Яковлевич Гальперин, Александр Владимирович Запорожец, Лидия Ильинична Божович, Петр Иванович Зинченко и другие — работает в совершенно ином направлении.

Еще до смерти Выготского разногласия между ним и его “выросшими” учениками обнаружились и дискутировались “на внутренних конференциях”. Как пишет Алексей Алексеевич Леонтьев, харьковчане не согласились с тем, что значе-

А.Н. Леонтьев и Л.С. Выготский 511

ние - демиург сознания, а общение — демиург значения. Судя по записям, оставшимся в архивах Леонтьева, слушателей выступлений Выготского не удовлетворял “словоцент-ризм” его системы. Они спрашивали его: “Где же действительные отношения к миру?” и не могли удовлетвориться его “абстрактным” ответом: “За сознанием” (в другом варианте — “за сознанием лежитжизнь”) (См. [18, с. 125]).

В 1935 году Леонтьев прямо скажет: “Нужно понять само сознание как деятельность, понять, что деятельность человека опосредствуется в идеальном отображении ее предмета в сознании…” Или вот еще: “Прежде всего человек действует по-человечески …,а лишь затем, в результате этого процесса, человек начинает и сознавать по-человечески” (Цит. по [18, с. 124]).

Интересно, что и сам Выготский остро переживал отъезд Леонтьева и других своих учеников в Харьков и “отход” от своей парадигмы исследования. Но вот чем кончается его письмо Леонтьеву в Харьков (это 1933 г.).

Л.С. Выготский: Знаю и считаю верным, что ты внутренне в два года проделал путь (окончательный) к зрелости. Желаю тебе от души, как пожелал бы счастья в решительную минуту самому близкому человеку, сил, мужества и ясности духа перед решением своей жизненной линии. Главное: решай — свободно… (Цит. по [18, с. 50]).

А.: И вот дальше — уже в наше время — происходит самое интересное. Одни исследователи считают, что деятель-ностный подход, который, по документам, начинает развиваться в группе Леонтьева в самом начале 30-х годов, есть альтернатива “недеятельностному подходу” Выготского [3], что нельзя говорить о единой школе “Выготского-Леонтье-ва-Лурии”. Другие утверждают обратное — что школа Леонтьева развивала, как я только что сказал, “деятельностные идеи” самого Выготского [18]. Наконец, третьи говорят, что мы имеем дело с двумя научными парадигмами: культурно-исторической психологией и психологической теорией деятельности в рамках одной школы; обе эти парадигмы исследования человека “создавались одними и теми же учеными, которые последовательно или параллельно работали и в том, и в другом направлении, сознательно или неосознанно обогащая оба” [8, с. 43]. Кто прав в этом споре — я думаю, рассудят время и будущие историки психологии. Мне представляется, что школу Выготского-Леонтьева следует рассмат-

Диалог 11. В Деянии начало Бытия

ривать как единую школу-направление, внутри которой были разные школы-научные коллективы со своими программами (См. [65, с. 126-130]). Как бы то ни было, уже в начале 30-х годов Леонтьев откликается на призыв времени, отчетливо сформулированный чуть позже Рубинштейном: принцип единства сознания и деятельности, вытекающий из философских идей Карла Маркса относительно человеческой деятельности, открывает подлинную возможность “как бы просвечивать сознание человека через анализ его деятельности, в которой сознание формируется и раскрывается” [12, с. 30]. Оказалось, однако, что этот принцип может быть использован не только при анализе собственно человеческого сознания, ноив филогенетических исследованиях психики животных и при решении одной из величайших загадок природы — возникновения психического отражения. Принцип единства психики и деятельности в филогенезе

С: Как это может быть? Ведь Маркс и Рубинштейн говорили о человеческой деятельности? А.: Верно. Однако Леонтьев распространяет этот принцип и на исследования животной психики и его в этом случае можно назвать “принципом единства психики и деятельности”. За это, кстати, Леонтьев был подвергнут критике со стороны учеников Рубинштейна: ведь деятельность животных и деятельность человека, как ты понимаешь, не одно и то же. Однако при всех различиях нельзя не отметить, что в понятии “деятельность животных” Леонтьев хотел подчеркнуть активность животных в процессе приспособления их к окружающему миру, активный характер их поведения в мире в противовес “реактивному” пониманию этих реальностей в бихевиоризме и других “поведенческих” концепциях. Итак, мы с тобой переходим теперь к рассмотрению “конкретного воплощения” “абстрактного” принципа единства сознания (психики) и деятельности, чего ты, наверное, давно ждешь. С: Верно.