Восточный деспотизм. Сравнительное исследование тотальной власти - Карл Август Виттфогель

Ученый, утверждал Маркс, обязан искать истину в соответствии с внутренними потребностями науки и не задумываться над тем, как это повлияет на судьбу того или иного социального класса: капиталистов, землевладельцев и рабочих. Маркс ставил в пример остальным Рикардо, который никогда не отступал от этих принципов, называя их «не только честными с научной точки зрения, но и востребованными ученым сообществом» (Сборник «Бакунин. Политическая философия Бакунина: научный анархизм»). По этой же причине он называл посредственностью всякого человека, который подчинял научную объективность внешним причинам: «Человек, который пытается подогнать науку к точке, которая не выводится из его собственного интереса, каким бы ошибочным он ни был, а из внешних, чуждых и посторонних интересов, то [такой человек] для меня негодяй».

Маркс был последователен, когда отказывался подгонять науку под интересы любого класса; он стремился быть «стоиком, объективным и [преданным] науке». Он был также последовательным, когда сделал приписку, которая с точки зрения верных ленинцев и сталинистов звучала чересчур гуманитарно и воспринималась как ересь: «До тех пор, пока это можно сделать без ущерба для его науки, Рикардо всегда остается филантропом, каким он на самом деле и являлся». Маркс был столь же последовательным, когда называл нечестное поведение «грехом против науки».

«Грех против науки», совершенный Марксом и Энгельсом

Учитывая этот принцип, регрессия Маркса в оценке азиатского общества приобретает особое значение. Очевидно, концепция восточного деспотизма содержала элементы, которые парализовали его стремление докопаться до истины. Как член группы, стремившейся создать тоталитарное управленческое государство, настоящую диктатуру, и готовый для достижения своей цели использовать «деспотические» меры, Маркс не мог не признать, что восточный деспотизм и государство его мечты имеют много общего.

Классический экономист Джон Стюарт Милль, который в своей работе писал о восточном государстве, в этой же книге предупреждал об опасности создания государства, которое будет вмешиваться во все аспекты жизни его подданных, и о деспотизме интеллектуальной элиты. Такое управление он назвал «управлением овцами с помощью пастуха. В такой стране господствуют интересы пастуха, ради которых он и пасет своих овец». Милль предупреждал об опасности «политического рабства» и «доминирования бюрократии» (Милль Дж. С. Принципы политической экономии). Может быть, критические высказывания Милля и других ученых заставили Маркса в 50-х годах XIX века не затрагивать вопрос о бюрократическом аспекте восточного деспотизма? Этого мы не знаем. Но нам известно, что в 1860-х и 1870-х годах писатели-анархисты меньше критиковали Марксовы принципы государственного социализма, чем раньше.

Когда Маркс создавал последнюю версию первого тома «Капитала», он открыто конфликтовал с последователями Прудона. А в конце 1860-х годов он и Энгельс были сильно встревожены утверждением последователей Бакунина о том, что государственный социализм неизбежно приведет к деспотическому управлению привилегированного меньшинства, которое подчинит себе и рабочих.

В 1873 году Бакунин в своей книге «Государственность и анархизм» продолжил критиковать Маркса, утверждая, что социалистическое государство, о котором мечтал Маркс, будет держать в одной руке деспотизм, а в другой – рабство (Бакунин М. Политическая философия Бакунина: научный анархизм).

Теория Маркса, по словам Бакунина, является «ложью, позади которой молчит деспотизм правящего меньшинства, – ложью, которая еще более опасна тем, что представляется якобы выражением народной воли».

Политические решения, предлагаемые анархистами, были, вне всякого сомнения, утопическими. Но их критика была вполне обоснованной, о чем можно судить по тому, как толковал Маркс Парижскую коммуну (анархисты называли его интерпретацию полным отказом от ранней позиции), а также по той секретности, с которой в 1875 году Маркс и Энгельс окутали свои идеи о государственном социализме и диктатуре пролетариата (Виттфогель К.А. Правящая бюрократия восточного деспотизма, явление, которое парализовало Маркса). В своей личной копии бакунинской книги «Государственность и анархизм» Маркс сделал многочисленные пометки, но так и не ответил на язвительные аргументы Бакунина публично.

После появления труда Бакунина Энгельс очень сильно запутал вопрос о восточном деспотизме. Его вставки в текст третьего тома «Капитала», касающиеся эксплуататорских режимов Индии и России, были сделаны в 90-х годах XIX века, когда, по собственному утверждению Энгельса, анархизм его уже больше не интересовал[131].

От прогрессивного до реакционного утопизма

Авторы «Манифеста коммунистической партии» обвинили социалистов-утопистов в том, что они создали «фантастическое описание будущего общества» (Маркс К. и Энгельс Ф. Историческая критика полных затрат).

Но именно такое описание и оставили Маркс и Энгельс, говоря о социалистическом государстве. Отцы «научного коммунизма», которые реалистично, хотя в целом и весьма несовершенно проанализировали проблемы капиталистической экономики, не смогли подобным же образом проанализировать проблемы диктаторского и функционального государства, социалистический вариант которого они стремились создать. Заменив научное исследование «фантастическими суевериями», они совершили ту же самую ошибку, за которую так жестоко раскритиковали первых утопистов.

Основоположников марксизма постигла та же участь. Утопические взгляды, которые, по мнению Маркса и Энгельса, первоначально были весьма прогрессивными (революционными), потеряли все свое практическое значение и теоретическое обоснование, когда появились новые, прогрессивные общественные силы. Труды основоположников не имели никакого отношения к исторической реальности. А в конечном счете они стали по-настоящему реакционными.

При других обстоятельствах и с более печальными последствиями сошли со сцены социалисты-утописты. Их экономический и функциональный подход к истории стимулировал развитие социальных наук в XIX и XX веках, а социальный критицизм породил борьбу против чудовищных условий, характерных для ранних этапов современной индустриальной системы. Но первоначальные взгляды социалистов-утопистов теряли свое прогрессивное значение, по мере того как приближалась реализация их идей.

В вопросах теории реакционный потенциал этих идей проявился еще в первоначальном отношении Маркса и Энгельса к азиатскому варианту управленческого и бюрократического деспотизма. А в практических вопросах этот реакционный потенциал проявился в гигантском масштабе, когда, через девять месяцев после падения полууправляемого аппаратного государства царской России, революция большевиков проложила путь к созданию тотального управленческого аппаратного государства – СССР.

Ленин

Ленин еще сильнее углубил Марксову версию азиатского государства

Последовательное игнорирование управленческого аспекта восточного деспотизма

Факторы, которые все больше искажали взгляды Маркса и Энгельса на восточный деспотизм, привели Ленина к плачевным результатам. В течение первых двадцати лет своей политической карьеры он в целом разделял Марксову версию классической концепции азиатского общества, но с самого начала его отношение к ней было весьма своеобразным. Он никогда не упоминал об управленческих функциях восточного деспотизма, хотя, несомненно, хорошо знал, что писал по этому поводу Энгельс в своей работе «Анти-Дюринг» (Ленин довольно часто цитировал эту работу), а в 1913 году ознакомился с письмами Маркса и Энгельса, в которых основоположники марксизма особенно подчеркивали эту функцию. Не появилось у него желания изучить функциональный аспект азиатского деспотизма и после того, как он