Летописи Святых земель - Полина Копылова

Наемников было не больше тридцати человек. Ехали они рысью, по двое-трое в ряд, без огня. Побрякивали удила. Ялок усмехнулся – у него было полсотни человек с палицами и крючьями, чтобы снимать всадников.

Когда отряд оказался как раз напротив засады, ухнула сова, и на дорогу белесыми клубками повыкатились воины Ялока.

Ялок сцепился с Этарет в посеребренном шлеме – тот успел выхватить меч и не подпускал к себе. Ялок изловчился и крючком, которым стаскивают всадников с лошади, Вырвал у него меч, сбоку подскочил Клау, самый ловкий крючник, и, взмахнув руками, Этарет свалился на дорогу. Шла яростная схватка – рингенцев выкашивали под корень… Ялок нащупал на поясе под балахоном мерзлую веревку – вязать пленного.

– Помогите… – послышался слабый крик за спиной – кто-то в свалившемся на глаза капюшоне полз на карачках из гущи сражающихся. Над ним уже занесли меч для удара.

– Сюда давай! – Ялок оттащил его на несколько шагов в сторону. – Ты кто? – Тот, весь дрожа, снял капюшон. Было уже совсем темно, Ялок тщетно пытался узнать смутно белеющее лицо…

– Я Эйнвар, Эйнвар – примас Эманда, – выдохнул тот.

***

Ниссагль спал, зарывшись кудлатой головой в сбитые нечистые подушки, неловко свернувшись под тяжелой медвежьей шкурой. В покое было жарко, камин горел день и ночь. В соседней маленькой горнице, провонявшей человеческим потом и мокрой сыромятной кожей, клевал носом над донесениями лазутчиков Язош, возведенный в секретари из-за недостатка в грамотных людях. Ему повезло – он удрал из Хаара за день или за два до мятежа и теперь нарадоваться не мог на свою предусмотрительность. Впрочем, сейчас он так хотел спать, что даже эта радость притупилась.

Снизу по лестничке затопотали, и в горницу, крутя головой, ввалился заснеженный озябший Ялок.

– Тс. Спит. – Язош опасливо скосил глаза на дверь, ведущую в покой Ниссагля. Разбуженный Ниссагль вполне мог медовым голосом подозвать к постели, прося что-нибудь подать, а потом здоровой рукой дать такую затрещину, что сутки в ушах звенеть будет.

– Там сейчас ночь или что? Я запутался совсем… – спросил секретарь шепеляво.

– Утро ранехонькое. Не рассвело еще. И метель. Ты вот что – разбуди хозяина. Дела скверные и немешкотные. Я хаарского гостя привез.

– Пленного?

– И пленного тоже, да он не понадобится. Дело чище. Со мной сам примас Эйнвар…

– Кто?

– Эйнвар, говорю. Он там внизу… Наверх его не хватило подняться. Измерз весь…

– Ой-ой… Да откуда он взялся-то?

– Ехал с отрядом рингенским. Верней, везли его. Ты давай буди хозяина.

– А может, господин Ялок сам его разбудит? Он, случается, лупит по мне спросонья.

– Вот аспид!

– Да он не со зла. Он всегда был добр ко мне. Просто, вы понимаете, господин Ялок, сейчас все так скверно… А что он во сне говорит, вы бы послушали, – то спасает королеву, то, прости Господи, пытает ее – волосы дыбом встают. С таких снов и ножом пырнуть недолго. А у него еще кинжал под периной.

– Ладно. Я в кольчуге. Но если он меня ударит, то с тебя причитается.

Ялок бочком подкрался к кровати, помедлил, не решаясь трогать Ниссагля за больное плечо, и, наконец, сильно похлопал его по руке чуть ниже локтя.

– Господин Гирш, проснитесь.

Ниссагль сел на постели, поправляя расстегнутое шелковое полукафтанье. Глаза его были мрачны, лицо осунулось, губы потрескались.

– Ялок? – спросил он сиплым голосом. – Из разведки вернулся? Что скажешь? Ты, Язош, поспи иди, поспи, – махнул секретарю.

– Да ничего хорошего не скажу. В кольцо нас берут, вот что. Дворянишки местные духом воспряли, чуть со стен не плюются, встанешь ночевать в замок, выехать не чаешь. Корму лошадям не дают. Деревни все обобраны. Дороги перекрывают. Скоро нам тут и есть нечего будет.

Да не это главное. Я бы вас будить из-за этого не стал. Я гостя привез. Священнейшего примаса Эйнвара. Он там внизу греется – почитай, трое суток в седле болтался и одет кое-как по морозу.

– Как он вырвался из Хаара?

– В этом и штука. Его насильно везли в отряде одном. Мы на них напали, «языка» захватить, ну и примаса спасли. А везли его, чтобы он нас пугал. Он мне уже рассказал, сколько войск в Хааре стоит. И главное – он королеву видел…

– Как?

– Его заставили с ней говорить, просить о чем-то. А дальше-то он мне особо не рассказывал. Замерзший сильно был. И пуганый.

– Веди его сюда.

– Да он, господин Гирш с мороза ничего не соображает.

– Не твоя забота. Сюда его. Здесь и отогреется, и разговорится.

– Слушаюсь.

– Стой. Захвати снизу жратву и выпивку, что осталось. – Ниссагль напрягся, ноздри и губы у него затрепетали.

На поставленную перед ним еду Эйнвар накинулся, не заставляя себя упрашивать, хотя и еды-то было черствый хлеб с отрезанной коркой – заплесневела – да скатанный из жира и обрезков жил зельц, противно растекавшийся во рту. Только мутного солдатского «Омута» принесли целый кувшин – этого добра, точно в насмешку, хватало. У Ниссагля из-за болезненной раны, лихорадки и волнения аппетита не было. Он только питья похлебал, давясь горечью. Эйнвар насытился и взглянул исподлобья, ожидая вопросов. Взгляд у него был злой и беспомощный. Под глазами от мороза и бессонницы – черные круги.

– Ты видел королеву, Эйнвар? – спросил Ниссагль хрипло, у него вдруг пересохло в горле. Примас кивнул. – Расскажи.

Эйнвар потер непослушными пальцами переносицу.

– Как она, Эйнвар?

– Плохо, Гирш.

– Говори как есть.

… Он ступил в сырое, холодное узилище. Низкий потолок оброс грязью. Окна не было – так, дырка в стене какая-то, и в ней тусклая белизна. Стучало в висках, болела плохо затянувшаяся рана. Свечка дрожала в вытянутой руке Эйнвара. В коридоре остались подслушивать Аргаред и с ним еще двое магнатов.

Беатрикс лежала на боку, завернувшись в какие-то лохмотья из бурой холстины. На звук шагов она медленно приподняла голову.

Он замер, словно все еще не веря, что она – это она.

– Беатрикс? Она молчала.

– Беатрикс, это Эйнвар, примас, – поспешил он нарушить молчание и подошел, борясь со страхом.

Она смотрела на него скорбно. Распухшие губы были покрыты коркой.

– А… тебя тоже? – слабо прошептал в мутной желтоватой полумгле ее голос.

– Нет, Беатрикс. Мне велели с тобой поговорить. Мне велели…

Узница понимающе прикрыла глаза:

– Скажи мне то, что они велели. А потом просто поговорим, если только позволят.

Она прилегла, подтянув и прижав левой рукой к подбородку заскорузлое рубище. Правая, с неестественно заломленной кистью, была перевязана и отброшена на край каменной скамьи, служившей Беатрикс ложем. Повязка была бурая от запекшейся крови.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});