Летописи Святых земель - Полина Копылова

– Господин Аргаред, – Эйнвар склонил голову набок, – я забыл вам сказать, что мой Бог не всегда принимает сторону власти. Иногда он становится на сторону обиженных, и тут уже я не в силах ничего сделать, если он начнет говорить моими устами совсем не то, что хочу сказать я. Но поучение я прочту. Прочту, как вы просили.

Толпясь, гости вышли, и, едва дверь заслонила спину последнего, лицо примаса перекосилось и он топнул ногой в пол.

«Поучение? Ну, будет вам поучение… Надменные скоты! Бог покупается и продается. Но свою власть, господин Аргаред, я вам ни за какие дары не отдам, вы уж простите. Воителей Бога призову на вашу голову… – Он остановился. – С чего это я так осмелел? Они могут попросту меня прикончить…» Он так и не нашел объяснений своей смелости, сел за пюпитр, приказал принести письменный прибор и стал сочинять поучение.

– … Бог всегда на стороне власти, потому что и сам Он – великая власть. Но лишь та власть воистину велика, что правит сердцами. Поэтому Бог с тем, кто в ваших сердцах, дети мои. Сильные могут приказать вам вместо тьмы видеть свет и вместо черного – белое. Вы подчинитесь их силе. Но в сердце вы все равно будете знать правду. – Людское скопище шумно дышало ему в лицо. Свечи мерцали из приделов слезящимся желтым огнем.

– … Скажите же мне, кто ныне в ваших сердцах, дети мои? Чье имя теплится на устах ваших? Чье имя шепчете вы своим детям? Это имя лучшей из дочерей человеческих, и оно пребудет в сердцах наших вечно, ибо с ним Бог.

Кто-то выскользнул из задних рядов в двери. Шорох шагов был явственно слышен в тишине собора. Слова примаса наполняли бодростью маленькие сердца, заставляя их биться твердо и сильно. Эйнвар уже сказал все, что было написано в пергаменте, теперь он говорил от себя, слова исторгались из взбудораженных глубин его души. Он больше не прятал имен за аллегориями и иносказаниями, глаза его стали влажны, лицо вдохновенно.

– … Говорят, она виновна и многогрешна. Но единственная вина ее – чрезмерная доверчивость. – Внутренним взором он увидел, как она скорчилась на голых камнях – спина и плечи изорваны плетьми, на запястьях кровоподтеки и синяки от стальных оков. – Воистину упрекнуть ее можно лишь в том, – продолжал примас, – что доверилась человеку, который долгое время был ей вернейшим слугой и первым другом, а ныне стал заклятым врагом. За такое предательство проклятие вечное нечестивому Родери Раину, ибо нет гнуснее деяния, чем предать свою госпожу! Проклятие ему! Проклятие с этого амвона! – Эйнвар уже не помнил себя, не слышал своих слов, перед его ослепшими глазами плакали желтые от свечного огня лица, дым поднимался к синему алтарному куполу. Негромкий голос примаса язвил и жег слух прихожан, и было ясно – ЕГО УСТАМИ ГОВОРИЛ БОГ!

Тут двери с грохотом распахнулись, загудели не хуже набата, по проходу, расталкивая прихожан, побежали ландскнехты с мечами наголо и помчался всадник, вытаскивая из ножен двуручный меч.

– Замолчи, раб! – грянул под сводами искаженный забралом голос. – Замолчи, не то жизни лишу и Бог не спасет! – Он несся с громом и лязгом – чудовищная стальная башня, – намереваясь въехать в алтарь.

– Проклятие тебе, Родери! – Страшный голос Эйнвара перекрыл бряцание железа. Даже ландскнехты остановились. – Проклятие тебе, полукровка и предатель! Проклятие! Проклятие! – Эйнвар отступал к алтарю, простирая посох рукоятью вперед, весь вытянувшись от небывалого неистовства. Тут конь, повинуясь шпорам, прянул, сверкнул огромный клинок, и примас рухнул навзничь на камни. Убийца снял шлем – это и впрямь был Родери. Люди ахнули. Предатель поднял меч, оставшийся чистым – столь стремителен был удар, – обвел окружающих безумным взором и выехал шагом, уведя за собой ландскнехтов.

– Священнейший примас, священнейший примас… – Прихожане, всхлипывая, суетились вокруг распростертого тела, не решаясь к нему притронуться. Лишь одна бродяжка, вся в морщинах, с висящими из-под кагуля пегими космами, смело сотворила беззубым ртом молитву и сняла с головы примаса разрубленную пополам митру. Одной рукой придерживая висевший на шее покаянный булыжник, другой рукой она ощупала рану, потом подняла голову и сверкнула сквозь морщины маленькими глазами:

– Ничего, Бог спас. Кость не тронута. Снегу дайте приложить и воды несите – после такого всегда пить хотят. И позовите из его дома людей, а то вон весь клир со страху разбежался.

Бродяжка прикладывала к ране снег, обтирала кровь, не стесняясь, как другие, застывшего белого лица и разметавшихся рук, должно быть в святой воде мытых.

Он открыл мутные глаза и попытался приподняться на локте. Люди затаили дыхание…

– Вы тихонько, тихонько, священнейший примас. Вот сюда прислонитесь. – Бродяжка и вызвавшийся ей пособить худосочный паренек усадили Эйнвара на ступенях возле кафедры. Он озирался – лица двоились, мутило и одновременно страшно хотелось пить.

– Дайте воды…

Испуганная толстая женщина в собачьей накидке суетливо подала плоский горшочек. Вода оказалась холодная и безвкусная. Сам он удержать посудину не мог, руки тряслись, пришлось сделать два глотка из рук бродяжки.

– Спасибо, добрая женщина… – поблагодарил он то ли бродяжку, то ли толстуху. Вокруг зашумели. Прибежавшие служки жалобными голосами просили посторониться и все никак не могли пробиться к нему. «Что я такое говорил? Что я сделал?» – Дурнота вдруг отступила. Он вспомнил. И почему-то сделалось столь неизъяснимо хорошо на душе, что он невольно заулыбался, закрывая глаза.

Глава четырнадцатаяОТЧАЯНИЕ

Поднялся ветер, понесло поземку. На холмы ложилась синяя мгла. С востока заволакивала небо рваная, снежная туча. Невдалеке виднелась деревня, в окнах домов мерцал свет. Левее был хутор, заснеженный и темный. Ялок, старшой конного отряда, заворочался в снегу. Поверх доспехов на нем был белый суконный балахон. Эту одежду придумал Ниссагль, чтобы можно было затаиваться. И впрямь человека в ней разглядеть было трудно, особенно под поземкой. Для лазутчика самое милое дело. Только в снегу холодно.

В деревне стояли наемники. Командовал ими Этарет, и его нужно было непременно поймать, чтобы вызнать хаарские новости, донесения лазутчиков были скудны и неточны. Про Беатрикс вообще никто ничего не знал толком.

Жители этой деревни донесли, что отряд собирается двинуться в ночь. Его Ялок и поджидал, велев своим людям залечь в снег вдоль дороги.

Становилось все темней. Мгла застлала полнеба. На окраине деревни зашевелились какие-то тени.

Наемников было не больше тридцати человек. Ехали они рысью, по двое-трое в ряд, без огня. Побрякивали удила. Ялок усмехнулся – у него было полсотни человек с палицами и крючьями, чтобы снимать всадников.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});