Человек меняет кожу - Бруно Ясенский

– Всегда был у тебя язык нечистый. В рубашке ты ещё бегал, а уже матери сквернословил… Помню, приехал ты в Чубек представителем новой власти. Всякая власть от бога, иная в наказание за грехи наши. Весь кишлак думал: раз сын старого Уртабая в новой власти сидит, значит бояться нам нечего, – есть у нас перед властью заступник, он нас в обиду не даст. Приехал ты в кишлак, на следующий день благочестивых мусульман имущества решил и отправил в далёкие края, кишлак наш на весь вилайет опозорил.

– Ай, папашка, папашка! Бедняком ты всю жизнь прожил, а разговор у тебя кулацкий.

– Приехал я сюда посмотреть, как это сын мой в больших начальниках ходит. Слышу – жалобы кругом и плач правоверных. Дехкан, что у тебя тут работали и беспокоились о спасении души мусульманской, в ГПУ передал. Нет такого места, где бы имени твоего не проклинали.

– Э, папашка, да я вижу, прежде чем ко мне прийти, ты уже со всей нашей местной контрой снюхаться успел. Быстро орудуешь. Смотри, у нас тут законы строгие! Возьмут за шиворот, я тебе тогда не заступник. Зачем же ты, после этого, ко мне приехал? Выкладывай уж прямо.

– Есть у нас такая сказка, старые люди рассказывают, а старым людям зачем врать? Одна цапля заболела тяжёлой болезнью. А когда заболела, то посоветовали ей обратиться к табибу. Приходит она к табибу и говорит: «Заболела я, и очень мне дурно. Дай, табиб, какое-нибудь лекарство». Посмотрел табиб на цаплю и говорит: «Болезнь твоя тяжёлая, но есть против неё одно верное средство: найди такой источник, куда ты ни разу не нагадила, выкупайся в этом источнике, и болезнь твою как рукой снимет». Тогда цапля легла на землю, растопырила крылья и говорит: «Ой, пришла моя кончина. Умираю». Удивился табиб: «Я ж тебе дал верное средство. Почему собираешься умирать, а не идёшь искать источника?» – «Ой, и не говори! – заплакала горько цапля. – Разве есть где-нибудь такой источник, куда бы я не нагадила?»

– Это ты про меня? – улыбнулся Уртабаев. – Сказка хорошая и кое к кому она, пожалуй, подходит, только не ко мне. Я здоров, болеть не собираюсь, а заболею, всё равно в ваш источник купаться не пойду.

– Ни один человек не знает, когда ждёт его беда. А твоя беда близко.

– Раз ни один человек не знает, откуда же ты об этом знаешь?

– Бог многое открывает верующим, о чём неверные узнают только в час своей кончины.

– Что ты мне всё смерть пророчишь? А ещё папашка! Из нас двоих тебе скорее думать о смерти надо.

– Беда большая над этим местом повисла. Когда с горы падает камень, те, которым бог не помутил разума, обращаются в бегство. Вот и пришёл тебе сказать: народ недоволен безбожной властью. Разве тебе самому в прошлом году не причинила она большой обиды? Верующие не отвернутся от тебя. Те, которые образумились и признали наши знамения, не будут обижены на толщу плевы на финиковой косточке.

– Ого! Какая ж это беда повисла над нашим строительством? Ты, папашка, выражайся яснее.

– Сказано в коране: «Вода его уйдёт в землю, и тебе никак уже не суметь отыскать её».

– Эти сказки мы слыхали. Насчёт воды это уж наша, а не твоя специальность. О воде не беспокойся. Ты, мне думается, не с этим пришёл. Раз уж решил меня образумить – выкладывай прямо. Чего ж мне бояться?

– Знающие люди говорят: большое множество всадников перешло через Пяндж. Копытами их коней протоптаны новые межи на колхозных полях. В какой кишлак въезжает один всадник, выезжают из него два всадника. В какой въезжает их десять – выезжают двадцать. Завтра будут их тысячи. Все ваши машины посбросают в Вахш. А неверные, гибель им! Дела их пропадут.

– Так… Помнишь, папашка, двадцать первый год, когда мы дрались с басмачами и басмачи окружили нас в Кулябе? Было нас тогда человек тридцать, а басмачей человек восемьсот. Ты пробрался тогда ко мне в крепость парламентёром, сдаться меня уговаривал. Что я тебе, папашка, ответил? Помнишь? Я тебе тогда сказал: «Садись, старик, вот тебе чайник. Кушать у нас нечего, но чаю ещё немного осталось. Напрасно ты пришёл ко мне послом от басмачей. Моему папашке это не пристало. Обратно к басмачам я тебя не пущу. Будем здесь умирать вместе. Я моложе тебя, и мне жизнь за советскую власть отдать не жалко, сделай уж одолжение и ты, не пожалей своей». Что я тогда сделал? Я тебя запер на замок, и ты просидел у нас в крепости две недели, до тех пор, пока не подоспели наши красноармейские части и не прогнали басмачей.

Старик поднялся с коврика и потихоньку попятился к двери.

– Нет, папашка, подожди! Ты же ко мне в гости пришёл. Уходить так рано не годится.

Уртабаев подошёл к двери, запер её и ключ положил в карман.

– Сделай одолжение, погости у меня до окончания праздника. Чего ж ты поднялся? Садись, чайку попьём. Ну, давай выкладывай: кто тебя сюда послал?

– Никто меня не посылал. Сам пришёл. Образумить тебя хотел. А ты как был шайтан, так и остался.

– Это ты брось! Слишком много что-то ты знаешь. В твои годы столько знать вредно. И про то, что меня здесь в прошлом году обидели, знаешь, и про басмачей… Ты, папашка, не финти. Рассказывай всё по совести. Кому скажешь правду, как не родному сыну?

– Ничего я не знаю. Ездил помолиться к святым местам, на обратном пути к тебе заехал. Про басмачей люди говорят. Сам не видел и знать не знаю. Дома мать ждёт и зятья ждут. Помирать скоро буду. Надо перед смертью по хозяйству распорядиться. Грех большой на свою душу берёшь.

– У меня, отец, грехов много, – одним больше, одним меньше, какая разница?

– Отца родного в ГПУ отдашь?

– Ты, папашка, ГПУ не бойся. Там такие же люди, как и я. Пока что ты у меня в гостях. Будешь рассудителен, расскажешь всё, о чём спрашиваю, – пловом тебя угощу и в Чубек отправлю. Денег на осла дам, пешком не пойдёшь, – вот тебе моя рука! Раз торопишься, давай времени не терять. Я тебе помогу. Значит, басмачи перешли Пяндж и налёт их приурочен к пуску воды? Так, что ли?

– Я басмачей не видел и что они задумали, не знаю.

– Ты, папашка, дурака не валяй. Мне не скажешь, товарищам моим из ГПУ скажешь. Лучше тут по-семейному. Вот видишь, и чай остыл… Сколько ж их перешло?

– Не знаю.

– Сотня? Больше?

– Не знаю, не считал.

– Ну, а что говорят? Много?

– Разное говорят.

– А в каком месте перешли Пяндж?

– Не знаю.

– Э, папашка, что-то у нас с тобой разговор не клеится. Ладно, не знаешь, – не знаешь. А кто ж тебе об этом говорил?

– Люди говорили.

– Что это за ответ: люди? Все мы люди. Как звать этих людей?

– Не знаю.

– Как же не знаешь, если с тобой говорили?

– Мало ли людей встречает по дороге прохожий? Разве спрашиваешь у каждого, как его звать и откуда он родом?

– Та-ак… Значит, не скажешь? Что ж, тебе некогда и мне некогда. Только домой ты, папашка, не попадёшь. Арестовать тебя придётся. А я тебя пловом угостить хотел. И осла хорошего снарядить. Хороший осёл всегда в хозяйстве пригодится… Ну как? Скажешь или нет?

– Что знал, сказал. Больше не знаю.

– И зачем это тебе, папашка, на старости лет в ГПУ побывать понадобилось? Убей меня, не пойму. Басмачей боишься, как бы тебя не пристукнули за то, что выдал? Что ты, папашка, маленький? Мало ли налётов на своём веку видел? Разве советская власть ещё с одним налётом не справится? Эх, папашка, жил ты, жил, а ума не нажил. Думай, папаша, скорее! Будешь говорить или не будешь?

– Что знал, сказал, больше не знаю.

– Тебе видней. Ну, я пойду. Ты, папашка, в окно вылезать не пробуй. Я сейчас сторожа поставлю. Ты тут, в общем, устраивайся и умом пошевеливай.

Уртабаев вышел из комнаты и старательно запер дверь на замок.

…Шохобдин Касымов, не веря глазам, смотрел в упор на стоящего в дверях человека. Нет, он не ошибался, – это был Хайдар. Шохобдин на мгновение закрыл глаза и прочёл в уме первые слова Суры. Подняв веки, он убедился, что человек в дверях не исчез.

– Здравствуй, Шохобдин! – заговорил Хайдар совсем не потусторонним голосом. – Чего ж так на меня смотришь? Не поздороваешься даже? Не рассчитывал меня встретить в живых? Видишь, живу. В гости к тебе пришёл. Принимай гостя.

– Здравствуй, Хайдар, – невнятно пробормотал Шохобдин, медленно пятясь к сундуку.

Хайдар, заметив его движение, развязным шагом прошёл через хону и присел на сундук.

– Ну, как твоё здоровье, Шохобдин? Сыновья здоровы? Поздно они у тебя гуляют. Что ж ты стоишь? Садись. Или не ждал меня в гости? Рассказывай, как дела? Давно я вас всех не видел. Пришёл, думаю: к кому же мне первому пойти, как не к своему свату? А ты вот встречаешь меня вроде и не рад.

Шохобдин из-под прищуренных век тщательно обшарил глазами рваный халат Хайдара. Оружия у гостя как будто не было. Свалить Хайдара с сундука и достать наган? А вдруг у него в рукаве нож? Лучше подождать, Скоро должны вернуться сыновья. Тогда можно будет расправиться с этим пугалом быстро и без шума. Пока не подошли, надо занять его разговором.

– Ты правильно сделал, что зашёл ко мне первому, – сказал Шохобдин, пристально следя за каждым движением Хайдара. – Если ты питаешь ко мне обиду, Хайдар, ты ошибаешься. Я давно хотел тебе об этом сказать. Если кто виноват в твоём несчастье, это не я, это Мелик. Я его просил уговорить Шарофат, чтобы она объяснила тебе, что предавать старых друзей – последнее дело и правоверный мусульманин так не поступает. Разве я виноват, что так нехорошо случилось? У нас, у стариков, есть поговорка: вели дураку принести чалму, он тебе принесет её вместе с головой. Если ты хочешь мстить, Хайдар, я не скажу нет. Написано в коране: «Свободный за свободного, раб за раба, женщина за женщину». Если ты пойдёшь и возьмёшь голову Мелика, – это твоё право.