История Венгрии. Тысячелетие в центре Европы - Ласло КОНТЛЕР

Через три дня было сформировано новое коалиционное правительство во главе с Шандором Шимони-Шемадамом, состоявшее из членов Партии мелких сельских хозяев и Объединенной христианско-национальной партии. Перед ним сразу встала столь ответственная задача, как подписание мирного договора. Венгерская делегация, руководить которой был назначен граф Альберт Аппони, пользовавшийся большим доверием всех политиков страны, 6 января 1920 г. прибыла в Париж. Она подготовила великое множество исторических, этнических, экономических и стратегических аргументов, доказывавших необходимость переработать условия мирного соглашения, которые в основном уже были подготовлены к весне 1919 г. и представлены венгерской делегации вскоре после ее прибытия на конференцию. Венгерские делегаты потребовали пересмотра части согласованных границ, предложив провести на спорных территориях референдумы-плебисциты. Союзники вновь, как и прежде, по-разному отнеслись к венгерским предложениям. Американцы и англичане первоначально собирались оставить за Венгрией все смежные с послевоенными границами районы, населенные в основном венграми. Поэтому премьер-министр Великобритании Ллойд Джордж вновь подчеркнул, что мир в Центральной Европе не будет прочным, если одна треть всех этнических венгров останется на территории соседних государств. Однако, в конечном счете, чтобы не дестабилизировать обстановку, ущемив интересы новых политических образований, арбитры оставили условия мирного договора без изменений, отвергнув только наиболее абсурдные требования (вроде создания «славянского коридора» между Братиславой и Загребом, притязаний Чехословакии на промышленный регион Мишкольца или Румынии – на земли вокруг Дебрецена).

Мирный договор был подписан 4 июня 1920 г. в большом Трианонском дворце Версаля. С венгерской стороны подписи под договором поставили два представителя правительства Венгрии, которые более /444/ не собирались продолжать свою общественно-политическую деятельность, поскольку, по этому документу, страна лишалась двух третей своей бывшей территории (без Хорватии) и около 60 % населения, из которого почти половина была мадьярской по происхождению. Часть венгерской земли досталась не только ее новым соседям (Чехословакии, Румынии, Королевству сербов, хорватов и словенцев – позднее ставшему Югославией – и Австрии), но даже Италия (Фиуме) и Польша сумели поживиться за счет Венгрии, территория которой уменьшилась с 282 тыс. до 93 тыс. кв. км., а население – с 18,2 млн. до 7,6 млн. человек. Более 90 % всей отторгнутой венгерской земли досталось Румынии, Чехословакии и Югославии, а число венгров, проживавших в каждом из этих государств, превысило 30 % от всего их населения, причем почти половина из 3,2 млн. венгров, оказавшихся за границей и ставших этническим меньшинством, продолжала жить компактными колониями и поддерживать связь с родиной. Теперь Венгрия, не в пример ее новым соседям, если не считать Австрию, стала национальным, этнически почти однородным государством, поскольку 90 % ее жителей были мадьярами (немцы, составлявшие чуть более 6 % населения, образовали самое многочисленное из этнических меньшинств). Но и при этих обстоятельствах югославские войска отказывались покинуть район Печа вплоть до августа 1921 г. Напряженность возникла и с Австрией по поводу Бургенланда – территории на западной границе, частично захваченной венгерскими войсками, которые ушли оттуда только после объявленного Антантой ультиматума, а сами представители Австрии и Венгрии на двусторонней встрече договорились о проведении в декабре 1921 г. плебисцита в Шопроне и на прилегающей к нему территории (несмотря на небольшое численное превосходство немецкого населения в этом районе, оно, в конечном счете, предпочло Венгрию). В результате такого территориального передела венгерская экономика большинством современных обозревателей оценивалась как почти не жизнеспособная. Страна полностью лишилась соляного промысла и добычи драгметаллов, у нее осталось всего 10 % леса и железной руды, только половина от некогда процветавшей пищевой перерабатывающей промышленности, которая, тем не менее, чаще все равно простаивала из-за дефицита сырья в связи с резким сокращением пахотных площадей. Все это обусловило прямую зависимость Венгрии от экспортно-импортных операций, чего прежде никогда не было, а теперь для страны стали ощутимы любые изменения в мировой экономической конъюнктуре. Помимо территориальных потерь, положе- /445/-/446/ ние Венгрии усугублялось также необходимостью, по условиям договора, выплачивать репарации. Ей запрещалось отказываться от суверенитета (т. е. вновь объединяться с Австрией) и содержать собственную армию численностью свыше 35 тыс. пехотинцев, набираемых на добровольной основе.

В тот день, когда был подписан Трианонский договор, сотни тысяч протестующих граждан вышли на улицы Будапешта. Этот день превратился в кошмар, всегда преследовавший сознание и память венгров. Сами размеры потерь не с чем было даже сравнить, разве что с турецкими завоеваниями в XVI в., причем грабеж этот теперь обставлялся разного рода сомнительной аргументацией, как бы предназначенной его оправдать и лишь еще более ожесточавшей сердца венгров. Вдобавок ко всему, договоры, защищавшие права венгерского меньшинства в соседних государствах, в большинстве своем так и остались на бумаге. Однако не только участь соотечественников в соседних государствах, но и целый ряд собственных социально-экономических проблем можно было объяснить несправедливостью мирного договора. Это создавало очень удобный идеологический фон для усиления националистических настроений, без которых ни один реакционный режим, противящийся сколь-либо серьезным реформам, не может удержаться у власти. Необходимость пересмотра порочного мирного договора, на который удобно было списывать все собственные недостатки и недоработки, стала альфой и омегой венгерской политики на протяжении 25 межвоенных лет. Не случайно все партии из довольно широкого политического спектра в стране в той или иной степени поддерживали лозунг «Справедливость для Венгрии!» вне зависимости от содержания, какое они в него вкладывали, и путей его реализации. Зловещая тень Трианона, вновь замаячившая накануне Второй мировой войны, незримо всегда присутствовала на венгерской политической сцене, иногда надолго застывая или скрываясь за фасадом социалистического интернационализма. Жива она и поныне, когда положение венгерских диаспор за рубежом и отношение к этой проблеме со стороны партийных и общественных деятелей входит в число главных направлений внутренней и внешней политики государства. Рассматривая эту проблему в более широком контексте, можно сказать, что, если политика Венгрии эпохи дуализма отравила межнациональные отношения в Центральной Европе, то послевоенное урегулирование ничего не сделало для их оздоровления, а, напротив, придав им трагическое звучание, сохранило национальный вопрос в том архаичном виде, в каком он суще- /447/ ствовал в XIX в., вплоть до самого конца XX, а, вполне возможно, и до начала XXI в.

Консолидация в условиях

консервативного режима

Режим Хорти был порожден массовым террором, тем не менее, его существование обусловливалось в меньшей степени поддержкой внутри страны, нежели случайным влиянием внешнеполитических сил и обстоятельств. Несмотря на опору в ультраправых движениях, режим этот нес на себе несомненную печать версальского происхождения. Старые приоритеты, продолжавшие довлеть над миротворцами, укрепляли режим еще в пору его зрелости, в 1930-х гг., когда изменения, затронувшие всю мировую политику, заставляли власти чаще обращаться к своим корням. Личность Хорти, ставшая символической для своего времени, вполне отражала эту противоречивую двойственность. Адмирал Миклош Хорти – отпрыск мелкопоместных кальвинистов из восточной части Венгрии, не наделенный особой силой воображения, вообще не интересовался политикой вплоть до лета 1919 г. Ему было уже за пятьдесят, когда он временно оказался у руля антипарламентского движения христиан (т. е. не-евреев) из среднего класса. Все остальные лидеры движения, как и он, привлеченные эффективностью авторитарных методов управления, принадлежали к более молодому поколению. Именно эти его связи, склонности и взгляды сделали Хорти достойным соратником Гитлера, хотя лично он никогда не был свободен от сомнений и колебаний на этот счет, ибо обладал чисто консервативным, традиционным складом ума. Западные союзники, очевидно, проявили свою оптимистическую наивность и малую осведомленность, а возможно, даже и цинизм, когда осенью 1919 г. предпочли увидеть в Хорти решительного воина, который сначала наведет в стране порядок, а затем отдаст власть парламентскому правительству. Поначалу все вроде бы так и получалось, хотя по ходу дела приходилось прибегать к внешнему давлению и мириться с издержками. Постепенно старая феодальная и капиталистическая элита вновь вернулась на политическую сцену, отодвинув в сторону крайне правых вплоть до начала 1930-х гг., когда доминирование в бассейне Дуная от победителей в Первой мировой войне перешло к нацистской Германии и фашистской Италии.