Фехтовальщица (СИ) - Смородина Татьяна

— Да.

— А не врешь? Счас к ее славе всякая примазаться могет.

— Спросите у Люссиль, она видела дуэль.

— Что? Люлька? — посмотрел на спящую девочку Герцог. — Она пьяна, водку у Копны стащила. Пусть спит, неча ее трогать.

Слова фехтовальщицы подтвердил Жан-Жак.

— Она не врет, Герцог. Я давно ее знаю. Она нам с Люлькой поесть давала и дядьке одному из знатных ухо ножом снесла, а ишо дело одно было…

— Что за дело?

— Мы полено у булочника стянули.

Все кругом захохотали.

— Кто еще про эту милашку знает? — спросил Герцог.

— Я знаю.

К костру вышел парень в черной повязке под шляпой, и Женька узнала Рони.

— Говори, Студеный.

— Она у нас гостинице жила, под меня копала, все хотела про испанку узнать. Ну, про ту, с которой раньше ейный муженек веселился.

— Узнала?

— Мне сказали, какая-то бумажка вышла про это дело, потом комиссар пришел с людьми. Испанку нашли в конюшне, и мать мою в тюрьму бросили.

— Что за бумажка такая, говори? — спросил девушку Герцог. — Ты, что ли, наклепала?

— Я.

— Так… — потер заросший подбородок хозяин Двора Чудес. — Не наше это.

— Погоди, это может только ейная со Студеным ссора! — воскликнул Робен.

Все вокруг зашумели, но Герцог дал знак замолчать и остановился взглядом на горбоносом мужике с красным платком на шее.

— Что скажешь, Жакерия?

— Зарезать, голову отрубить и на кол! Нечего тут всяким маркизам делать! Все они сызмальства потаскухи и злодейки! — мрачно посмотрел на Женьку Жакерия. — Верно говорю, Веселый Жан? — повернулся он к своему соседу — сутулому мужчине с обезображенным длинным шрамом лицом.

Шрам шел от губы почти к самому уху, отчего казалось, что мужчина все время улыбается, но улыбается скорее издевательски, чем приветливо.

— Верно! — поддержал Веселый Жан. — Зарезать ее, как ту испанку, а то начнет еще здесь нос драть! Не наша она!

Воровское общество зашумело и разделилось на два лагеря, как в тот раз, когда из-за присутствия девушки на фехтовальной площадке спорили фехтовальщики.

— Вон ее отсюда! Еще облаву приведет!

– Да боевая девка! Пригодится!

— В Сену ее! В Сену!

— Какая Сена? Ты еще не видел, как она ножичек метает!

— А мне она показалась!

— Оставить! Оставить!

— Не, на кол давай! На кол!

Герцог некоторое время слушал противоречивые выкрики, потом поднял руку.

— Теперь мое слово! — сказал он, когда шум утих, и обратился к Жакерии. — За твою голову сколько назначено, потрошитель белопузых?

— Тысяча золотых.

— А за ее — десять тысяч… Кто еще что сказать хочет? — обвел своих подданных пытливо-насмешливым взглядом Герцог. — … Тогда заткнитесь! А ты…

— Дикая Пчелка, — подсказал Робен.

— Да, Дикая Пчелка, иди с Робеном, будешь его подружкой.

— Я ничьей подружкой не буду, — сказала фехтовальщица, вызвав в воровском сообществе новую волну опасного шума.

— Вот те на! — удивился Герцог. — Так не положено, без защитника тебе нельзя здесь. Али знатность не позволяет? Так я тебя тогда вон Жакерии отдам на пару с Веселым Жаном! Они живо от титула освободят. Чуешь, чем пахнет?

— Чую, — кивнула фехтовальщица, заметив краем глаза в добре, наваленном рядом с помостом, эфес шпаги, — но я ничьей подружкой не буду.

— А моей? — раздался еще один голос.

Из толпы, грозно окружившей девушку, вышел парень с горячими смоляными зрачками, и фехтовальщица на несколько секунд онемела — она узнала Кристиана, которого застрелил де Санд, и который утонул в Орже.

— Ну, будем считать, что согласна, — подвел итог ее немому потрясению Герцог и махнул рукой. — Забирай, Тулузец! Твоя красавка!

— Эй-эй, так не пойдет! — разозлился и выскочил вперед Робен. — Я первый ее нашел!

— Я первый, — спокойно возразил Кристиан. — Эта девушка подала мне пить, когда меня схватили на орлеанской дороге, она наша, а теперь и моя.

— Тихо! — скомандовал Герцог и повернулся к Просперу. — Что скажешь, Художник?

— Поединок, — был краток Проспер.

Все расступились, давая поединщикам место для драки. Робен и Кристиан вытащили из ножен кинжалы.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Приноравливаясь к удару, Робен посмеивался и отпускал злые шуточки, Кристиан тоже не стеснялся в «любезностях», поигрывая ножом и выбирая более выгодную позицию. Когда эти взаимные попугивания друг друга закончились, расстояние между ними сократилось, в ход пошли резкие выбросы вперед, прыжки и обманные движения. Робен оцарапал Кристиану предплечье, тот, в свою очередь, дважды пронес нож возле его шеи. В горячке поединка они, то отскакивали друг от друга, то снова сближались… В одно из таких опасных приближений Тулузец оказался сноровистей и достал Робена, в молниеносном броске всадив ему кинжал в грудь. Тот пошатнулся и опрокинулся навзничь, как Чума, которого он завалил в «Тихой заводи».

Воцарилась тишина. К Робену подскочил Жослен, потеребил его неподвижное тело и кивнул Герцогу.

— Кончился.

— Унесите прочь, — сказал Герцог и повернулся к победителю. — Твоя, Тулузец. И Жан-Жака забирай! Переходи к новому хозяину, малец! Или будешь панихиду по своему дядьке справлять?

— Пошел он! — отозвался мальчик. — Давно на тот свет просился!

Все засмеялись. Робена подхватили и потащили в сторону свалки.

— А теперь веселитесь все! — крикнул хозяин Двора Чудес. — Праздник давай, праздник!

В этот день, во всяком случае, для современников фехтовальщицы, в самом деле, был праздник — тридцать первое декабря.

— Несите горячее вино! — приказал Герцог. — И ты веселись, Дикая Пчелка! Славный защитник тебе достался! Музыки сюда!

По кругу понесли большую чашу, заполыхали факельные огни. Двор пришел в движение… Рожи красные и бледные, изрезанные шрамами и морщинами, помеченные оспой и сифилисом, понеслись вокруг фехтовальщицы черной вьюгой. Казалось, что балет короля, который она смотрела в Лувре, разом переместился в ее безбожную жизнь. Завязались пляски, потасовки и короткая отчаянная любовь…

К Женьке подошел Кристиан. Он протянул ей тряпицу и велел перевязать ему руку, которую оцарапал Робен. Девушка молча выполнила его поручение. К ней подскочил Жан-Жак.

— Веселись, добрая госпожа! — крикнул он и подал ей чашу с горячим вином. — Это тебе Герцог послал! Великая честь! Чуешь?

Женька взяла чашу в руки и посмотрела в нее, будто хотела найти там какой-то ответ.

— Ты не рада? — спросил Кристиан.

— Рада.

— Тогда пей.

Фехтовальщица отпила несколько глотков, ей стало теплее. По телу побежали мурашки, будто ее неожиданно догнали колючие пузырьки из ночного «джакузи».

Пошел снег.

— Садись, — сказал Кристиан.

Они сели на поломанный ларь, сваленный возле костра. Старой мебелью в костре поддерживали огонь.

— Я думала, что тебя убили, — посмотрела на смуглое лицо своего защитника девушка.

— Мне и надо было, чтоб так думали. Я успел поднырнуть.

— Ты хорошо плаваешь?

— Хорошо. Гаронну переплывал.

— Гаронну? Это река?

— Да. Я из Лангедока.

— Так это ты убил Перрана?

— Да, по договору. Один финансист нанял.

— Файдо?

— Он. Хотел чужое дельце к рукам прибрать. Нас тогда пятеро было. Двоих порешили, Проспер и Чума ушли, я попался.

— И ты меня запомнил?

— Запомнил. Не каждая благородная девушка бандиту воды подаст. А еще нападение на полицейский экипаж помнишь?

— Тоже ты?

— Меня нанимали с Трюфелем. Наверное, знаешь, кто?

— Знаю.

— Я тебя сразу признал.

— А этот Трюфель? Он жив?

— Марени сцапал в «Тихой заводи». Повесили уже.

— А ты?

— Меня не достанут? Файдо со мной через Трюфеля договаривался, в лицо не видел, а когда деньги передавал, я в маске был и не назывался. Те две дамочки, которые хотели тебя убить, тоже меня не знают.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Какие дамочки?

— Это было, когда ты с маркизом жила. Они тоже пришли в масках, но одну я узнал — сестра твоего мужа. Я проследил за ней, а другую она называла Лили.