Весна Византии - Дороти Даннет

― И кроме того, ― родич великого визиря Махмуда, чья матушка была уроженкой Трапезунда. Ну, почему у нас всех нет матерей из Трапезунда?! ― воскликнул Николас. ― Тогда можно было бы просто сидеть на заборе, болтая ногами, пока другие надрывались бы ради нас. А ведь Сара-хатун напишет эти письма.

― Об этом она и говорила вчера ночью, ― подтвердил Тоби. ― Она знала насчет Амируцеса, и ее племянница Виоланта тоже.

Внезапно он нахмурился.

― Так она…

― Да, она заявила мне об этом почти открытым текстом еще на борту корабля, но тогда я еще не был до конца уверен. Во дворце я старался, как мог, чтобы разубедить императора, но этого оказалось недостаточно. Думаю, что если можешь примирить православных с католиками, то не так уж сложно включить сюда и Пророка. В конце концов, ведь мирится же Константинополь с присутствием греческого патриарха, ― а если уж язычники способны проявлять веротерпимость, то, что же остается всем прочим?

― Не знаю, ― отозвался Тоби. ― Смущает только массовое убийство, которое должно этой веротерпимости предшествовать.

― Ну, с Амируцесом все будет в порядке, ― сказал Николас. ― А когда прибудет султан?

― Сегодня вечером или завтра утром. Николас. Сара-хатун поэтому говорила о…

― Да, и поэтому тоже, ― подтвердил тот.

Лекарь покосился на своего приятеля.

― А зачем тебе так хочется видеть султана?

― Сам не знаю. Назовем это просто красивым жестом. А если он покажется нам на глаза, ― это еще один красивый жест, от которого не след отворачиваться. Кроме того, мир будет благословен еще одним днем твоего молчания. Кроме того, невзирая на все интриги Амируцеса, император все же не дурак. За ним сила великой Церкви, а рядом маленькие наследнички повторяют заученные уроки; а со стен взирают портреты предков… Асторре и собственные военачальники докажут ему, что город по-прежнему неприступен. Когда мы вернемся, то сможем точно объяснить ему, почему Махмуд так желает скорейшей сдачи.

― Но сперва нам нужно выдержать здесь еще целый день, ― обреченно проронил Тоби. Они уже спорили на эту тему раньше, и теперь он не ожидал ответа. Все доводы были известны заранее. Он слышал их много раз от Годскалка, и все же он намеренно затягивал молчание, а затем, наконец, объявил: ― У тебя будет болотная лихорадка. Если что мне в тебе и нравится, так это твоя болотная лихорадка.

Глава тридцать восьмая

Султан прибыл в лагерь под сенью ночной прохлады, без лишнего шума, зато со множеством факелов. Когда солнце поднялось над Трапезундом, то оказалось, что повсюду вокруг горят костры турецкой армии, а среди сосен на краю склона расположился шатер самого султана, величайшего императора, царя царей, победителя, завоевателя трофеев, триумфатора, непобедимого: волею Божию, Мехмета Счастливого.

― Он пьет, ― заявил Тоби. ― О, господи, если ты опять отпустишь эту шуточку насчет верблюдов…

― Не стоит недооценивать верблюдов, ― возразил Николас. ― Магомет был сыном верблюжьего погонщика. Все добрые арабы желают умереть верхом на верблюде и отправиться в могилу, завернутыми в верблюжьи шкуры. Затем будет рай, нескончаемый восторг чувств, ― и никаких неудовлетворенных покупателей. Мне нравится твой наряд.

Отороченная мехом накидка была прислана в дар от великого визиря Махмуда с посланием, призывающим лекаря Ильяса с его толмачом явиться к шатру султана за три часа до полудня.

― Если уж ты волнуешься, то представь, каково мне!

Они как раз готовились всунуть полупроваренный кусок печенки в специальный садок, который Тоби был вынужден запихивать себе в рот, чтобы прижать язык. На голове у него красовалась шапочка в форме дыни с небольшими, загнутыми кверху полями. Чувствовал он себя при этом полным болваном. Николас, напротив, с удовольствием красовался в лохматом парике.

― Я слышал, что он скачет между двух колонн лучников, из которых одни ― правши, а другие ― левши. Это чтобы они не поворачивались к нему спиной, когда стреляют по людям. Если бы я сейчас рухнул замертво, ты бы этого даже не заметил, да?

Николас подпоясался кушаком и уселся на землю, чтобы натянув сапоги. Покончив со вторым, он ответил:

― Обязательно заметил бы, ведь у тебя тогда вывалится язык.

Тоби оставалось лишь гадать, о чем его спутник думал все это время. Наверное, о многом. Ведь именно Николасу предстояло вынести на себе все тяготы предстоящей встречи.

Все надлежащие признаки власти подавляли окружение Царя Царей больше, нежели его собственная персона. Сперва ― огромный шатер алого шелка, разукрашенный черными и золотыми узорами, расшитый лентами и украшенный бахромой. Тяжелые стяги и плюмажи гвардейцев с круглыми щитами, топорами и ятаганами. Затем ― совершенное безмолвие внутри шатра, невзирая на то, что вокруг него стояла целая толпа.

Султан восседал в одиночестве посередине на круглых подушках с бахромой, медленно обмахиваясь веером из белых страусиных перьев.

Белоснежный тюрбан у него на голове был намотан не так, как полагалось по традиции, но способом, изобретенным самим Мехметом в подражание мудрецам древности. Украшал его огромный изумруд и павлинье перо. Сшитый в Бурсе кафтан был украшен целым лабиринтом стилизованных цветов: роз, тюльпанов, камелий и единственным украшением был ряд изящных пуговиц от горла до подола. Борода и усы султана были не слишком густыми, темно-каштанового цвета, глаза под подкрашенными бровями также оказались каштановыми, а нос напоминал клюв попугая. Попугай, который ест вишни, ― так говорили о нем, намекая на ярко-красные маленькие губы.

― Говори за своего хозяина, ― велел султан. ― Где он обучался своему искусству?

Под ногами лежал шелковый, расшитый золотом ковер. Тоби поцеловал его и встал рядом с Николасом.

― Господин, дядя моего хозяина жил среди мамелюков. Имя моего хозяина ― Ильяс, ― промолвил тот.

За спиной у султана, чуть сбоку, стоял великий визирь с перевязанным лицом, а также Турсун-бек и еще один секретарь. С другой стороны держалась личная свита султана. Мальчишкой, его наставником был курд Ахмет Гурани. Теперь поговаривали, что султан любит окружать себя греками и итальянцами ― Критовулос историк, Кириякос из Анконы, маэстро Джакопо Гаэта, его личный лекарь, с которым, слава богу, Тоби так и не пришлось встретиться.

― Ты неплохо поухаживал за нашими верблюдами, ― объявил султан. ― Мне сказали также, что ты сумел помочь и нашему великому визирю. Мы довольны и хотим вознаградить тебя.

Подарком оказался позолоченный колчан с притороченным к нему хвостом леопарда.

Рядом красовалась рубиновая брошь. Тоби взял оба дара с подушечки, поднесенной чернокожим мальчиком в тюрбане, который тут же отступил на шаг.

― Господин, мой хозяин благодарит вас за безграничную щедрость и спрашивает, как еще он мог бы вам послужить, ― заявил Николас, а затем, немного помолчав, добавил: ― Достопочтенная госпожа Сара-хатун платит нам десять монет в день и дает еду.

Тоби почувствовал, как струйка пота потекла у него по спине. Николас, не смей так шутить со мной!..

Алые губы султана шевельнулись в усмешке.

― Воистину, хороших верблюжьих лекарей найти нелегко. Но не знаю, смогу ли я выдержать такое расточительство. Да и вам неведомо, что за властелин может у вас оказаться. А если твой хозяин потерпит неудачу, что ты сам мог бы предложить?

― Мой господин, я делец, ― заявил Николас.

― Как и все мы, ― подтвердил султан. ― В мире любому представляется возможность для преуспеяния. Мы не против торговли и, как видишь, когда довольны, можем проявить щедрость. Тех же, кто вызовет наше неудовольствие, ждет столь же быстрая кара. Для них бывают быстрые наказания, а бывают и медленные. Я обдумаю ваше предложение, и вы узнаете, чего мы способны потребовать от вас. А пока можете поприсутствовать при нашей трапезе.

Они поцеловали ковер и, пятясь, отошли к стене и встали на самое непочетное место, ― вот только сама по себе привилегия присутствовать при утренней трапезе султана была несравненной честью. Тоби нацепил брошь на грудь и обеими руками держал золотой колчан. Николас чуть слышно выдохнул ему на ухо:

― Чернокожий паж… Он здорово подрос. Это Дориа подарил его Махмуду в Константинополе.

Слуги забрали веер султана и расстилали перед ним вышитые полотенца. Затем начали вносить блюда. Тоби закашлялся. Николас, тут же смекнув в чем дело, поспешил добавить:

― Он нас не узнал. До этого он видел нас только ночью в Модоне.

Ему пришлось замолкнуть, потому что стих звон медной посуды. Время от времени султан брал лакомство с блюда и бросал его кому-нибудь из приближенных. Человек, стоявший перед Тоби, получил кусок мяса, перепачканного черносливом, и с жадностью съел его. Где-то поодаль писец читал вслух по-арабски, ― похоже, какой-то ученый трактат. Затем внесли незнакомый музыкальный инструмент с длинным грифом, и музыкант, опустив его на колено, принялся пером пробегать по струнам. Вбежали шуты и немые актеры, разыгрывавшие пантомиму. Вошел Пагано Дориа.