Трагедии - Еврипид

(Пауза. Потом Талфибию.) Но кончили вы как же с ней? Была ль

Хоть жалость в вас? Иль ужас был и злобен?

Хоть горько слышать — все же расскажи.

Талфибий

(не сразу) Два дара слез над мертвою... Ну что же?

Послу и то награда... Оросят

520 Они лицо опять... И там — я плакал.

Громада сил ахейских у холма

Ахиллова, где дочь твою для жертвы

Готовили, — блистала полнотою.

Пелидов сын, касался руки

Царевниной, на холм ее поставил.

Я, как тебя, теперь их видел. Шли

И юноши отборные за ними,

Чтоб твоего детеныша держать

В минуту содроганий. Следом кубок

Из золота литой и полный царь,

Обеими руками взяв сначала,

Потом одной возносит и отцу

Готовится свершить он возлиянье.

530 Он знаком мне велит призвать народ

К молчанию, а я, в ряды вмешавшись,

Так говорю: «Молчание... молчи,

Ахейский люд... Молчите все...» Толпа

Застыла, как под штилем... Зазвучали

Слова Неоптолема: «О Пелид,

О мой отец, те чары, что приводят

К нам мертвецов, ты не отринь. Явись

Ты девичьей напиться крови чистой;

То войска дар и сына. Ты ж за это

Открой дорогу кораблям, узду

540 От них вручи ахейцам, чтобы легок

Наш был возврат и всем увидеть дом!»

Так вот слова его. А войско кликом

Венчало их.

Тут, взявшись за эфес,

Царь меч извлек сияющий. А свите

Отборной он кивает, чтоб схватила

Она юницу. Ею царский знак

Уловлен был, и речь ее ответом

Была к толпе: «Вы, Аргоса сыны,

Что город мой разрушили! Своею

Я умираю волей. Пусть никто

Меня не держит. Я подставлю горло

Без трепета. Но дайте умереть

550 Свободною, богами заклинаю,

Как и была свободна я. Сойти

Рабынею к теням царевне стыдно».

И смутный гул покрыл слова.

А царь

Агамемнон сказал: «Освободите».

И, царское приявши слово, дочь

Приамова от самого плеча

И по пояс свой пеплос разорвала,

560 Являя грудь прекрасней изваяний.

Потом, к земле склонив колено, так

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Сказала нам она отважно: «Вот,

О юноша, вот — грудь моя, коль хочешь

Разить ее, ударь; а если шеи

Возжаждал нож, — мое открыто горло».

И, жалостью объят, Неоптолем,

Невольной волей движимый, дыханью

Ударом быстрым пресекает путь.

Потоком кровь из раны льется. Дева ж —

Последний луч — старается упасть

Пристойно и скрывает, умирая,

570 То, что должно быть тайной для мужей.

Но только вздох последний отдан, мигом

В движенье все приходит: те бегут,

Умершую листами покрывают,

А те костер готовят и еловых

Туда несут вязанки сучьев; если ж

Кто ничего не делает, тому

Со всех сторон кричат: «Лентяй, негодный!

Чего стоишь? Убора ль не припас?

Иди сейчас и дар готовь — почтить

580 Великое, бестрепетное сердце».

Вот, женщина, о дочери твоей

Что говорили там покойной. Если

Между детьми твоих прекрасней нет,

Нет и тебя меж матерей несчастней.

Корифей Клеймо беды на городе и вас,

Рожденные Приамом, боги выжгли.

Гекуба О дочь!.. Но сколько ж бед передо мною?

Коснись одной, — глядишь, впилась другая,

А новая к себе влечет... Никак

Не выпустят из очереди сердца...

Страдание твое с ума нейдет —

590 Я не могу не плакать. А ведь как бы

И скорби-то не стихнуть от вестей

Такой прекрасной смерти!

Если нива

С бесплодною землей орошена

И вовремя согрета небом, может

Она родить сторицей. А другие,

И тучные порой, неурожай

Постигнет от погоды. Между смертных

Совсем не то. Порочный только злым

И может быть. А добрый — только добрым:

Несчастия не властны извратить

Природный дар. Ну, а заслуга чья же?

Родивших ли иль тех, кто воспитал?

600 О, воспитанье много значит. Если

Кто обучен прекрасному, того

Не увлечет постыдное: имеет