Пётр и Павел. 1957 год - Сергей Десницкий

– Ну, что ж… Вольному – воля, а я выпью. Хотя тоже… давненько не баловался… С самой Москвы.

Он выпил, закусил солёным огурцом и сел напротив Седых.

– Ты что такой?..

– Какой?..

– Уж больно смурной… Случилось чего?..

– Случилось, – Герасим ухмыльнулся и кивнул головой. – Очень даже случилось…

– Рассказать не хочешь?..

Герасим пристально посмотрел в глаза Богомолову, словно проверяя, не смеётся ли тот над ним.

– Эх!.. Алексей Иванович!.. Это ведь не ты передо мной, а я перед тобой виниться должен.

– Как это?.. В чём?!..

– Будто не знаешь… Подлецом я перед тобой оказался… Сущим подлецом!..

Вытолкнув из себя эти слова, Седых промычал что-то не очень членораздельное и вдруг заговорил… Заговорил быстро, не останавливаясь, перескакивая с пятого на десятое, словно опасаясь, что не дадут ему договорить всё до конца.

– Никогда доносчиком прежде не был!.. Никогда!.. Я ведь как?.. Да я скорее себе хуже сделаю, любому мерзавцу в морду дам, а наушничать не стану… И всегда за правду страдал, за то, что подлости не терпел!.. И на тебе!.. Сам в подлецах оказался!.. Я ведь не дурак!.. То есть, может, и дурак, но не такой уж… совсем безнадёжный… Ты думаешь, я не понимаю, почему ты в Москву подался?.. Из-за меня, подлеца!.. А как же?!.. И ты не возражай!.. Потому как нет мне прощения… И оправдаться мне перед тобой нечем!.. Одно только слабое утешение и есть для меня: в поддых мне дали!.. Наотмашь!.. Безжалостно и безпощадно!.. Я ведь для партии… для страны… Партия для меня – всё!.. Самое дорогое, самое безценное!.. А меня за шиворот и долой?!.. Как кота паршивого?!.. Нет, шалишь! – решил я… И в драку полез!.. Только не в ту сторону кулаками махать начал!.. Понимаешь?.. Занесло меня!.. Злоба совсем одолела!.. Словно затмение в мозгу произошло… Прости меня, Алексей Иванович!.. В конце концов, я ведь не тебя, я себя наказал… Прости…

Он замолчал, низко опустив голову и тихо раскачиваясь из стороны в сторону. Богомолов, поражённый этим монологом, в котором было столько искреннего раскаянья, столько душевной муки, тоже молчал, не решаясь заговорить первым. Прошло, наверное, больше минуты, прежде чем он произнёс первые слова.

– Зря ты себя… так казнишь… Я всё понимаю… Не всегда человек может со своими чувствами совладать, и если бы мы одному только разуму подчинялись, то и людьми называться вряд ли могли бы. Но я о другом… Ты вот прощения у меня просишь, а знаешь ли, что я безконечно благодарен тебе?..

Седых вскинул на Богомолова удивлённые глаза.

– Да, да, представь себе!.. Если бы ты не напугал меня тогда, я бы со своим сыном, с Серёжкой, наверное, так бы и не встретился…

И Алексей Иванович рассказал потрясённому Герасиму о нечаянной встрече со своей спасительницей на телеграфе, об автомобильной аварии, о смерти Натальи и о том, что через полгода она всё равно умерла бы от страшной болезни, которая называется так коротко и коряво – рак.

– Конечно, всё в нашей жизни случается по воле Божьей, и в бегстве моём в Москву тоже промысел Его проявился, но, если бы не ты, если бы не глупость твоя, может, и я в дураках бы остался и не угадал бы воли Его. Вспомни, сколько раз ты задним умом силён был и даже более очевидных вещей не замечал, мимо проходил?.. То-то и оно!.. Так что не мучай себя, Герасим, понапрасну, не казни себя так…

Ближе к вечеру у Серёжки начался жар, купание в ледяной купели не прошло для него даром. Градусника у Анисьи не было, но на ощупь можно было определить: температура его поднялась до тридцати девяти-сорока, никак не меньше. Он весь горел, метался по смятой постели… То сбрасывал одеяло на пол, то дрожал от жесточайшего озноба и просил укутать его потеплее. Всё время просил пить. Анисья по какому-то одной ей известному рецепту приготовила травяной настой и поила мутной коричневатой жидкостью парня, приговаривая при этом: "Дон-дон!.. Слышишь звон?.. Уходи хвороба вон!.."

Алексей Иванович места себе не находил. Стараясь угадать малейшее желание сына, то наваливал на него, помимо одеяла, тулуп, то прикладывал к пылающему лбу льняное полотенце со льдом… А когда посреди ночи Серёжка стал бредить: звать мать, просить какого-то лохматого человека, чтобы тот не душил и отпустил его на волю, – встал на колени перед образами и начал молиться.

– "О, Премилостивый Боже, в Нераздельней Троице поклоняемый и славимый, призри благоутробно на раба твоего Сергия, болезнею одержимого; отпусти ему вся согрешения его; подай ему исцеление от болезни; возврати ему здравие и силы телесные; подай ему долгоденственное и благоденственное житие, чтобы он вместе с нами приносил благодарственные мольбы Тебе, Всещедрому Богу и Создателю моему. Пресвятая Богородице, всесильным заступлением Твоим помоги мне умолить Сына Твоего, Бога моего, об исцелении раба Божия Сергия…"

И тут он вспомнил, как на фронте фельдшер Николай рассказывал об удивительном исцелении своей родной сестры Татьяны. В младенческом возрасте девочка заболела какой-то неведомой таинственной болезнью. Она буквально таяла на глазах, а врачи безпомощно пожимали плечами. Не умея поставить точный диагноз, не зная чем лечить Танюшку, они попросту отошли в сторонку – мол, всё в руках Божьих, уповайте на Него только, а мы безсильны. Все на девочку рукой махнули, но только не мать. Без малого две недели, стоя перед образами на коленях, не зная сна, не имея ни крошки хлеба, ни капли воды, она непрерывной молитвой отмолила любимую дочь. И там, где медицина оказалась безсильной, там любящее материнское сердце и милость Божия сотворили настоящее чудо – девочка выздоровела.

И Алексей Иванович решил про себя повторить подвиг Танюшкиной матери.

Прежде всего он снял со своей шеи ладанку с молитвой ко Пресвятой Богородице и надел её на шею сына.

В избу к Анисье приходили ребята – Никита с близняшками, то и дело за ситцевую занавеску заглядывал Егор, Настёна предлагала сменить Богомолова на молитвенном посту. Нет!.. Никому не позволял он даже приблизиться к кровати, а когда на четвёртое утро услышал ровное дыхание сына и, коснувшись его лба, ощутил приятную прохладу, сказал только: "Благодарю тебя, Господи!.." – рухнул тут же на пол и потерял сознание. Уснул.

Казалось, теперь его отмаливать надо будет…

Слава Богу, не пришлось. К вечеру очнулся, как будто и не было этих трёх безсонных ночей и молитвенных дней.

– Как Серёжа? – первое, о чём спросил Алексей Иванович, придя в себя.

А тот лежал на высоких пуховых подушках, похудевший, осунувшийся, но спокойный, умиротворённый, и слабо улыбался.

– Уйдите все, – попросил мальчишка собравшихся вокруг его кровати. – Мне с папой поговорить надо.

Богомолов внутренне ахнул. Какой бы ни предстоял разговор с сыном, эта коротенькая фраза говорила о том, что отчуждению в их отношениях приходит конец.

– Прости меня, – глядя в глаза отцу, проговорил Серёжка, когда все тихо вышли за занавеску. – Сколько хлопот я тебе доставил!..

– Серёжа, о чём ты говоришь?!.. Какая ерунда!..

– Нет, не ерунда!.. Я, пока лежал, видел… – он мучительно подбирал слова. – Видение у меня было… Да, видение… Ко мне мама приходила…

– Мама?!..

– Погоди, не мешай… Я ведь для чего ключи от храма попросил?.. Мне с Богородицей поговорить надо было… А где ещё, если не там?.. Самое удобное место… – он замолчал.

– И как?.. Удалось?.. – осторожно спросил сына Алексей Иванович.

– Удалось, – и Серёжко горько так, тяжко вздохнул. – Я, папа, знаешь что?.. Я с Ней поругался.

Богомолов опешил.

– С кем поругался?

– С Пресвятой Девой Марией… Кажется, так её называют?.. Мне Никитка сказал.

– Как это?.. – Алексей Иванович был так ошеломлён, что почти лишился дара речи.

– Буквально… Я решил ей всё прямо в лицо высказать… Я думал… Она ведь тоже мать и должна понимать, что детям без родителей нельзя совсем… Не могут они без них… Особенно, без мамы… Ну, и… Я Ей это всё прямо в лицо сказал…

– А Она?.. Ответила тебе?..

– Ещё как!.. Я, когда из церкви выходил, ногой за порог запнулся и с лестницы кубарем полетел!.. Во, какую шишку набил, потрогай… Мне бы понять тогда, что это мне знак был, мол, зря ты так с Божьей Матерью… А я, нет, не понял… И на лёд сам побежал, хотя Никитка и отговаривал… Вот и получилось… Чуть не утонул… А мама, когда пришла… Вот так головой покачала… – он показал. – Как будто укорила меня… Она ничего не сказала, но я всё понял… Прости, папа… Пожалуйста, прости дурака…

– Эх, сынуля, сынуля!.. – Алексей Иванович был растроган до глубины души. – Не у меня ты должен прощение просить. Пойми одно и поверь, Бог милосерд. Он без Своего попечения никого и никогда не оставляет. И ещё… – Богомолов на секунду замолк, но тут же отбросил все сомнения и сухо, жёстко сказал. – Ты должен всё знать… Помнишь, ты мне про мамину операцию рассказывал? Так вот, сынок… Мама твоя, была неизлечимо больна. При вскрытии у неё обнаружили метастазы и в лёгких, и в лимфоузлах, так что жить Наташе оставалось примерно с пол года, не больше. И, если бы не эта ужасная авария, умерла бы она в страшных мучениях… Рак – безпощадная болезнь… Вот оно как!..