О дьяволе и бродячих псах - Саша Кравец

в голове мыслей, но он словно утратил дар речи. Грейсон явно ступил на больную мозоль, разбудив в Ричарде что-то черное, наполненное отчаяньем и бессильной злобой.

— Дерьмо, дерьмо, дерьмо. — Со стуком пластиковых футляров ворошил бардачок Джеймс.

— Ой, да что тебе скрывать, пару грязных носков под кроватью? — продолжила наседать Нина. — Не очень-то интересно, знаешь ли!

— О, это что кассетка Эстель? — Джеймс насмешливо крутил в руке коробочку с подписанной вручную этикеткой.

— Дай сюда! — Люциус выхватил ее и кое-как трясущейся рукой вставил кассету в проигрыватель. Минорные ноты «Лунной сонаты» несколько снизили накал страстей, но не могли подавить враждебные настроения.

— Dio, vorrei essere riuscito a ucciderti4, — по-змеиному прошипел Ричард. В речи недвусмысленно сквозила угроза.

— Да-да, чертовски страшно, — не поняв ни слова, отмахнулась Нина. — Строишь из себя таинственного, заносчивого недотрогу, но знаешь, кого я вижу на самом деле? Глубоко одинокого, несчастного человека, — ей больше всего хотелось надавить на уязвимые места Ричарда в надежде, что он прекратит упиваться желчью и ощутит что-то, кроме яда.

— Вы там еще не закончили? — Джеймс открыл окно и закурил.

— К тебе, кстати, тоже относится!

— Жаль, я не слышал, что ты до этого сказала.

Ричард отвернулся, дав понять, что тема исчерпана. Остаток дороги провели в безмолвии.

Преодолев лабиринты городских улочек, Люциус выехал к морю и заглушил мотор. Нина с нетерпением встретила соленый воздух и монотонный шум набегающих волн. Перед глазами предстала гранитная набережная, в конце которой угадывался парк аттракционов. Он вполне мог сойти за заброшенный, если бы не медленно ползущее чертово колесо и пара действующих палаток с едой. Людей здесь виделось немного, лишь несколько любителей вечерних прогулок.

— Так, детки, займите себя чем-нибудь на часик, папочке нужно готовиться, — Люциус поспешил исчезнуть в опустившейся полутьме.

Джеймс отвел в сторону Ричарда, по всей видимости, самого приятного ему человека. Что неудивительно, — парочка сочеталась друг с другом столь же превосходно, как рыба с фенхелем (вот только и то и другое одинаково претило Нине). Но на паскудном характере сходство заканчивалось. Разнотипная внешность, пропасть в десятилетие, — именно на столько Ричард казался моложе товарища. Если бы Нине пришлось разместить гостей «Барнадетт» на возрастной лестнице, она поставила бы Джеймса и Грейсона на одну ступень, а после — всех остальных.

Не желая больше оставаться в поле зрения Ричи, Нина отправилась на прогулку в гордом одиночестве. Чтобы хоть сколько-нибудь подсластить горький привкус минувшей поездки, она взяла в палатке сахарную вату, но подавленное настроение напрочь отбило аппетит.

Нина встала к монолитному ограждению набережной. Лениво ощипывая вату по кусочкам, она разглядывала морской горизонт. Там, где недавно полоса уходящего солнца ласкала волны нежным, розовым светом, теперь не было границ, — вода сомкнулась с темным небосводом. В отражении замерцали первые звезды. Размеренные всплески успокаивали слух, располагая к размышлениям. Чего только поначалу Нине не приходило в голову, мыслей было так много, что она не успевала складывать их во что-то вразумительное. Но когда рассудок остыл, Нина начала вдруг искать в ненависти Ричарда здравое зерно: стоили ли проблемы того, чтобы приезжать туда, где ее никто не ждал? А если пораскинуть мозгами еще раз?

— Грустишь?

Грейсон прислонился спиной к ограждению. От него исходил ненавязчивый запах сигарет.

— Кто-то вызвал психологическую помощь? — усмехнулась Нина. — Я в порядке, док, — вранье она отыгрывала плохо.

Грей укоризненно зацокал языком.

— Не хочешь поговорить? — в его черных глазах мелькнуло беспокойство.

Последовал вздох. Отзывчивость Грейсона импонировала.

— Ричард прав, мне здесь делать нечего. С самого начала идея дурно пахла. — Произнеся это вслух, она окончательно приняла сторону оппонента. — Приехала в дом, который мне совсем чужой. Эстель, Агнес вроде родственницы, а на деле… — Нина ненадолго задумалась, подбирая слова, — ничего нас не связывает.

Последовала пауза.

— Порт-Рей неплохо разжижает мозги. — Наконец заключила она, беспокоясь, скорее, о том, что позволила себе излить душу, нежели о галлюцинациях.

Грейсон задумчиво почесал бороду.

— Глупости. — Твердо произнес он. — Ричи и Джеймс — два параноика и ко всему настроены скептически. Эстель и Несс любят тебя, в этом я точно уверен, просто нужно дать им немного времени узнать новую, повзрослевшую Нину. А остальное — это трудности переезда. Уж с таким-то домом немудрено сойти с ума. Не поверишь, но даже у меня порой крыша едет, — он развернулся к Нине. Его облагороженные шрамом грубые черты смягчились, а добродушное выражение лица стало каким-то трогательным.

Рядом внезапно припал Джеймс. Устремив глаза на черный горизонт, он с безучастным видом зажег сигарету.

— Все мы разные, у некоторых характер не сахар, — продолжил Грей, покосившись на Джеймса, — но нужно научиться принимать странности друг друга, как это принято в семье. В целом, мы хорошие ребята, верно, Митч?

— Ага, — отрешенно протянул тот, похоже, даже не слушая.

Семья, — мысленно повторила Нина. Семья — это лотерея, в которой она проиграла по всем ячейкам. Мать она почти не помнила, — та уехала с молодым любовником, прицепив бывшему мужу пятилетнюю Нину, как памятный значок с надписью: «Неудачный брак 1964–1969 гг». С четырнадцати память едва цеплялась за отца, который, предаваясь разгульной жизни, ночевал где угодно, но не дома. Нине рано пришлось познать ценность труда и всю печаль отсутствия образования. Тут уж хочешь не хочешь, станешь сам себе поддержкой и семьей.

Правда, был еще Сэм…

Грейсон взглянул на наручные часы и оповестил:

— Пора.

Десятки лампочек театра «Ле Онде» обнажали очертания спящих в сумраке аттракционов. Сам «театр чудес» выглядел, может, и не самым чудесным образом, но происходили там вещи, которые зритель и впрямь не был в состоянии понять: левитация под пение духов, передвижение предметов с помощью телекинеза, сгибание ложек взглядом. И весь этот нереальный мир скрывали неприметные дощатые стены, — не будь домик сплошь унизан гирляндами, оставить его незамеченным не составило бы труда.

Зал выглядел так же бесхитростно: тусклый потолочный свет окутывал длинные деревянные скамейки и драпированную дешевым бархатом сцену. Нина успела занять место в первом ряду, прежде чем «Ле Онде» заполнила публика. Желающих взглянуть на Люциуса Страйдера оказалось так много, что настало самое время сотворить первое чудо и расширить зал. Зрители садились в проходе, друг у друга на закорках, теснились среди скамеек. Интересно, можно ли полагать, что люди, которые верили в магию Люциуса и которые поддерживали слухи о проклятье «Барнадетт», — это одни и те же люди?

Люциус вышел на сцену, как подобает появиться артисту — из-за кулис под оглушительные аплодисменты. Выглядел он, точно демон-обольститель, прибывший украсть пару наивных девичьих сердец: элегантный смокинг по фигуре, зачесанные набок кудри, лучезарная, гипнотическая