Перекрёстки судеб человеческих. Повесть. Рассказы. Стихи - Ольга Трушкова

– Любит? – удивилась Ирина. – Мне об этом сказать он как-то не удосужился.

– Да разве об этом обязательно говорить? Это и без слов понятно. Егор ходил последнее время сам не свой.

Лена обвела взглядом комнату, остановила его на Ирине и увидела перед собой красивую молодую женщину, бездушную и холодную, как их сибирский снег. «Беда с этими интеллигентами, – подумала Лена. – Передо мной форс держит, а уйду сейчас – завоет белугой. Любит же она Егора, любит! А притворяется. И Егор тоже хорош! Зачем-то бежать надумал. Неужто не знает, что от любви никуда не убежишь? Если она настоящая, любовь эта окаянная, то с ним и поедет. Нет, у нас, простых людей, всё намного понятнее».

Она встала, вежливо попрощалась и закрыла за собой дверь.

А Ирина бессильно опустилась на ту же табуретку и надолго застыла в неподвижности. «Егор вас любит…» С того памятного разговора даже ни разу не пришёл. Уезжает? Наверное, так лучше для всех. Но почему Ирине так невыносимо больно?

Тишину нарушало только тиканье старенького будильника, равномерно отмеряющего её жизнь, теперь уже без Егора, да в такт этому тиканью обречённо пульсировало в висках: «Вот и всё… вот и всё… вот всё…».

***

Посёлок бурлил. Мнения людей относительно отъезда Егора разделились. Одни считали, что в этом вина Ирины Павловны, а Егора жалели. Другие, наоборот, в разрыве их отношений обвиняли Егора, а жалели Ирину Павловну. И только в одном был достигнут полный консенсус: Егору давно уже пора создать свою семью, а не содержать великовозрастную сестрицу. Ну и что с того, что Катерина студентка? Ну, и что, что ей помогать надо? Надо-то, оно, конечно, надо. Никто и не спорит. Но и о себе забывать не резон. Можно подумать, что только одна Катерина где-то там обучается. Да у них в посёлке десятка два студентов наберётся, только те сами себя учат. Если стипендии не хватает, то и подработки не чураются. Вон Зина Капустина полы в общежитии мыть подрядилась и моет их уже четвёртый год. Да и обучается Зина не в каком-то там пединституте, а в самом университете!

Эти разговоры ещё больше настроили Катерину против Ирины, что было вполне предсказуемо и где-то даже логично: не приехала бы Ирина в Радужный – не выкинул бы такого фортеля Егор и уезжать никуда бы не собирался, а так же вкалывал бы и рта не раскрывал. Это всё Ирина, это она брата настроила не только против сестры, но даже – страшно подумать! – против мамы! Влезла скользкой гадюкой в их семью и весь прежний уклад нарушила.

Дарья ходила с таким скорбным лицом, который иначе, как лик великомученицы, и назвать невозможно. Нет, она плохого об Ирине не говорила, просто при упоминании её имени горестно поджимала губы и во взгляде читалась покорность судьбе. А судьба Дарьи, конечно же, целиком и полностью зависит от Ирины. В общем, комедия продолжалась, несмотря на отсутствие одного из её главных героев.

Вот так, в паутине пересудов и прожила Ирина долгие четыре месяца.

Потом появились другие темы, они сменяли друг друга, и в их череде история Егора и Ирины сначала потеряла свою актуальность, а потом и вообще оказалась на задворках памяти Радужного. Только иногда нет-нет да и поинтересуется кто-нибудь у Дарьи, полный ли разрыв у её сына с врачихой, или есть какие-то иные сведения по этому делу? Дарья горестно вздыхала и большей частью отмалчивалась – понимай, мол, как знаешь.

У Ирины о Егоре никто ничего не спрашивал.

Вскоре на смену суровой сибирской зиме пришла долгожданная весна, а с ней и письмо от матери.

«Доченька, – писала она, – Володя Самарцев теперь работает в нашей городской больнице невропатологом. Но Восьмое марта приходил к нам, принёс шикарный букет тюльпанов (бешеных денег стоит!) и торт. Всё о тебе расспрашивал. Ирочка, мне кажется, что он до сих пор тебя любит, и мы с папой были бы счастливы, если бы у вас с ним что-то сложилось! Тебе ведь тот дровосек совсем не пара…»

«Дровосек» Егор, когда Ирина их познакомила, им сразу не понравился.

– Не нашего круга, – поморщилась мама.

– Да, да, – согласился с ней папа.

Володя был их соседом. Медицинский институт он окончил на два года раньше Ирины, отработал три года по направлению и вот, оказывается, вернулся в родные пенаты. А ещё он давно и безнадёжно влюблён в Ирину. После её замужества Володя исчез, но, узнав о том, что Ирина опять одна, опять появился на горизонте. А что? Парень он хоть куда! Умён, красив, интеллигентен. Из семьи потомственных врачей. Династия, одним словом. Чем не муж? Ирина попыталась представить себе семейную идиллию с человеком «их круга» Володей Самарцевым, но вместо него почему-то всё время появлялся «дровосек» Егор Вершков.

Пришла весна, а с нею – перемены. Ирину по её настоятельной просьбе вскоре переведут в ЦРБ, через два месяца она уйдёт в очередной отпуск и навсегда покинет Радужный. Уедет без сожаления, вычеркнет его из своей памяти и сожжёт за собой все мосты. Слишком жестоко обошлись с ней те, которым она так верила. Люди, которых она так любила, перед которыми настежь распахнула сердце и душу, её подло предали. Они просто взяли и растоптали её, Ирину. Даже не так. Они использовали её в своих целях, а потом вытерли о живого человека ноги, обутые в грязные сапоги. И неважно, что этих людей было только двое. Важно, что они были.

Глава 12

Старенький АН-2, следующий рейсом «Усть-Уда – Аносово – Аталанка – Карда – Подволочное», трясся, как в лихорадке. Постоянные пассажиры давно уже привыкли к такому «сервису» и не обращали на лихорадку «Кукурузника» никакого внимания, но вот Егору, впервые воспользовавшемуся этим видом транспорта, пришлось несладко. А тут ещё взлёт каждые пятнадцать минут чередовался с посадкой. Наконец, Карда, конечный пункт его воздушной одиссеи. Через полчаса он пойдёт к дому своих старых знакомых, год назад уехавших из Радужного и, по словам Виктора Королёва, бывшего моряка, бросивших якорь в его родном посёлке на берегу Ангары.

Но всё пошло не так.

Увидев среди прилетевших незнакомое лицо, пожилой начальник аэропорта поинтересовался, к кому оно прибыло, а услышав ответ, присвистнул и доложил, что Королёвы уж полгода, как перебрались в Аносово, на центральный участок леспромхоза.

– Да ты, паря, не переживай, – попытался утешить вконец расстроенного Егора добрый человек. – Айда в аэропорт, там покумекаем, чем тебе можно помочь.

В здании аэропорта было тепло и даже как-то уютно. По периметру небольшого коридора вдоль стен стояли стулья, на один из которых незадачливый путешественник бросил рюкзак, а сам сел на другой. По-стариковски кряхтя и покашливая, начальник поднялся на вышку и вскоре оттуда донесся его хрипловатый голос.

– Михалыч, дай-ка мне ещё одну посадочку, когда Валерка с Подволочной вертаться зачнёт. Тут пассажир образовался до Аносова. Что? Да какой тебе, на хрен, конец светового дня, когда время только за полдень едва перевалило? С Валеркой переговорить? Ты даёшь «добро»? Ладно.

После минутного молчания опять раздался голос начальника:

– Валера, сынок, это Капустин тебя потревожил, ты уж не серчай на старика, – убедительно покашлял в трубку и высморкался. – Забери у меня пассажира до Аносова. Парню неправильный ориентир дали, вот и попал он в ситуацию, а у него тут даже знакомых нет.

Последняя фраза была произнесена дрожащим голосом и чуть ли не со слезой. Но потом в голосе послышалась радость:

– Вот спасибо тебе, сынок, вот спасибо!

Спустившись вниз, старик посмотрел на тяжёлые тучи, медленно ползущие с севера. Лётный световой день, действительно, подходил к концу.

– Однако, скоро занепогодит. В таких случаях борт остаётся на ночь в том пункте, где его ненастье настигнет. Но ты не переживай, Валерка парень отчаянный, язви его, хоть и молодой, но опытный. Да и ухажёрка у него в Усть-Уде завелась, к ней поспешать будет, так что по любому вертаться зачнёт. А то давай я к Витькиному отцу тебе дорогу покажу, или у меня заночуешь. Мы со старухой вдвоём остались, дети поразъехались. А завтре и улетишь, завтре ещё постоит лётная-то.

– Нет, – покачал головой Егор. – Полечу в Аносово. Вы же сами говорили, что приборы неблагоприятный прогноз дают.

– Приборы? Каки таки приборы? – удивился старик. – Энтим побрякушкам я не верю.

И, пренебрежительно махнув рукой в сторону лестницы, ведущей на второй этаж, где находилось всё его хозяйство, доверительно сообщил, что его «приборы» – это спина и ноги.

Вскоре послышался звук самолета, старик надел форменную шапку и направился к выходу. Вслед за ним вышел и Егор.

Валера, один из двух летчиков, широкоплечий статный парень в ладно подогнанной зимней форме и обутый в тёплые унты, легко спрыгнул с подножки «Кукурузника», заполнил в документе положенные графы и похлопал Егора по плечу.