ДЕТИ ДЬЯВОЛА - Иван Родионов

– Так… конечно… – переводя взор, уныло ответил тот.

Увлеченный своим повествованием, обычно зоркий Дикис на этот раз не заметил несколько подавленного настроения своего ученика.

– И подумайте только себе, некоторые из гоев утверждают, что Россия сейчас – наша обетованная земля. Ну, не шутники ли они?! Я вам говорю, жалкие шутники. Что нам какой-то клочок, когда весь земной шар должен принадлежать нам?! На меньшем мы мириться не намерены и удовлетворимся только тогда, когда получим всю землю в наше полное безраздельное и вечное обладание. А Россия?! – Мэтр презрительно вздернул всем своим толстым телом и хмыкнул. – Россия только наш плацдарм для завоевания целого мира, тот трамплин, с которого мы и прыгнем к всемирному владычеству. Для этой цели мы используем все неисчислимые богатства этого нашего плацдарма и все силы этой тли – русского народа. Но, Липман, вы не подумайте себе, что мы безжалостны. Нет. Мы великодушны, мы и русским кое-что оставили… Мы не запрещаем. Пусть себе утешаются, поют себе на голодный желудок свои… "бублички"! Ха-ха-ха!

Он захлебнулся от восторга.

И тут произошло нечто такое неожиданное и тем более дикое, что никак не соответствовало серьезности предметов, о которых только что велась речь.

Липман от удивления даже рот разинул.

Мэтр, мгновенно оторвавшись от своего ученика, с проворством, казалось, несвойственным ни его комплекции, ни его сложению, ни, наконец, возрасту, выскочил на средину комнаты, ударил по глянцевитому паркету каблуками, сперва, выпятив брюхо, не без лихости встал в позу танцора, пошел с высоко задранным подбородком, с застывшей усмешкой на чудовищно-уродливом лице, неся впереди себя свои короткие руки, точно он держал ими даму, начал с неуклюжими приседаниями делать на своих кривых ногах фокстротные круги.

Из горла его вырывались сиплые, перерываемые одышкой, звуки, напоминавшие шипение селезня, часто перебиваемые чисто лягушачьим кваканьем:

"Купите бублички,Горячи бублички,Гоните рубличкиСюда скорей!И в ночь ненастнуюМеня, несчастную,Торговку частную,Ты поо-жа-а-лей"!

Казалось, что по комнате не без своеобразной, странной фации, выраженной в ужасном уродстве, фокстротными кругами пополз отвратительный, огромный, черный краб. Вот он остановился и снова без фальши в мотиве, но еще с большей одышкой и частым кваканьем засипел:

"Ночь надвигается,Фонарь шатается.Я отправляюсяПо каа-бач-кам…Все, что осталося,Не распрода-алося,То, я надеюся,Что зде-есь про-ода-ам".

И опять с мягкими, как бы крадущимися, но тяжелыми притопываниями ногами, передергивая трясущимся животом и плечами, мэтр сделал несколько кругов, мурлыкая прежний припев:

"Купите бублички, Горячи бублички… и т.д."

Опять остановившись и совсем закрыв узкие, длинные в разрезе, щелочки своих больных, красных глаз, вытянув вперед блещущие разноцветными камнями руки в кольцах, в такт напева поводя всем корпусом то вправо, то влево, он с подчеркнутым выражением просипел и проквакал:

"Отец мой пьяницаИ этим чванится,Ко гробу тянется,Но все же пьет.Сестра гулящая,А мать пропащая,Братишка маленький– Карманный вор,А я не-езря-я-чая.Смо-отри-ите во-от".

В старой России в провинциальных трактирах водились шарманки и, как неизменное правило, непременно испорченные. Такая шарманка в середине и особенно в конце какой-нибудь арии обычно как бы с натугой, пыхтением, свистом и шумом выпускала не звуки, а только воздух из своих продранных легких. Нечто подобное случилось и с Дикисом: последние строфы, он, поднимаясь на носки, со слезящимися глазами, задирая голову все выше и выше, едва просипел и сине-багровый, запыхавшийся, весь в поту, со смехом повалился в кресло.

– Вот что теперь наша святая Русь! Мы ее таки расшевелили и поставили-таки на свою точку.

Обмахиваясь надушенным платком, обтирая им лицо и шею, он изъяснил свое поведение.

– Вот совсем потерял мой голос. А когда-то в московской филармонии по классу пения учился. И вы не удивляйтесь, Липман, что я выкинул такого антраша. Мы в нашем обществе иногда смешаем дело с бездельем и не прочь невинно пошутить и повеселиться.

V

После этого они так же, как и в прошлый раз, ужинали в столовой, а в кабинете пили чай с ликерами, коньяками и вареньем. Липман, убедившийся в чрезвычайной прожорливости мэтра, теперь угостил его на славу Дикис, довольный и благодушный, попыхивая дорогой сигарой и предложив другую хозяину, продолжал свое поучение.

– Да, Липман, повалить такой столп, такую беспримерную силищу, какова была царская Россия, это, я вам скажу, что-нибудь особенное. Сами русские не знали, насколько они сильны. Взяли мы их только нашей хитростью и нашим умом. Ведь в мирное время даже экономически мы не могли ее завоевать, как завоевали всю Западную Европу и Америку. Не давалась, хотя у нас были и влиятельные помощники даже среди больших государственных деятелей. Сила сопротивления ее была ни с чем несравнимая. Нам удалось повалить ее только при поддержке всех европейских народов: и врагов, и союзников ее, а главным образом при усердной помощи самих русских, их интеллигентных кругов. Ведь какими же надо быть круглыми дураками, как эти русские, чтобы взорвать собственный дом, а с ним и самих себя! И знайте Липман, что все наши старания и жертвы пошли бы прахом, если бы сами эти самосъедатели-русские (и почему бы им не назвать себя самоедами?!) не принудили царя отречься от престола. Я вас спрашиваю, Липман, что у этих людей вместо голов болталось на их плечах?

– Ну, что… – протянул тот. – Бараны…

– Не оскорбляйте, Липман, баранов, не оскорбляйте. У этих глупых животных все-таки настолько хватает соображения или, может быть, здорового инстинкта, что они всегда держатся за своим вожаком. Ведь останься царь на своем месте, какой ужасающий крах был бы для нашего дела! Те же самые солдаты и матросы, которые во время революции на клочки разнесли собственное отечество, по Его приказу раздавили бы бунт, как мы давим клопов. – Мэтр сморщил свой ужасный нос. – Только мокро бы осталось… да вонь бы пошла. Особенно эти казаки. Проклятый народ, страшный народ, страшный своей собачьей преданностью царям. Что они и сделали с бунтующей Россией в 1905 году? О-о-ой, что и сделали! Всю ее своими ужасными ногайками перепороли. И это тогда, когда сама гуманная власть за руки их держала. А дай им волю. Что было бы! Перерезали бы всех революционеров. Но, слава Богу, чего они не сделали с нами, то мы сделали с ними. Мы умеем мстить нашим врагам. Казаки полегли в боях и погибли от эпидемий, а с семьями их мы расправились по-нашему. Немножечко ещё осталось их в беженстве. Но казачеству никогда не возродиться. Мы об этом позаботились. Оно истреблено.

– Ведь, Липман, надо же перед самими собой сознаться, разве царская Россия была побеждена в Великой войне? Да она перед революцией, провоевав при самых катастрофических для себя условиях больше 2 1/2 лет, была во много раз сильнее и куда грознее, чем в начале кампании. Ну, какое другое государство выдержало бы то, что она выдержала? Начала войну не готовая, чуть не голыми руками дралась против вооруженного до зубов противника и ведь стояла, Липман, да как стояла! Ко времени революции эта страшенная махина только-только раскачалась. Русский народ – медведь, Липман. Сам я, слава Богу, никогда в жизни моей не охотился и даже не держал в моих руках ружья, но мне говорили, что для того, чтобы заставить медведя защищаться, надо сперва больно ранить его. Тогда только он полезет на охотника и будет опасен и страшен! Ко времени русской революции срединные державы уже исчерпали все свои человеческие и материальные ресурсы и еле-еле держались в поле. Население их пухло с голода, в их армиях – скудость питания, недостаток в снарядах и амуниции, изношенность пушек, ружей, пулеметов. Антанту подкармливала Америка, да и то впроголодь. А Россия? И вы там были, и я туда наезжал. Нам-то с вами отлично хорошо известно ее тогдашнее положение. Внутри ни в чем не ощущалось недостатка. Ну, может быть, в Петербурге и в Москве не было каких-нибудь люксусов. Население питалось так же сытно, как и в мирное время. Хлеба, мяса, молока, масла, сахару, жиров, плодов и овощей, кожи, шерсти, металлов, дерева, всякого рода фабрикатов имелось неисчерпаемое количество. На фронте для последнего победоносного удара против ослабленных противников русские сосредоточили такие колоссальные силы, каких от начала веков не видывал мир. Испытывая во все время войны страшную, катастрофическую скудость в вооружении, ко времени революции они всего, всяких орудий истребления, и запасов питания, и амуниции имели целые горы и союзников своих, и врагов своих оставили далеко за флангом. При этом заметьте себе, Липман, что золотой запас в кладовых Государственного банка едва был тронут. Сколько там находилось золота, сколько золота. Вы и представить себе не можете! – Он зачмокал губами и с грустью покачал головой. – Военная индустрия внутри страны достигла невообразимого развития, железнодорожное строительство шло вперед гигантскими шагами… Мы, лучше всех осведомленные об экономическом и политическом положениях во всем свете, не раз были потрясены неожиданными открытиями сверхчеловеческой мощи этого государства и от этого приходили в уныние и ужас… Нельзя перечислить всех успехов в различных отраслях государственного хозяйства, каких достигла Россия в такую беспримерно тяжелую для нее эпоху. Ведь, Липман, вы знаете, что Россия уже выиграла войну. Нам надо было спешить, иначе, если бы мы допустили ее до победоносного мира к Константинополю, и Босфору, и проливам не миновать бы ее рук. И все наше еврейское дело рухнуло бы на веки. – Почему?