Пешка королевы - Мария Николаевна Сакрытина

и уговаривать выпить. Настоящий шантаж, но такой уж у меня камердинер!

Камердинер. У меня. Мне до сих пор сложно было к этому привыкнуть.

Да, Ори пришлось бы именно бежать: портала в нуклийское посольство на университетском браслете не было. Я проверил по карте: посольство находилось неподалеку от главного здания академии, но браслет мог отправить меня разве что в деканат. Рисковать я не стал. Тем более, предполагалось, что утренняя прогулка на относительно прохладном воздухе (в Междумирье прохлада только снится) меня взбодрит.

Взбодрили меня, скорее, попытки отправить пустую кружку обратно порталом и не отправиться вслед за ней самому. Магия снова отказывалась слушаться. Так что сладить с несчастным порталом (любой нуклийский маг умеет это с рождения) я смог лишь с десятой попытки.

Каким же беспомощным я тогда себя чувствовал!

Если лионское посольство напоминало высокую башню – как можно меньше украшений, как можно больше свободы, – то нуклийское строили с размахом. Маги Нуклия любят сорить деньгами; тем, кто магией подобен богам, наверное, пристало любить роскошь. Посольство занимало целый дворец. Белоснежный, украшенный стеклом и алмазами (не знаю, что в Нуклии ценится дороже – их стекло, гордость всего мира, или все-таки самоцветы?), этот дворец как будто парил над арлисскими садами, окутанный ароматом роз, как свежая, юная дебютантка на балу – благоуханием дорогих духов. Мраморная статуя Повелительницы возвышалась слева от входа, – для таких, как я, ее даже подписали. Я попытался рассмотреть наконец королеву, но как и на Испытании, не увидел почти ничего: теперь глаза слепил яркий солнечный свет. Скульптор изобразил королеву в роскошном черном платье, украшенном алмазами. Платье было из черного мрамора, алмазы – настоящими. Вот и все, что нужно знать о Нуклии – они украшают статуи своих правителей алмазами. Правителей, которых в любой момент могут убить – в поединке или просто так.

Повелительница, наверное, так же тщеславна, как и ее подданные.

В лионском посольстве было пусто: лишь одна хумара встретила меня на входе. Дальше в коридоре никого не было.

Нуклийское же посольство охраняли гвардейцы в черных мундирах. Несчастные, они страдали, наверное, на солнце ужасно, но, как и королевская стража на Острове, не жаловались. Я бы принял их за статуи, но быстро заметил, что они не перестают за мной следить. Любопытно, означает ли цвет их формы то, что они владеют магией? Разумно было бы поставить на страже волшебников, но никакой магии я сейчас не чувствовал.

Я замер перед распахнутыми дверями, глядя на них. Казалось, только я перешагну порог, и гвардейцы проткнут меня копьями. Объяснить им, что меня ждут? Шериада вчера принесла документы, они были у меня с собой в той же шкатулке. Но вряд ли предполагалось, что я отдам их стражникам.

Я уже почти приготовился испытать судьбу, когда по лестнице к дверям взбежал юноша в синем балахоне по моде Золотой империи. Он точно был человеком и поклонился мне, как высшему.

– Мастер Элвин. – Его голос звучал мягко, с еле заметным певучим акцентом. У Сэва прорывался такой же, когда он злился. – Мы давно тебя ждем.

– Давно? – растерянно выдохнул я. Мне-то казалось, у меня еще полно времени. Я намеренно вышел раньше.

Юноша ничего не ответил. Он сделал знак идти за ним – не в парадные двери, за которыми царили сумрак и приятная прохлада, а во вход для прислуги, полагаю. Нам пришлось обогнуть здание – и я чуть нос к носу не столкнулся с еще одним волшебником. Его сложно было не узнать, ведь это был лорд Ворон… простите, Виета, отец Криденса. Он окинул меня раздраженным взглядом. Мой проводник снова поклонился и отступил, пропуская высокого лорда.

Быть может, у них это семейное, но лорд Ворон неотрывно смотрел на меня, и ничего хорошего он при этом не думал, клянусь. Прочитать взгляд его сына было сложно. А вот отца – проще некуда. В нем светился тот самый огонек, что и у моих бывших господ. Этот волшебник хотел меня использовать.

Я невольно схватился за подвеску. Если высокий лорд решит поставить на меня печать прямо здесь – артефакт Шериады мне поможет?

Но высокий лорд просто усмехнулся, отвел взгляд и прошел мимо.

Я выдохнул.

– Идем, мастер Элвин, – как ни в чем не бывало позвал меня юноша-проводник.

Точно, черный ход: длинный коридор змеился и поворачивал, порой под неожиданным углом, пару раз утыкался в винтовую лестницу, пока не уперся наконец в стену.

Моего проводника это не смутило. Он коснулся стены ладонью, и потайная дверца приоткрылась.

– Прошу, мастер, тебя ждут, – повторил юноша, посторонившись.

Я привычно сложил пальцы в жесте простейшей атаки. Дверь для прислуги, темнота, тайный ход – не так я представлял себе отработку в посольстве.

Дверца вела в темный коридор, длинный и узкий, как склеп. Он так меня испугал, что я даже с первого раза наколдовал себе свет… Который погас метров через сто. Я бы подумал, что дело в моей магии, но чувство было совершенно другим. Как и тогда, с демоницей, я вдруг ощутил себя… пустым. Это было словно голод, но иного рода. Как будто я больше не целый. Как будто меня располовинили, и важную часть, которую я раньше не чувствовал, но она составляла мою суть, забрали.

Позже я узнал, что так чувствуют себя все маги в присутствии принца Лэйена. У старшего брата королевы Сиренитти есть необычная для Средних миров способность лишать волшебников магии, превращая их в обычных людей. Всех, независимо от потенциала или специализации. Правда, это действует только когда принц поблизости, а потом магия возвращается. Однако на демонов эта способность не распространяется, как и на королеву Сиренитти.

Это заставляет волшебников ненавидеть Его Высочество еще сильнее; чувство действительно неприятное, даже если забыть про культ силы в Нуклии, ведь лишенный магии волшебник становится слабым, а значит, теряет статус.

Тогда я не понимал, в чем дело, и испугался настолько, что не помню, как дошел до следующей двери – просто ударился о стену, а та вдруг отъехала в сторону, и я попал в ярко освещенную комнату.

Два голоса спорили на высоком нуклийском. Благодаря учителю Байену и его домашним заданиям я сносно понимал высокий нуклийский на письме, но на слух – лишь обрывки фраз. Это не просто другой диалект, он звучит как другой язык – другая фонетика, другая грамматика и, конечно, другая стилистика. Слова те же, но будто теряют смысл. Так что содержание беседы от меня ускользнуло.

В кабинете было очень светло – оба солнца