Верь. В любовь, прощение и следуй зову своего сердца - Камал Равикант

время рак, словно рой термитов, пожирал его тело, пока он спал. Даже в ту последнюю ночь, когда его органы медленно отказывали и он не мог ни говорить, ни слышать, – он держался, пока я не добрался до больницы. Почему? Что заставляет одного человека – совершенно одинокого, в чужой стране – держаться, в то время как другой, с его славой, достижениями и почестями, выбирает иной путь?

Деревянные рейки холодят мне спину сквозь футболку. Внезапно я ощущаю усталость от бесцельного скитания, которая накапливалась в течение нескольких месяцев. Вопросы следуют за вопросами, но ответов нет. Это больше не может продолжаться.

Я возвращаюсь в пустой приют: все ушли ужинать. Идеально. Время побыть одному. Я делаю несколько отжиманий, затем принимаю долгий и восхитительно горячий душ. Обернув полотенце вокруг пояса, не ожидая встретить никого поблизости, я выхожу из ванной, а там она – Розанджела – лежит на своей койке, ест бутерброд и что-то пишет в дневнике.

Я чувствую на себе ее взгляд. Она спохватывается и начинает быстро строчить. Я беспечно подхожу к своей койке и накидываю одежду. Затем приходит время поужинать твердым сыром и хлебом, купленными в Ларрасонье. Это не куриный суп, но, по крайней мере, я сижу в тепле и чистоте.

Раздается звон церковного колокола, глубокий и гулкий. Розанджела лежит на животе, согнув колени, босые ступни обращены к потолку. Она листает свой дневник. Верхний свет отбрасывает тени вокруг нас.

«О чем вы пишете?» – спрашиваю я.

«О первых паломниках, о том, как они страдали, – она указывает ручкой на мокрые накидки и рюкзаки, выстроившиеся вдоль стены. – У них этого не было. Вы знаете, что они несли? Посох, бутыль из тыквы и раковину морского гребешка. И свою веру. Когда поход кончался, они расходились обратно по своим домам».

Безумие. И все же у них была цель, к которой они шли. Никому не пришлось придумывать себе причину идти, по мере того как они продвигались вперед.

«Это смиряет, – говорит она. – У них было так мало, у нас так много. Тем не менее мы идем по их стопам».

Я сажусь, свесив ноги на пол.

«Они ведь просто шли на запад, да?»

«Многие были ограблены. Некоторые – избиты и убиты. Но они оставили свой след».

«Безумие, – тихо говорю я. – Потрясающе».

«Да, – говорит она. – Теперь наша очередь».

Направление, цель. Что они нашли?

Она громко стучит ручкой по дневнику, улыбается мне.

«Ваша очередь».

Я ухмыляюсь: «Мечтайте дальше».

Она смеется: «Посмотрим, мой паломник. Посмотрим».

День четвертый

На краю грунтовой тропы я ем яблоко на завтрак, наблюдая за восходом солнца. Оно уже высоко, среди холмов, а далеко внизу река извивается среди полей. Дневной свет разливается по дну долины, проходит через деревню, окрашивает дома и церковные шпили в ярко-оранжевый цвет, взбирается вверх по склону холма. Река искрится.

Я писал в своем дневнике, сидя в уличном кафе в этой деревне, когда заметил женщину, пьющую из бокала белое вино за нашим общим столом. Пятидесяти с небольшим лет, лицо слегка загорелое; волнистые каштановые волосы до плеч, седеющие на висках; резкие морщины вокруг глаз и губ. Ее ботинки были грязными, а глаза темно-синими.

Она нежно поцеловала тыльную сторону своей ладони. Я не смог отвести глаз, и она заметила меня.

«Приятно с вами познакомиться», – сказала она. У нее красивый французский акцент, а ее голос тих, как шепот.

Я выдавил из себя смущенное «Здравствуйте».

«Я делаю это ежедневно, – сказала она. – В основном по утрам, когда просыпаюсь».

«Могу я спросить зачем?»

«Это значит дарить себе любовь. Все равно что любить ребенка. Чистая любовь».

Я уставился на нее.

«Попробуйте, – сказала она. – Это изменит вашу жизнь».

«Я не думаю, что жизнь так проста», – сказал я.

Она засмеялась надо мной.

«Вы даже не представляете, – сказала она, качая головой. – Вы даже не представляете».

Она медленно развернула свой шарф, отложила его в сторону и посмотрела на меня со спокойной силой. Поперек ее горла виднелись длинные острые шрамы, похожие на порезы. Она увидела выражение моего лица.

«Рак».

Я с трудом сглотнул: «Мне жаль».

К моему удивлению, она улыбнулась: «Нет, что вы. Он подарил мне мою жизнь».

«Вашу жизнь?»

«Он дал мне знак. Жить».

Затем она сделала еще глоток белого вина и рассказала мне свою историю.

«Десять лет назад, – начала она, – мне сказали, что я скоро умру».

Преуспевающая юрист, жившая на одной из самых дорогих улиц Парижа, она была вынуждена наблюдать за своей жизнью с яростью человека, который знает, что времени осталось не так уж много.

«Бóльшую часть своей жизни, – сказала она, – я была своим злейшим врагом. Тогда рак преподнес мне подарок в виде вопроса. Возможно, вам он покажется слишком простым».

Она замолчала и усмехнулась.

«Вы хотели бы его услышать?»

«Еще бы».

«Так вот: “Если бы я любила себя, что бы я сделала?”».

«Вы правы, – сказал я. – Это простой вопрос».

«Обратите внимание, что в вопросе есть “если”. Это совершенно не предполагает, что так оно и есть. Просто “если”. Так что я могла спрашивать, независимо от того, было ли мне больно, смеялась я или плакала. Просто “если”».

Она сделала большой глоток.

«Я спрашивала, и спрашивала, и спрашивала, и это позволило мне избавиться от всего того, что меня сдерживало. Мне не пришлось ничего делать. Просто ответить на один вопрос».

Она оставила свою карьеру, отдалилась от людей, избавилась от имущества. Все, что, по ее ощущениям, ей мешало, исчезло из ее жизни.

«Я больше не выбирала друзей по их статусу. Я начала окружать себя людьми, которые делали меня счастливой. Любой мой выбор, начиная с того, чем мне питаться и что пить, и заканчивая тем, где мне поселиться, – определялся ответом на один лишь вопрос. Я верю, что все мы связаны, так что это было благом и для всех, кто меня окружал».

«Волновой эффект, – сказал я. – Когда вы бросаете камень в пруд, рябь распространяется далеко за пределы первоначального удара».

Теперь она управляла приютом для бездомных в Париже и совершала поход по Камино, чтобы воздать должное своей жизни. За десять лет она перенесла тринадцать операций и знала, что может умереть в любой момент. Рак все еще таился, как старый детский страх, отказываясь отпускать ее. Но та же самая болезнь, которая грозила ей смертью, подарила ей свободу.

«Не имеет значения, умру ли я через два