Вся жизнь – игра - Наталья Корнилова

– Еще? На кой ляд, он же будет только мешаться Халу.

– Вы не поняли. Этим охранником будет вот она. Мария.

– Вы, наверно, шутите?

– Ни в коем разе. Между прочим, иметь женщин-охранников, да еще высокого класса, теперь модно. Совмещается приятное с полезным.

Маминов снова приподнял брови.

Родион отобразил на лице несколько досадливую иронию:

– Дело в том, что телохранителем она, конечно, будет только номинально. А на самом деле она будет находиться при вас на случай неожиданных эксцессов. И она сразу же будет доводить все, что происходит, до моего сведения – как говорится, в прямом эфире.

Маминов наконец-то изобразил что-то похожее на улыбку:

– Так бы сразу и сказали, что ли. А то я уж было подумал, что вы у бедного Хала его телохранительский хлеб отнимать собрались.

– Ни в коем разе, – сказал Родион. – Алексей Павлович, вы пока идите к вашему Халу, а я тут снабжу Марию финальными инструкциями.

Маминов кивнул и вышел.

– Ну что, Мария, какое мнение ты о нем составила?

– Честно говоря, какой-то человек в футляре.

– Это верно. Но, между прочим, он человек опасный. Человек страстный и решительный, способный на многое. Редко в нем это, конечно, пробуждается, но уж если пробудится, то – держись. Вся эта хорошо обдуманная спесь, самодовольное сытое равнодушие, скрипучий голос, тусклые глаза – это все кокон. Защитный кокон, понимаешь? И что может вылупиться из этого кокона, мы пока не знаем. – Родион рассмеялся и добавил: – А между прочим, он идеалист. Странно, добился столь многого и так верит в людей. Конечно, клановые чувства в нем играют… А теперь, Мария, первая установка: постарайся получше познакомиться с его семьей.

Глава 6

Хал, мне кажется, даже не удивился, когда Маминов сказал, что я прикрепляюсь к его, экс-банкира, персоне в качестве условного бодигарда. Просто толстая складка пробежала по лбу, как одинокая волна в спокойном море, – и все. Хал сидел за рулем моей собственной машины и дальше, когда мы ехали к трехэтажному особняку Маминова, где он почти не жил, но сейчас переселился сюда из своей шикарной городской квартиры на некоторое время. Сюда же из соображений безопасности переехал отец Маминова – уже знакомый мне Павел Борисович. Именно его мы встретили первым, когда вошли в особняк.

Бронированная дверь, верно, выдержала бы выстрел прямой наводкой из гранатомета. Окна были забраны решетками. В просторном вестибюле сидела охрана.

…Откровенно говоря, такой своеобразной внутренней отделки я еще не видела. У меня захватило дух, когда на втором этаже раскинулось необозримое, белое и абсолютно пустое пространство. Где-то там, вдалеке, метрах в шестидесяти, а может, и в ста от входа, слабо светилась белыми люминофорами стена, ограничивающая это пустое пространство. Потолок без признака светильников тем не менее переливался глубокими, хоть и несколько однообразными, сине-зелеными тонами. Где-то у боковой стены началась мощная сине-зеленая волна, весь потолок потемнел, сгустившись до нежно-зеленой ряски и соответствующим образом изменив белое пространство, а потом по потолку пошли прихотливые сине-белые валы, до жути напоминающие перевернутое, зависшее над головой море. Верно, в потолок были вделаны мощные фосфоресцирующие пластины, и создававшие этот замечательный морской эффект.

Кажется, увиденное произвело впечатление не только на меня, но и на самого Маминова.

– Зачем… так? – спросил он. У него, кажется, даже началась морская болезнь.

И тут я впервые услышала голос Хала. Низкий, что даже шла оттяжка в хрип, с едва уловимым акцентом, придававшим речи телохранителя особый колорит:

– Шеф, это дизайнер так сделал. Сказал, что это холл для расслабления. Для отдыха. Там, у стены, джакузи и, кажется, бар. Точно пока не знаю.

Маминов стал разуваться. Я машинально последовала его примеру. Тут появился высокий седой мужчина, в котором я не без труда опознала того самого Павла Борисовича, что безобразничал в особняке Климова.

– Тут недавно все закончили, – сказал он. – Я вот лежу, откисаю. Потрясающе сделали. Не знаю, Лешка, сколько ты за этот дом-аттракцион денег отдал, но это что-то…

– Где тут что? – оглянулся Маминов.

– Обувь бросить, одежку? А, это сейчас.

Павел Борисович нажал на белый выступ в стене – камею – в виде изящного контура женской туфли, тотчас бесшумно отъехала белая панель, и нашему взору предстал большой шкаф с самыми прихотливыми фиксаторами обуви внизу и вешалками для одежды вверху. Шкаф был зеркальный, с множеством курток, пиджаков, плащей, туфель, ботинок, босоножек и тапочек.

– Оставь так, пусть стоит… открытый, – сказал Маминов. – Да, а где тут у меня можно присесть? Я ведь здесь еще пока не был.

– А это дальше, – пояснил Павел Борисович. – Идем.

Мы углубились в белое пространство, и, когда очутились среди пяти роскошных белых кожаных кресел и такого же дивана-аэродрома, не замеченных – благодаря их цвету – с порога, Павел Борисович нажал гемму на стене, и снова бесшумно отъехала огромная белая панель. За ней оказался золочено-хрустальный сверкающий бар, включавший в себя, верно, не менее тысячи бутылок с различными напитками.

Павел Борисович сказал, что будет пить водку. Хал промолчал, Маминов заявил, что ему хочется легкого вина, и вопросительно посмотрел на меня.

– Минеральную воду, если можно, – ответила я.

Только тут Павел Борисович обратил внимание на то, что в доме посторонняя особа, то есть я. Широкая улыбка появилась на его моложавом, приятном и открытом лице (когда трезвый, вот как сегодня), и он весело произнес:

– Ты, Алексей, никак вошел во вкус и решил составить себе гарем?

Тот что-то невнятно буркнул, а я обратилась к отцу своего клиента со следующим декларативным заявлением:

– Охранять Алексея Павловича – моя прямая обязанность с сегодняшнего вечера. Я его новый охранник.

Павел Борисович поднял брови:

– Теперь и так бывает?

– И так бывает, – подтвердила я.

Маминов-младший опять пробурчал:

– Лена тоже в этих… хоромах?

– А где ж ей еще быть? – вопросом на вопрос ответил ему отец. – Только ей нездоровится.

– Да что ты! – язвительно воскликнул Маминов, впервые сменив свой отстраненно-пренебрежительный тон на что-то более-менее человеческое. – Ладно, – проговорил банкир, – Хал, покажи Марии ее комнату. Гостевые-то, надеюсь, тут оборудовали? Хотя нет, сам пойду. Хал, со мной! Я же тут сам еще не был толком, покажешь…

В комнате, отведенной мне, у окна стояло большое трюмо, рядом примостились тумбочка с аппаратурой – телевизором, видеомагнитофоном, тюнером «НТВ-плюс» – и журнальный столик. Вдоль стен располагались кресла и диван темно-зеленого цвета. Вход в ванную был направо. В комнате был также застекленный балкон, судя по особому тусклому отливу – с пуленепробиваемым стеклом.

– Не дом, а крепость, – сказала я. – Тут даже как-то проживать… жалко, что ли.

– Отдать под музей? – спросил Маминов, а Хал обозначил усмешку самыми углами рта.

– Нет, зачем же.

– Ладно. Пора разбегаться. Ужин вам принесут, если хотите.

– Нет, не стоит, благодарю. Я вообще мало ем.

– Ну так спокойной ночи.

* * *

Смешно, даже дома я не чувствовала себя более в своей тарелке, нежели в этой незнакомой комнате в огромном полупустом доме. Там меня доставал чудовищный шарпей с несоответствующим именем Счастливчик, будили вопли Потапа, которые, казалось, могли пронизать стены любой степени звукоизоляции.

А тут – тишина. Закрыла дверь, и весь мир как отрезало огромным ножом.

Я села на диван и, откинувшись на спинку кресла, включила музыку. Под нее мне легче размышлять. Музыка не забивает мозги, а идет как фон. Н-да… интересно, с какой целью босс воткнул меня сюда? Я скорее напоминаю гостью, чем телохранителя. Что же касается охраны, то тут Халу, кажется, конкурентов нет…

Дверь открылась бесшумно. Я не услышала, а скорее почуяла шестым чувством. Я осталась недвижима на диване. Чьи-то словно кошачьи шаги, вжимаясь в мягкий ковер, приближались в темноте.

Звон в ушах сорвался до тревожного колокольного набата – и в следующую секунду я молниеносно ухватила вытянутую с зажатым в ней пистолетом мускулистую руку и резко отвела локоть назад. Локоть ударил во что-то твердое – и ноги неведомого убийцы, описав в воздухе замысловатую кривую, упали на подлокотник дивана, пистолет бесшумно вывалился из жестоко скрученной и заведенной за голову кисти, а мои пальцы четко уперлись в болевые точки на горле неизвестного. Потом, одной рукой держа убийцу на полу, другой рукой я включила свет.

– Хал! – выдохнула я.

Он зашевелился на ковре и, сжав мои пальцы, освободился от захвата. На лбу его наливался всеми красками радуги синяк: верно, именно туда я угодила ударом локтя. Локоть ныл.

Ну и череп у этого Хала!