Дети Исана (СИ) - Кхампхун Бунтхави

В день празднования Нового года отец поднял детей до рассвета. Все умылись и пошли посмотреть, как мать вливает ароматную жидкость в большую позолоченную чашу с водой.

— Что это такое, мам?

— Три года назад я отдала вьетнамцам за это два отреза ткани.

— Вьетнамские духи́?

— Именно. Сейчас мы обольем душистой водой бабушку и отца[40], а после отец пойдет в лес.

В этот день мать Куна оделась наряднее, чем обычно. Она выбрала новую шелковую юбку, на которой, правда, виднелись уже пятнышки. В дополнение к наряду женщина достала из старого кожаного баула коричневую блузку. Кун надел старые штаны без шлёвок для ремня и привычную поношенную рубашку. Посмотрев в зеркало, он решил, что выглядит очень даже неплохо.

Отец обнял младшую дочь и спустился из дома. Мать, держа чашу с водой, спустилась следом, сняла лестницу и спрятала ее за дом.

Все члены семьи поднялись в дом бабушки и застали ее плачущей. Та вспоминала покойного деда. Отец зачерпнул рукой воды и облил плечи матери, после чего ритуал по очереди повторили его жена и Кун с сестрами. Бабушка говорила о том о сем… Кун запомнил, что она желала всей семье долгих лет и чтобы в следующей жизни они родились на плодородных землях и еще раз повстречались с дедом.

Отец сказал, что ему надо спешить в лес, куда он собирался вместе с Кемом. Мать же повела детей развлекаться, но взяла с них слово не играть в азартные игры. Она хотела отвести Куна и дочерей в гости к другим детям, но дома никого не оказалось. Молодежь разбилась на пары и обливалась душистой водой, а детвора убежала поиграть в сабу[41]. Кун не успел войти во вкус, как мать сказала, что им пора идти.

Ближе к вечеру они отправились в храм, чтобы поучаствовать в омовении буддийской статуи. На территории храма детвора играла в догонялки. В небольшом святилище женщины поливали принесенную туда статую. Детишки пытались пролезть в полуподвальное помещение, куда стекала вода, и хоть как-то помыться. Кун, который не мылся уже несколько дней, присоединился к ним. Его одежда насквозь промокла, вода с тонким ароматом куркумы стекала по лицу и даже несколько раз попадала в рот. Мать окликнула его и сказала, что скоро придет Кам Конг, тогда Кун выбрался наружу.

Кам Конг в новом пха кхау ма была в этот день особенно красива. Желтые следы куркумы покрывали ее шею и плечи, а щеки румянились ярче прежнего. Кун хотел спросить, целовал ли ее сегодня Тит Тюн, как в тот день у колодца, но смущение взяло верх.

Стоило мальчику увидеть монахов, сидевших в келье, его охватила тоска. Кам Конг предупредила, что если вбежать в храм без штанов или юбки, то монахи побьют так, что мало не покажется. Когда они посылают учеников собирать сухие банановые листья, нужно приносить по пять охапок; того, кто принесет меньше, запирают в пагоде и заставляют стоять со сложенными в молитвенном жесте руками. После того как Кам Конг вошла в святилище для омовения статуи, Кун снова поспешил забраться в подпол — купаться.

В тот вечер отец вернулся очень поздно. Он принес побеги крадона и яйца цикад. Мать запекла яйца на углях. От кушанья, сложенного в глиняную тарелку, исходил приятный аромат, пробуждавший аппетит сильнее, чем запах куриных яиц. Мать отщипнула маленький комочек клейкого риса и раскатала его тонким слоем. Затем посыпала горсткой яичек цикад, размяла в руках до однородной массы желтоватого цвета и накормила этим Исун. Кун, глядя на мать, лепил такие же комочки и с удовольствием уплетал их за обе щеки.

Отец рассказал, что другие охотники добыли по две перепелки на каждого, а вдобавок и еще хамелеонов. Сам он поймал всего двух ящериц, но и тех отдал Кему, потому что их не хватило бы даже на кой. Правда, на днях он снова собирался пойти за хамелеонами: если поймать всего несколько штук, можно добавить в кой яйца красных муравьев, и получится вполне вкусно.

Новый год прошел без происшествий, как и последующие несколько месяцев. На пороге стоял уже шестой месяц[42], а с небес не упало ни капли. И так сменялись дни, наполненные тщетными ожиданиями.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Наконец наступил волнующий для Куна день. Отец сказал, что завтра начинается учеба. А это значило, что отец отведет мальчика в храм и оставит с монахом Кеном. Кун немного приободрился, узнав, что с ними пойдет еще и Тян Ди. Новых штанов Куну пока не купили, зато он мог пощеголять в новой рубашке, а отец пообещал, что новая пара брюк появится у мальчика уже на днях.

Ночью Кун ворочался с боку на бок и никак не мог заснуть. Вдруг с крыши дома раздался крик совы. Отец шепнул всем лежать тихо и не зажигать факел, а сам быстро и бесшумно спустился на цыпочках вниз. В доме услышали лишь резкий щелчок спущенной тетивы арбалета, после чего что-то глухо плюхнулось на землю. Кун обрадовался, что отец подстрелил сову, и побежал посмотреть на птицу. Он взял в руки добычу и поднес ее к факелу, чтобы рассмотреть на свету. Перья на крыльях совы перепачкались от крови.

— Как удачно, завтра отнесем ее монаху, — сказала мать, приняв птицу из рук сына.

— Как? Отнесем всю? — испугался Кун.

— Да нет. Я сварю сейчас из нее суп, а завтра дам вам с собой в храм, — сказала мать и пошла на кухню.

Отец велел детям идти спать. Кун лег на матрас и подумал про себя: «Хорошо бы совы почаще прилетали к нам на крышу, а отец бы их стрелял. Мы бы тогда угощали монаха супом, и он бы точно не стал меня бить».

С утра Кун побежал к Тян Ди. Его отец велел Куну подняться в дом, где посоветовал ребятам больше не ссориться, потому что теперь им предстоит вместе учиться. Кун кивнул и позвал друга поиграть за домом. Они сели на землю и почувствовали тепло разогретого песка, не успевшего остыть за ночь. Утренний песок источал аромат терракоты. Кун рассказал другу, что отец купит ему сегодня новую рубашку. Тян Ди понурился, потому что ему новой одежды даже и не обещали.

Когда Кун вернулся домой, отец как раз разворачивал новую белую рубашку с короткими рукавами. Он купил ее у вьетнамцев за десять сатангов[43]. Мать расстегнула пуговицы и надела на сына обновку. Рубашка пришлась Куну впору, вдобавок она приятно пахла. Кун посмотрел на себя в зеркало. Исун сказала, что он выглядит потрясающе. Кун улыбался во весь рот.

— Если покупать еще и брюки, то надо выбирать те, что из прочной, хорошей ткани, — сказала мать.

— Из какой именно?

— Не знаю, но слышала, что говорили про ткань от «Рыа бин».

Кун шел следом за отцом, довольный собой. Вдруг до него донеслось, как кто-то обронил, что монах Кен сегодня не пошел собирать подаяние. Сердце мальчика забилось чаще. Войдя в храм, они сразу направились к кельям. По пути прошли через террасу, где следовало вытереть ноги. Кун на ходу считал кельи. Их оказалось семь. Потолочные балки и деревянные панели, разделяющие помещения, выглядели очень старыми, а местами — пугающе ветхими. Дощатый пол блестел, словно его натерли кокосовым маслом. Отец зна́ком велел Куну сесть и ждать.

Матери с новорожденными детишками плотным полукругом расположились перед старым монахом. Детки хныкали. Монах склонился над одной из малюток, подул ей на голову и сразу подозвал следующую женщину. Зычный голос его эхом отдавался по всей келье. Куну хотелось и дальше оставаться там, где они ожидали, — подальше от монаха.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Поднесите ребенка! Эге, у него и ушки припухшие, и подбородочек распух… У китайцев и вьетнамцев есть от этого вот такое лекарство…

— Точно. Вьетнамцы мне сказали, что это — свинка, — ответила одна из женщин.

— У вьетнамцев есть настоящие лекарства, но лекарств от ночных судорог нет, — сказала еще одна.

Монах подул ребенку на головку, а затем опустил палец во флакончик с черной жидкостью и смазал им несколько детских ротиков.