Алоха, мой друг - Анна Богдановна Шулятицкая

прогулку. Я не прерывал. В какой-то степени, его радость от каждой прожитой минуты не давала мне окончательно провалиться в уныние. Хью был таким же, но не совсем. Он был моим ровесником, но понимал хуже, чем Келвин. Он не умел молчать. Склонность к непрестанной болтовне была его изюминкой-фишкой, что умиляла и заодно давила. В случае с Келвином расспросы вызывали симпатию. Было в нём что-то бесхитростное и чуткое.

Келвин затронул интимную тему.

Келвин Бэрри: До этого ты ни разу не перегорал? Не психовал, а затем продолжал, потому что чувствовал, что не можешь иначе? Не выпускал пар?!

Эйден Лэмб: Нет. Это странно?

Келвин Бэрри: Не, не странно. Сколько ты там фотографируешь?

Я посчитал точно.

Эйден Лэмб: Пять лет.

Келвин Бэрри: Не мало, но и немного. Я помню, как со мной впервые случилась истерика. Лет в тринадцать. Я фотографировал только для себя, часто посылал работы на конкурсы, но их не принимали. Я думал, что проблема во мне или в ком-то ещё. Винил всех и вся, потому что был обижен. Обида до сих пор не прошла и причиняет боль.

Эйден Лэмб: Так кто же оказался прав?

Келвин Бэрри: Никто. Я не был в шкуре людей, оценивающих фотографии, как и они не были в моей. Я полагал, что буду трудиться не за деньги, а за идею. Отец уверял, что с таким подходом я пропаду. Ну конечно, важнее стабильный заработок, а не творчество. Оно не прокормит и не оденет. Я пообещал, что всё равно не сдамся и буду искать таких же, как я. Безумных, влюблённых, стремящихся к изменениям, а не постоянству. Имею в виду, не в отношениях к кому-либо или к хобби. К изменениям в сфере. Я выбираю любимое дело и развитие, выбираю тех, чьё мнение насчёт искусства разделяю. Злиться из-за неудач я не перестал, но при всех держусь спокойно. Согласились, никому не нужны нытики? Я не отношусь к их числу, но иногда люблю себя пожалеть, когда никто не видит. Выплеснул эмоции и как новенький.

В конце Келвин поставил смайлик, со лба которого стекала капля пота.

Сообщение немало тронуло. Если он не скрывал ранимость, то был невероятно силён. В моём кругу общения было мало смельчаков, готовых признаться в сентиментальности и чувствительности.

Пришла моя очередь задавать вопросы.

Эйден Лэмб: И часто перегораешь?

Келвин Бэрри: Раза два в год. Осенью и зимой на пару дней. Видимо, влияют сезоны.

Эйден Лэмб: На меня влияют магнитные бури и то не всегда.

Келвин Бэрри: Завидую!

Переписка затянулась.

Я интересовался и много думал о цветке, на который возлагал последние надежды. Перед тем как уснуть, захотел узнать обо всех ощущениях, которые испытывал Келвин, когда снимал, уставал или вынашивал идеи. Я радовался, что его творческая жизнь продолжится, когда моя, не успев начаться, подошла к концу и удалил фотографии, чтобы не соблазняться.

Я плохо спал и подскакивал посреди ночи, бормоча чушь несусветную. На меня подействовало волшебство цветка.

Глава 7

Как-то со мной произошла странная, удивительная встреча.

– Эйден! Эйден! – окликнул высокий парень в очках.

Я попросил Хану подождать в кафе за углом и заказать пару порций чего-нибудь сытного. Перед тем как уйти, она предупредила строго, точно младшего брата:

– Откуда он знает твоё имя? В случае чего – ори, размахивай руками или прыгай.

– Сейчас день, и он не похож на маньяка.

– Ты не понял? Уж лучше показаться сумасшедшим, но спастись.

– Скорее всего, он обознался. Я скоро.

Парень, черты лица которого даже вблизи не перестали быть для меня незнакомыми, подошёл и обиженно заворчал:

– Почему не отвечал?

– Почему вы обращаетесь на ты? – спросил я, пребывая в недоумении.

– Не дурачься.

– Мне некогда. Если мы встречались, то явно не в этой жизни.

– Ты давно не был в фейсбуке. Зайди.

– Я общаюсь по ватсапу. Ну, по большей части. Не помню вас, ну хоть убейте!

– Как не помнишь? Я – Келвин. Мы переписывались полмесяца, – возразил он. – Зайди в сообщения.

Он предложил присесть на лавочку, дав возможность определиться с выбором: оставить всё как есть или наладить ещё не родившиеся отношения.

– Это новый вид мошенничества?

– Мне хватает денег, чтобы не обворовывать школьников.

– Значит, втираетесь в доверие, – задел я Келвина, прервавшись на полуслове. – Или прикалываетесь. Где скрытая камера?

– Не подозревай меня во всех смертных грехах.

Он говорил без утайки и смотрел прямо и сердито куда-то в переносицу.

– Ладно, если настаиваете…

Я зашёл на фейсбук. Мельком пролистал переписку с Келвином Бэрри и замотал головой.

– Бредятина! Я такого не писал!

– Но ведь это твоя страница, не так ли?

– Да.

– Тогда в чём проблема? – спросил он, уставившись непонимающе, и, сняв шляпу, небрежно обмахнулся.

– Меня подставили, – выдал я с неуверенностью.

– Кто? – Келвин положил шляпу на голые колени.

– Недоброжелатели.

– Звучит неправдоподобно.

– Что вы обо мне вообще знаете?

– Ты любишь фотографировать.

– Не угадали.

– Когда мы гуляли, я сфоткал бабочку прямо на твоём локте. Сейчас. – Он надел шляпу, чтобы не припекало, и поспешил предъявить доказательство.

На экране высветилась фотография с яркой бабочкой.

– Мой шрам. Точно он?.. Да… он. – В горле пересохло.

Белый, как мороженое, я откинулся на спинку лавочки и беспомощно замолчал. Мне было нечего сказать. Вытерев пот с висков, я поднял взгляд и поджал губы.

Прошло не менее десяти минут, как я расстался с Ханой. Она написала тревожное сообщение, вызывающее как раздражение, так и любовь. О, Хана, ты слишком печёшься обо мне!

Я отправил короткий ответ, мол, приду позже, как мы и договаривались. Она скинула мясо в сладком соусе и кусок орехового пирога. «Как всегда в своём репертуаре», – навестила меня тёплая мысль.

– Эйден, – слуха коснулся вкрадчивый, осторожный голос, – я ещё здесь.

– Да, да. Всё круто, – протараторил я и залился глупым смехом. Тошно-то как.

Келвин посчитал смех признаком беззаботности и лукавства, а не напряжённости и, восприняв его как доброе предзнаменование, дружески хлопнул по плечу.

– Выкладывай.

– Уйдёшь, если я признаюсь? – обратился на ты без стеснения, мысленно подыскивая оправдание.

– Вообще, я по делу. Так что нет.

– Я пошутил. Понимаешь? По-шу-тил.

– Это был розыгрыш? – растерялся Келвин.

От неловкости у меня закрутил живот. Хью помог бы развеять подозрения. Я бы точно рассказал лучшему другу, что Келвин был моим хорошим приятелем? Фотографии, переписка, к которой я не имел отношения – всё это не давало покоя и терзало не слабее внутренних противоречий.

– Тебя очень легко разыграть.

– Возможно. Но играл ты достойно, – ответил Келвин. – Я чуть ли не поверил, что у тебя отшибло память.

– За комплимент спасибо. Скучал?

– Немного. Но ты не расслабляйся. Я всё ещё огорчён. Перед тем как ты пропал, я общался с бабушкой насчёт фотографий. Ты обещал, что мы поедем к ней. Она может провести обряд на…

– Насчёт каких фотографий? – спросил я настолько громко, что привлёк внимание бездомного, жадно чавкающего жвачкой.

Лопнув пузырь, он заклеил губы и кончик острого носа липкой массой.

– Тоже забыл? – не сдержался Келвин. – Или не закончил прикалываться? Будь собраннее, я