Грехи наши тяжкие - Геннадий Евтушенко

– Пойдём?

Она молча кивнула, Алексей галантно помог ей встать, и они бочком-бочком, протискиваясь в узком проходе, вышли из-за стола.

– Не увлекайся, – шутливо шепнула Лиза мужу. Лена молча проводила их взглядом. Алексей неожиданно для самого себя подмигнул Анатолию, тот только покачал головой.

По комнате плыла мелодия танго. Таня попыталась было принять классическую позу, но Алексей отрицательно покачал головой, положив руки на талию девушки, и она послушно пристроила свои руки у него на груди. В танце Танюшка была невесома, послушно угадывая каждое его движение, она, как бабочка, легко порхала рядом с партнёром. В полумраке комнаты медленный ритм танго настраивал на романтический лад. Алексей слегка наклонился к Тане, тонкий аромат её волос на миг опьянил его. Он прижал Танюшку к себе и провёл губами по мочке уха. Его порыв оказался слишком интимным, и он тут же пожалел об этом, ожидая негативной реакции. Но Таня, слегка отстранившись, взглянула на него и… убрав руки с груди Алексея, обняла его за шею и прижалась к нему. Алексей почувствовал упругость её груди и торопливое биение сердца. Кровь ударила в голову, он машинально крепко обнял Таню и зарылся лицом в её волосы. Всё произошло настолько стремительно, что Лёшка не успел сообразить, что же он делает. Однако Таня, казалось, не потеряла хладнокровия. Она слегка отодвинулась от партнёра. Но Алексей нутром почуял, что как-то неохотно, вынужденно Таня сделала это. Он понял, что просто «так было надо». Опустив руки на талию девушки, Лёшка едва заметно погладил Таню ладошками, и в ответ уловил ласковый взгляд её зеленоватых глаз. Девушка чуть заметно качнула головой и шепнула:

– Не здесь.

У Лёшки голова кругом пошла. «Не здесь… Не здесь… Значит, в другом месте, не прилюдно, можно? А что можно? Это же Танька, ребёнок?» Голова то ли от хмельного, то ли от этих слов, или от внезапно возникшей близости с Таней закружилась. Всё и все пропали. Была только она. Вот тут, в этот самый момент, что-то как будто щёлкнуло в нём. Что-то включилось. И он понял вдруг, что танцует с ним не зеленоглазая любимая малышка, а молодая красивая девушка, с которой ему хотелось танцевать бесконечно. Хоть до утра.

Но танец всё же закончился, и он, как в тумане, проводив Татьяну до двери, кивнул ей и выскочил на балкон. Путаные какие-то мысли бестолково бились в его голове, не давая сосредоточиться на чём-то одном. Он жадно вдыхал напоённый вечерней прохладой воздух, стараясь сбросить с себя охватившее его очарование. Лёшка и не заметил, как кто-то пристроился рядом. Повернул голову – Лиза! Она тронула его за плечо.

– Ну что, женишок, освежиться вышел?

Он сразу понял, что Лиза всё видела, оправдываться было невозможно и неправильно. Он пожал плечами, с деланной наигранностью ответил:

– А что, не гожусь? Я ещё парень хоть куда! И Танька хороша. По мне – в самый раз!

– Знаю я, что хороша. Только не по Сеньке шапка! – Она погрозила ему пальчиком. – Так что не увлекайся!

Алексей сделал вид, что обиделся.

– Ну что ты городишь? По Сеньке – не по Сеньке… Она же ребёнок! И почти родственница! Нашла, к кому ревновать! Тоже мне – придумала…

Лиза усмехнулась.

– Ну да… ревновать! Ещё чего не хватало! А насчёт ребёнка – это как сказать… Девочки быстро взрослеют. Лена по секрету со мной поделилась: этот ребёнок уже гуляет вовсю. Так что ты поосторожней, а то и опомниться не успеешь…

Лёшка перебил её.

– Ну что ты, в самом деле? Ерунда всё это. А насчёт погулять… Так когда ж ей гулять, если не в восемнадцать? – Помолчал. – Ладно, пошли танцевать. А то музыка сейчас закончится, и снова за стол. Дышать и так нечем. Пошли, скинем грамм по двести.

И они пошли в комнату. Лёшка незаметно облегчённо вздохнул.

Перерыв вскоре закончился, все потянулись к столу. Лёшка, шепнув Лизе: «Я сейчас», снова вышел на балкон вдохнуть свежего воздуха. Его не отпускала эта Танина фраза «Не здесь». Она вертелась в голове, не давая думать ни о чём другом. «Не здесь… Получается, что Танька чуть ли не свидание мне назначает? Здесь нельзя, значит, найди место, где можно? Если ты, конечно, мужик! А как это иначе понимать? Но это же Таня! Танюшка. Ребёнок. Да ещё ребёнок самых близких мне людей. И с ней свидание? С ума сойти! Невозможно». Так он стоял, пока Лиза не окликнула его от двери, укоризненно покачав головой. Потом недовольно добавила:

– Очарованный, околдованный? Пошли уже, а то Толя без тебя пить не может, а хочется.

Лёшка вздохнул, оторвался от перил, на которые наваливался всей грудью, и пошёл к столу.

Сразу заметил, что насчёт того, что Толька без него пить не может, Лиза погорячилась. Заметил он и то, что Таня теперь сидит на другом месте, рядом с мамой, и перед ней стояла его, Лёшкина, рюмка. И не пустая. Таня взглянула на него и сказала:

– Ну, вот и наш маэстро танго прибыл. Он давно обещал тост сказать. Так что ждём. – Она взяла его рюмку и, обернувшись к нему, с улыбкой добавила: – Ну, говори. А я обещаю: выпью до дна!

По её зарумянившимся щекам Алексей понял, что она водочки уже хватанула. Может быть, и не одну рюмку – слишком смелая стала. Он сел на своё место, недовольно пробурчав:

– Уже и на минуту отлучиться нельзя! Спаиваете ребёнка! – Глянул, скрыв недовольство, что теперь между ним и Таней заняла место Лиза, и продолжил: – И отсадили от меня, чтоб контроля не было!

На самом деле, на душе у него было как-то тепло и радостно.

Юрьев заметил:

– Ладно, контролёр, наливай.

Лёшка улыбнулся и бухнул себе водки в фужер, рюмка-то у Тани осталась.

– Ну, заставляете выпить – будем пить. – Кинул взгляд на застолье. Гости, хотя говорили вроде бы вполголоса, но как будто все одновременно, и в комнате стоял настоящий гвалт. Он продолжил: – Вот, все по своим компаниям устроились. Так что тост только для нас. – Поднял свой фужер. – За наших, подчёркиваю, наших прекрасных дам! Мужчинам можно пить сидя.

Захмелевшая Татьяна не выдержала и пискнула:

– А женщинам – до дна!

Так и выпили. А дальше… дальше Лёшку понесло, как Остапа в Васюках. То ли захмелел он после фужера водки, то ли Таня на него так подействовала, но на него нашло вдохновение, и Лёшка беспрестанно удачно шутил и блистал остроумием. Вообще-то в жизни он не был остроумным. Чаще всего на шутки друзей, а зачастую и острые выпады сослуживцев и разного рода начальников редко мог ответить быстро и достойно, и только спустя некоторое время, переваривая в голове эти шутки и выпады, легко находил остроумные и разящие ответы. К сожалению, они уже никому нужны не были. Ведь ложка дорога к обеду! Лёшка вообще не отличался быстротой реакции в принятии решений. Мог блеснуть эрудицией, но не остроумием, в компаниях больше молчал, чем балагурил, а авантюризм в поступках был исключён полностью. Но в какие-то минуты жизни острота реакции и даже некоторая агрессивность в спорах, то есть совершенно не характерные для него качества, вдруг просыпались и начинали бить ключом. Какой-то бесёнок вселялся в него, и он буквально взрывался и разговорчивостью, и остроумием. Правда, случалось это крайне редко, но друзья-приятели надолго запоминали эти деньки и его выходки. А вообще Алексей не любил ни больших собраний, ни больших компаний, а различные официозы терпеть не мог. На таких мероприятиях он был ещё более молчалив, чем обычно, общался только с близкими людьми и терпеть не мог длинных и цветистых тостов. Люди, мало знающие его, но слышавшие об Алексее немало хорошего, удивлялись: «За что же любят этого молчуна? Так, ординарный парень». И только со временем меняли своё мнение. А Алексей, в общем-то, был равнодушен к мнению посторонних. Он знал, за что друзья ценят его и за что он ценит их. Девизу «Быть, а не казаться» Алексей стремился следовать всю жизнь, показуха была ему чужда. Поначалу от Лизы Лёшке нередко перепадало за пассивность, нежелание лишний раз подойти в компании к нужному человеку, сказать нужный тост, подольстить начальству. Она убеждала его:

– Ты же умеешь красиво говорить, выступил бы, лишний раз обратил на себя внимание, тебя бы лучше оценили…

– Меня и так ценят. Человека определяют дела, а не слова. Какими бы красивыми они ни были. Это только дуракам лесть нравится. И кошкам.

Лиза качала головой.

– Ты как будто в другом мире живёшь, – и добавляла. – Наверное, за это я тебя больше всего и люблю.

Он прижимал Лизу к себе и целовал её глаза.

Вот и на этой вечеринке было немного знакомых. В основном люди, с которыми юбиляр работал. С некоторыми из них Алексей изредка встречался и раньше, но это была не их компания, и он помалкивал. Общался в основном с Лизой и сидевшими рядом Юрьевыми, пил немного, в общих разговорах, зачастую касавшихся производственных тем, не участвовал. Лиза, усмехнувшись, шепнула ему на ушко:

– Тут, как всегда: выпили – о работе, на работе – о женщинах.

Радости во всём этом было мало, Лёшка томился и думал о том, когда можно будет отчалить домой. Поначалу он вяло отреагировал и на появление Тани. Юрьевы возвратились в Москву уже несколько лет назад, но Таню он видел только мимолётом. Он в дверь к ним, она из двери – на очередное свидание. «Раз она так, и мы будем так!» – И почти вычеркнул её из своей жизни. Поэтому, услышав её голосок, сразу и не пошёл посмотреть на дочку Юрьевых, а тем более уговаривать её остаться. А когда эти уговоры затянулись, и Лёшке буквально скучно стало одному за столом, он лениво поплёлся в прихожую и там увидел то, что увидел – прекрасную и совершенно растерянную незнакомку. Ему стало жаль девушку. И он привёл её за стол. Правда, после первого порыва Алексей несколько растерялся. Татьяна сразила его красотой и взрослостью. Конечно, он спас её, увёл из толпы, но, что дальше? Как вести себя? Всё же он был обижен на Таню. И притих. Но вот прошёл первый танец, как первый бал. И этот танец, и поведение Тани, и эта фраза «не здесь», не только всё поставили на свои места, но и заставили его совершенно по-новому взглянуть на свою крестницу. Он сразу простил ей всё: отчуждение, холодность, свидания… Он понял, что в нём возродилась любовь к Танюшке. Вместе с тем он был в смятении: не мог вот так, с ходу, разобраться в своих чувствах. Кого же он любит: маленькую девочку Танюшку, которую он забирал из роддома, катал в коляске, которой покупал погремушки и порой водил в школу, учил с ней первые буквы и рисовал подаренными им же красками папу и маму? Или девушку, прикосновение груди которой словно обожгло его сознание, и которая чуть ли не назначила ему свидание? Уж точно не для того, чтобы домики красками рисовать! Пытаясь замаскировать своё непонятное ему самому состояние, Лёшка и маханул этот фужер водки. А дальше понесло. Он перестал думать о том, чтобы поскорее закончилось это застолье, развеселился, после первого тоста сказал ещё какой-то, и вечер покатился легко и свободно, Лёшка острил, рассказывал анекдоты, вспоминал весёлые истории из своей жизни, своего с Толькой детства, пил, не хмелея. На всех присутствующих произвёл, как говорится, впечатление. В конце концов, друзья последними покинули гостеприимный дом. С Юрьевыми долго не расставались, раскрасневшаяся Елизавета приглашала всех к себе продолжить застолье, но не уговорила. На прощание Лёшка всех расцеловал, а Танюшке пригрозил пальчиком: