Сотвори свое будущее. Как силой мысли изменить судьбу - Луиза Хей

Карла засмеялась:

– Я тоже это помню. Один из ее дурацких нарядов для двойняшек. Она всегда была так озабочена, чтобы наши костюмы сочетались.

– Не возражаешь, если я ощупаю твое лицо? – спросил Джонатан. – Мне любопытно.

– Не возражаю, давай!

Джонатан встал и провел пальцами по лицу сестры.

– Я уже старая, – заметила она.

– Угу, я тоже.

– Вообще-то ты выглядишь лучше, чем я ожидала».

– Что ж, спасибо, пожалуй, – сказал Джонатан.

– Значит, я говорила, что мне хотелось бы установить более близкие отношения, если тебе, конечно, это интересно. Не имею в виду ничего обременительного. Просто общаться, понимаешь? До моего дома отсюда двадцать минут езды.

– Я думал, ты живешь в Сиэтле.

Она засмеялась: «Это было сто лет тому назад».

Джонатан вздохнул:

– Знаешь, мне бы тоже этого хотелось. Я никогда не смогу ужиться с матерью. Хотя с отцом повидался бы с удовольствием.

– Может, мне удастся это устроить.

– Это было бы чудесно. – Внезапно глаза Джонатана наполнились слезами.

Карла сидела рядом.

– Ой, не хотела тебя огорчать!

– Все нормально.

На пороге появился Родни.

– Что случилось? – спросил он.

Карла встала.

– Просто дядя Джонатан переволновался.

Она вытерла глаза.

– Думаю, нам лучше уйти. Дашь свой телефон?

– Конечно, запиши, он там, на аппарате.

Карла переписала телефон, затем обняла Джонатана.

– Буду на связи. Рада, что приехала.

– Я тоже рад. Был рад и тебя повидать, Родни. Приходи, когда захочешь.

Выходя, они прошли мимо Лупе.

– Мистер Джонатан, кто это? – спросила она.

– Моя сестра и ее сын-гомосексуалист.

– Правда?

– Да. Вряд ли она сама это понимает. А он сознает. Вот уж действительно, каких только чудес не бывает?

– Это значит, что вы этому рады?

– Да. Рад. Не знаю, почему, но рад.

* * *

Джонатан накрывал на стол, расставляя чашки чайного сервиза из костяного фарфора. Вошла Лупе с пакетом купленных продуктов.

– Купила все, что вы хотели, чай, печенье.

– Какое?

– Миланское.

– Великолепно. А как насчет лимонов?

– Да. И их тоже.

– Хорошо. Тогда доставай. Я покажу, как нужно их нарезать для меня.

Спустя пятнадцать минут они уже сидели вместе за обеденным столом, словно на официальном чаепитии. Стол был покрыт льняной скатертью, которую Лупе выгладила именно так, как велел ей Джонатан. Подобранные в тон салфетки были сложены и накрахмалены. На столе – расписанный анютиными глазками чайный сервиз с позолотой. А в центре стояла ваза со свежими гортензиями и пионами. Лупе то и дело входила и выходила, любуясь сервировкой.

– Это все так красиво выглядит. Даже жалко пользоваться. Жаль, что вы не видите!

– В уме я себе все это очень хорошо представляю, кажется, так говорят. Прежде чем ослепнуть, я так пил чай уже много раз.

Джонатан разливал чай очень осторожно, а Лупе мастерски, как стратег, подвигала нужные ему приборы поближе.

– Так сколько кусочков сахара тебе положить?

– Хм… Два? Я никогда раньше не пила такой чай. Только со льдом и лимоном.

– Уж в это я никогда не поверю! А вот Джорджи любил с двумя, а иногда с тремя кусками сахара.

– Потому что он сам был приятный, как сахар. А вам сколько положить?

– Ни одного. Только лимон.

– Ха, вот поэтому вы и сами такой кислый.

Джонатан презрительно посмотрел на нее, затем разлил чай по чашкам.

– Давайка послушаем про платье для твоего quinceañera, о котором ты столько говоришь.

Лицо Лупе просветлело, она торопливо начала рассказывать:

– Я знаю, чего именно мне хочется. Мне оно даже снится. Во‑первых, мне совсем не нравятся платья без бретелек. Поэтому нужно обязательно, чтобы были тонкие атласные бретельки и кружева на corpino .

– А что такое corpino?

Досадуя, что ее перебили, Лупе объяснила:

– Корсаж. Вы что, разве не знаете? Затем длинный подол, кружева и вышивка стеклярусом. А вот насчет цвета ткани я пока еще не уверена. Но она должна быть светлой, думаю, что платье должно быть похоже на подвенечное.

– У меня есть друг – владелец магазина тканей. Когда у меня был портной, то я все покупал именно там. Он закупает ткани по всему миру, самые лучшие. Мы могли бы зайти к нему и глянуть как-нибудь.

– Правда? А когда?

– Когда захочешь.

– Как насчет завтрашнего дня?

– Конечно, только мода-то за три года не сменится? – съехидничал он.

– Мода для quinceañera никогда не меняется. Все всегда очень элегантно, и некоторые девушки даже надевают тиары.

Джонатан фыркнул, так что из ноздрей брызнуло чаем.

– Тиара? Ну, это вульгарно!

Лупе заговорщически усмехнулась:

– Знаю. И насчет вуали я тоже не уверена. Как считаете, стоит мне надевать вуаль или нет?

– Не думаю, – ответил Джонатан. – Под вуалью обычно прячут лицо. Но ты-то хорошенькая. Я ведь тебе говорил.

– Вы единственный, кто так думает. Школьницы, особенно одна, по имени Бри, относятся ко мне, как к какой-то уродине!

– Бри? Ее что, назвали в честь мягкого сыра? Думаю, она ни черта не понимает. Похоже, она просто маленькая, сопливая девчонка. Как она выглядит?

– Ну, у нее привлекательная внешность, по крайней мере, для нашей школы. Длинные светлые волосы, с прядями различного оттенка. Носит «конский хвост». И, как это называется… когда маленький нос немного вздернут?

– Пятачок?

– Нет, курносый. Так, кажется. У нее прекрасная кожа, всегда загорелая, даже когда нет солнца. Они с матерью одеваются одинаково. В короткие юбки и облегающие топы, которые не прикрывают живот. Плюс ко всему они богаты.

– Звучит ужасно! Я их обеих уже ненавижу.

– В душе Бри, возможно, совершенно нормальная. В любом случае, думаю, что подружусь с ней.

– А это еще почему?

– Потому что я каждый день, закрыв глаза, представляю себе, что мы стали друзьями.

– Полагаешь, это сработает?

– Уверена!

– Не понимаю, зачем ты забиваешь себе голову мыслями о ком-то вроде Бри. Держу пари, ты гораздо привлекательнее ее.

...

Ты обязательно станешь «королевой бала», как это раньше называли.

– Это значит, что девушка хорошенькая?

– Значит, что хорошенькая и… благовоспитанная.

Лупе улыбнулась:

– Люблю попить чаю.

– Знаешь, кому еще нравилось, когда мы с другом чаевничали? Бо!

– Вашей собаке?

Джонатан утвердительно кивнул.

– А когда умер ваш друг, она была еще жива?

– Пес умер спустя три месяца после Джо. Я предполагал, что это может произойти. Он так любил Джорджи. Однажды он просто отказался от корма. На следующий день уже не вставал со своего места. А вскоре навсегда меня покинул, точь‑в‑точь как мой друг. Это был один из самых ужасных дней в моей жизни. А там настала и моя очередь.

– Ваша?

...

– Мой друг, моя собака, мое зрение, моя карьера, – и он щелкнул пальцами, – все сгинуло за какие-то мгновения. Но у меня по-прежнему сохранился этот чудесный чайный сервиз, которым я не пользовался уже много лет. И я все еще зарабатываю на репродукциях, слава богу!

– А мысленно вы все еще рисуете?

– Что ты имеешь в виду?

– Вы все еще представляете, как пишете картины?

– Нет. Никаких мыслей на этот счет у меня в голове нет.

– Может, как раз в этом проблема. Если бы вы…

Помрачнев, Джонатан ее перебил:

– Ясно. Во всем я виноват. Я ужасен. Все делаю неправильно. И, наверное, поэтому я и ослеп!

...

– Не говорите так! В воздухе вокруг нас есть нечто, что слышит наши слова.

– Откуда такие глупые мысли?!

Лупе не обратила внимания на его тон и сказала, слегка наклонившись:

– Это крохотные молекулы. Когда мы что-то говорим, то наши слова передаются всем молекулам, что есть в мире. И тогда они все вместе делают так, чтобы наши слова сбылись.

– Что ж, большое им спасибо, что ослепили меня.

...

– Когда что-то говоришь или рисуешь, это непременно становится правдой, – невозмутимо продолжала Лупе. – Поэтому и нельзя ругаться или произносить неприятные слова. А образы, что у вас в голове, еще сильнее. С их помощью мы сами рисуем свое будущее.

Джонатан довольно долго молчал.

– Это самая смешная вещь из того, что я слышал за всю жизнь.

– Ну, я в это верю, – произнесла Лупе, вставая. – И к тому же вы совсем не ужасный человек. Ужасный человек никогда не пришел бы ко мне на концерт.

И она вышла, прежде чем он смог ответить.

...

Парча, шифон, атлас, шелк, тюль, органза, тафта, кружево… Она выглядит в этом просто изумительно. Этот цвет называется небесно-голубой. Он немного мерцает, и это еще лучше подчеркивает оттенок ее кожи.

Я сорок лет отработал на работе, которую ненавидел. Зато теперь собираюсь делать то, чего сам хочу!