Четыре встречи. Жизнь и наследие Николая Морозова - Сергей Иванович Валянский

изложенную здесь во второй части.

Почти все эти статьи были порознь уже напечатаны в «Русских ведомостях», давших средства для всей моей поездки, и в «Речи» и вошли сюда без перемены.

Николай Морозов

ЧАСТЬ II

ДАЛЕКО ОТ ПОЛЕЙ СРАЖЕНИЯ

Отрывок I. Грядущие войны

(Из летних впечатлений,

после возвращения с войны)

Широкой синей лентой протянулась родная Волга под синим же июльским небом. Солнце уже высоко поднялось над безоблачным горизонтом и посылает мне прямо в лицо пучки своих жгучих лучей. Они золотят желтые песчаные берега, и ослепительно яркая полоса света тянется от солнца по поверхности воды прямо ко мне.

— Сколько бы ни было людей на берегу, — вспоминаются мне слова какого-то японского ученого, — каждому из них будет казаться очевидным, что только ему одному солнце посылает эти блестки, что он один избран среди всех остальных… И однако же, это глубокая психологическая ошибка.

— Да, это глубокая ошибка, — мысленно соглашаюсь с ним я, — и притом ошибка первичная, самая древняя и самая большая из всех других ошибок. Все остальные покоятся на ней, как на фундаменте, и рушатся сами собой, как только объективная наука убеждает нас и делает очевидным для нашего сердца, что мы все равноценны в общей жизни мироздания.

Я еду, возвратившись с войны по причине жестокого бронхита, полученного на передовых позициях, по берегу Волги за цементом и известью для ремонта моего дома, на Копринскую пристань, уже виднеющуюся на том берегу Волги, а за мной бегут толпой босые деревенские мальчики.

Они играют «в войну».

У всех закинуты на плечи ружья из палок, и один из них, одетый чище, чем остальные, и не босой, а в сапогах — их офицер, — вооружен саблей из кривого прута.

— Вперед! ура! отбивай их пулемет! — кричит он, махая своей саблей, и вся маленькая орда храбро бросается на песчаный холм и, схватив там какой-то валяющийся пень, с воинственными криками тащит его вниз. «Неприятель» выбит из окопов, пулемет отнят, и запыхавшиеся воины возвращаются обратно на дорогу, героями, увенчанными лаврами.

Потерь никаких, никто не хочет играть роль убитого или раненого, а тем более пустившегося в бегство.

Они уже давно обратили внимание на мое приближение.

— Зачем едешь на одре? — кричит мне «офицер», удивленный, что я ехал не в обычном деревенском тарантасе, а на особых дрогах, с высокими стойками спереди и сзади, называемых здесь одрами, служащими в наших среднерусских деревнях для перевозки копен сена.

— За покупками на пристань!

— Довези до воротец, мы тебе их отворим!

— Садитесь!

Трое из ребятишек вскочили сзади на запятки моего «одра» и, уцепившись руками за его высокие задние рогатины, поехали рысью вместе со мной, едва удерживаясь от падения при толчках и прыжках неуклюжего экипажа на колеистой дороге.

— Берегись! — кричали они проходящей девушке. — Артиллерия едет! Сейчас ударим шрапнелью!

Мы быстро доехали до ворот полевой изгороди. Они были мигом отворены мальчиками, забежавшими вперед и изобразившими заставу, экипаж был пропущен по паролю на береговые пески, и все маленькое войско побежало назад брать новые пулеметы.

И вот на жгучий вопрос: почему войны вообще возможны на современном земном шаре? — получился для меня наглядный ответ.

— Прежде всего остального потому, что его обитатели в общей массе относятся к ним еще так же, как эти дети.

— А почему они так относятся?

— Потому что нет пока в душе современного среднего человека прирожденной любви к своему ближнему, а ее нет потому, что каждый человек и каждый народ думает еще, будто яркая полоса солнечных лучей тянется только к одному ему, минуя всех остальных.

— Что же надо сделать, чтоб навсегда прекратилось такое душевное состояние?

— Многое, но прежде всего надо дать каждому народу правильные представления об остальных народах, чтоб всякий человек видел в них таких же детей человеческого рода, выработанных его исторической эволюцией и необходимых для правильного развития человечества во всем его целом.

Каждый народ и каждый язык в этом эволюционном процессе, очевидно, играют какую-то необходимую, хотя и не вполне выясненную для нас роль.

А правильное представление о всех народах может возникнуть только в связи со всесторонним знанием окружающего мира и с уничтожением тех причин, которые вызывают у людей представление о других народах как о своих врагах или соперниках…

Тогда и игры «в войну», которые (читатель может быть уверен) происходят теперь не только на берегу Волги, но и на берегах Эльбы, Рейна, Дуная и чуть не во всех европейских и азиатских деревнях, потеряют для воображения детей, а затем и подросшей из них молодежи, всю свою привлекательность, особенно если с самого раннего детства ни немцы, ни австрийцы и никакие другие нации не будут питать, как теперь, пробуждающегося сознания ребенка сказками о легендарных богатырях, секущих своими огромными мечами человеческие головы направо и налево.

А это ведь вполне возможно! Уже и теперь на смену старинным, воинственным, появляются у всех народов новые детские сказки, наполняющие пробуждающееся сознание более мягкими образами и приучающие новые поколения видеть истинный героизм не в борьбе человека с человеком, а в общей борьбе всех людей с враждебными им силами стихийной природы, постоянно проявляющимися то здесь, то там.

Да, слишком много героизма и самоотверженных жертв потребуется нам и помимо войн для завоевания новых знаний, новых истин, новых путей в земной жизни…

Припоминая народную литературу, на которой воспиталось современное поколение Германии и других стран, нельзя не видеть, что она выставляла в самом привлекательном виде многое такое, что на деле просто ужасно. В этом отношении она являлась как бы ловушкой природы, поставленной для завлечения тех подростков, которые были более слабы умственно и нравственно…

Что, например, для нас, русских, может быть тяжелее, чем воспоминание о нашествии на нас Наполеона I с его двенадцатью языками?

А между тем едва я возвратился с Волги, как в тот