Ничего интересного - Уилсон Кевин

— Он лучше всех? — спросила я.

Тимоти не торопясь осмотрел свой полк и наконец произнес:

— Сегодня Брюс лучше всех.

Он передал мне игрушку, и я ее обняла. Панда очень приятно пахла чистотой.

Пока я обнимала Брюса, Тимоти собрал всех остальных животных и убрал в сундук. Мальчик казался довольным. У меня было такое ощущение, будто я только что прошла проверку. Тимоти положил руку мне на голову, и я едва сдержалась, чтобы не отмахнуться от него.

— Ты хорошая, — сказал он и слегка улыбнулся.

И тут на пороге появилась Мэдисон.

— Ой, вы играете?

— Вроде того, — ответила я.

— Ты выбрала Брюса?

— Да. Он лучше всех.

— Сегодня лучше всех, — пояснил Тимоти.

— Папочка дома! — вдруг сказала Мэдисон, и Тимоти как будто весь завибрировал. Что это? Счастье? Восторг? Страх?

— Папочка! — воскликнул парнишка и выбежал из комнаты.

— Джаспер дома, — сказала мне Мэдисон.

— Н-да, — промычала я. — Ну ладно.

Я шла рядом с Мэдисон, близко-близко, ближе не бывает. Мы обнаружили Тимоти одновременно — зависшим в воздухе над головой сенатора Робертса. Лицо мальчугана искрилось счастьем, что позволило мне немного расслабиться, а это было абсолютно необходимо, чтобы пережить такой момент.

— Папочка приехал! — кричал Тимоти, и я видела, как он весь сияет от гордости.

— Я приехал, — сказал Джаспер, он не улыбался, но и не хмурился.

Сенатор Робертс был высоким ровно настолько, чтобы выглядеть важно. Его волосы были не седыми, а серебряными, как будто он император какой-то далекой ледяной планеты. А его глаза были просто восхитительно-голубыми. Он оказался красавцем. На нем был бежевый костюм, идеально ему подходящий, и светло-голубой галстук с серебряным зажимом в виде ослика, символа демократической партии. Сенатор выглядел немного устало, как будто быть таким важным человеком сродни подвигу Геракла. Если бы хоть один аспект его внешности оказался хоть на самую малость не таким, как надо, он смотрелся бы зловеще. Но все было идеально. Я бы не вышла за него, даже несмотря на деньги, но понимала, почему это сделала Мэдисон.

— Милый, — сказала моя подруга, когда Тимоти вдоволь насладился вниманием отца, — это Лилиан.

Не выпуская сына, который уткнулся носом ему в грудь, сенатор поприветствовал меня:

— Здравствуйте, Лилиан.

— Сенатор Робертс, — ответила я.

— О, прошу, просто Джаспер, — запротестовал он, но было видно, что формальность пришлась ему по душе.

— Приятно познакомиться, Джаспер.

— Вы в этом доме почти легенда, — сообщил он. Его голос звучал размеренно, завораживающе, южного акцента ровно столько, сколько нужно. Не мультяшный герой и не ведущий новостей в Атланте. Лирический, медовый голос, и на сто процентов органичный. Очень приятный. — Мэдисон в вас души не чает, — продолжил он.

— Ох, понятно, — стушевалась я.

Что Мэдисон могла ему рассказать? Он знал, что я помогла ей не вылететь из шикарной школы-интерната? Что было бы лучше: если бы она сказала или если бы нет?

— Мы так рады, что вы здесь, — сказал сенатор.

Он не моргал. Не знаю, а вдруг умение не моргать обязательно для политика, вдруг моргание — признак слабости? Подумав об этом, я заморгала так часто, что чуть не полились слезы.

— Я рада, что приехала, — выпалила я наконец, будто после долгих мучений вспомнила следующую реплику в пьесе.

— Поужинаем? — Джаспер произнес это как заклинание, не обращаясь ни к кому конкретно. Я знала, что, когда мы войдем в столовую, там обнаружится еда, которая появилась только после того, как хозяин сказал это слово.

— Да, — ответила Мэдисон. — Ты голоден?

— Да, — ответил ее муж все еще без улыбки.

Может, он думал о своих огненных детях. Может, он думал обо мне, об этой странной женщине, которая вдруг оказалась в его доме. А может, он просто думал о действиях, которые ему нужно предпринять, чтобы стать президентом. Суть в том, что я не знала, о чем он думал, и от этого начала нервничать.

— А ты хочешь есть, Лилиан? — спросила меня Мэдисон.

Что бы случилось, если бы я вдруг сказала «нет»? Иногда я ужинала в час-два ночи. Было шесть вечера. Если бы я сказала «нет», все разошлись бы по своим комнатам ждать, пока я не буду готова? Выяснять мне не хотелось. Я, если честно, ужасно проголодалась.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Да, я бы тоже поела, — сказала я наконец, и мы прошествовали в столовую.

Я диву давалась, как быстро оказалась втянута в ритм их семейной жизни. Не то чтобы это был естественный процесс, но при этом лезть вон из кожи, чтобы его наладить, тоже не приходилось. Я снова подумала — хотя, конечно, знала и об этом до того, как испытала на своей шкуре, — что богатство всегда может все расставить по местам.

От этого мне вдруг пришло в голову, что парочке детишек, которые как два солнца поднимались из-за горизонта, не удастся ничего сделать с этим местом, что они тут испарятся. Тогда я не сообразила, но уже потом вспомнила, что эти дети уже когда-то жили здесь, в этом поместье, и оно было для них домом, но их отсюда изгнали. Я не знала, в чем здесь мораль. Я об этом не думала.

После ужина, который приготовила Мэри, — пасты капеллини с курицей в оливковом масле и лимонном соке, хлеба, который с хрустом разламывался, как жеода[6], ледяного вина и какого-то воздушного торта, пропитанного алкоголем, — мы вышли на улицу, где все еще светило солнце. Идеальный вечер! Мэдисон хотела мне что-то показать, и мы побрели через траву, которая — без шуток — скрипела у меня под ногами, пока не дошли до баскетбольной площадки, покрытой блестящим ониксовым асфальтом с линиями, сиявшими белизной. Мэдисон щелкнула выключателем, и наверху зажглись лампы.

— О господи, — выдохнула я.

— Раньше тут был унылый теннисный корт, — сказала Мэдисон, — но я его переделала.

— Восхитительно! — Площадка впечатлила меня гораздо больше самого дома.

— Баскетбол нельзя назвать изысканным хобби, — нахмурившись, призналась Мэдисон. — Мне вообще не с кем играть.

— Я бы сыграла, — сказала я. — Я хочу играть.

Джаспер, как будто это все было спланировано заранее, взял Тимоти за руку и отвел его к небольшой трибуне на краю площадки. Мэдисон открыла водонепроницаемый ящик и выудила оттуда мяч, который выглядел так, будто его ни разу никто не бросал. Она молниеносно подала мне мяч, который я приняла и, трижды переведя его, изобразила ленивый бросок в прыжке, который, слава богу, сработал — мяч упал прямо в корзину, сопровождаемый тем соблазнительным звуком, который раздается только при самом точном попадании. Промажь я тогда, думаю, разревелась бы на месте.

Мэдисон поймала мяч, прежде чем он успел коснуться земли, обвела невидимого противника, крутанулась влево и выполнила классический бросок крюком прямо в корзину.

— Часто играешь? — спросила я. Будь у меня такая площадка, я бы не отлипала от корзины.

— Не так часто, как хотелось бы. Скучно, знаешь, вечно бросать и бросать. Мне бы сразиться пять на пять.

Так позови своих работников, — предложила я. Зачем вообще нужен садовник, лучше бы баскетбольную команду в гостевом домике поселила.

— Со мной мало кто справится, — сказала Мэдисон.

И она не преувеличивала. Моя подруга была абсолютно права. За время ее учебы «Железные горы» дважды выигрывали чемпионат штата, и оба раза Мэдисон выступала на чемпионате страны. В Вандербильте она тоже играла. На площадку она не вышла, но я знала, как нужно уметь играть, чтобы попасть на скамейку запасных в такой команде.

И я знала, что Мэдисон была мне рада. Я попала на региональные в двенадцатом классе, правда, в основном потому, что наша команда была просто отстой и приходилось делать все самой, отчего мои результаты подскочили до небес. Но на чемпионат страны мы даже отборочные не прошли. Я так и не смогла определиться, радоваться или нет, что наша школа и «Железные горы» находятся в разных категориях и мне ни разу не выпало шанса выступить против Мэдисон и посмотреть, на что она готова, чтобы меня остановить.