Избранное - Фердинанд Фингер

Я Пушкина бессмертное стихотворенье,

В котором вечные слова: «и жизнь, и слезы, и любовь».

25.02.2010

Кончилась война. Феникс, возрожденный из пепла. Русская солдатка – год после войны. Австрия – Вена. Вот она русская женщина – Елена Алексеевна Орлова. «Ветераны» – песня, посвященная ее памяти, которую написал ее внук Георг Фингер.

Стихи о войне

Всем Павшим и Живым,

подарившим нам счастье жить

09.05.2010

Ф.Фингер

Случай

Москва, ноябрь, сорок пятый,

И холода, и голода года.

В тот долгожданный день военного парада

Я выбежал мальчишкой со двора.

От Белорусского до Пушкинской и далее,

До самого конца моей Тверской

Громады танков – Т-тридцать четыре —

Четыреста стволов рвались в последний бой.

Сегодня страшно невозможное представить,

Невероятный гром и дым, стоящий на Тверской,

Удушье газов, проработанной солярки,

И вдребезг окна от вибрации на мостовой.

И вдруг случилось – «Мамочка родная»!

Один танкист махнул перчаткою в руке.

И я сквозь скрежет, лязг металла пробираясь,

Услышал: «Лезь на танк ко мне»!

И я скользнул сквозь люк полуоткрытый,

Проник я в танк скользящею змеей,

И неожиданно танкист в проеме люка

Коснулся до щеки моей колючею щекой.

Я – безотцовщина, едва ли не заплакал,

Не мог себе позволить, я такой.

И в башне танка, холодом объятой,

Был обогрет отцовской, теплою рукой.

Громадины в броне при минус тридцать,

Покорно ждали. Вдруг – приказ отдан.

Движенье по Тверской и вниз на площадь,

Где ждал их маленький, ужасный «Великан».

И легендарный танк, проскрежетав брусчаткой,

Как будто рвался он в последний бой,

За каменным мостом с мальчишкою расстался,

И тот счастливый побежал домой.

В тот день так повезло и мне, и маме,

Ведь мог в тот день домой не прибежать,

Не удалось бы проскочить чекистов оцепленье,

В объятья смерти несмышленыш мог попасть.

Благодарю тебя, божественное провиденье,

За колосок расстреливали в десять лет тогда [5] ,

Тебе спасибо, танк, что дымовой завесой

От верной смерти ты прикрыл и спас меня.

И до сих пор с трудом я понимаю,

Как перешел танкист смертельный тот предел.

По временам военным знал, что ожидает

Его немедленный и неминуемый расстрел.

Ведь сделал он непоправимую ошибку,

Что в танке невоенному быть разрешил,

И нарушенье тех времен военного устава,

Ему бы вождь народов не простил.

В глазах вождя я был бы террористом,

Я – враг – внедрился в танк, и, если рассудить,

Снарядом мог шмальнуть по мавзолею,

За это пулю в лоб я должен получить.

Всем сердцем я теперь танкиста понимаю,

Как исстрадался без семьи с военной он поры,

Он обнимал меня, как своего сынишку,

Как любящий отец, вернувшийся с войны.

А Бог велик – и русского героя

От сталинской расправы защитил.

И много раз он, раненый и обоженный,

Надеюсь я, счастливо жизнь прожил.

Прошли года – мне семьдесят четыре.

Одиннадцать годков тогда ведь было мне.

Но я и до сих пор с восторгом вспоминаю

Щеку мужскую – ту колючую, прижатую ко мне.

За что воевали. Берлин. 1945.

Предчувствие

ВОЕННЫЕ СТИХИ ГЕРОЯМ ВОЙНЫ

Село российское, глубинное, дороженька в пыли,

Речонка мелкая с пескариками на ленивых плесах,

Да срубы пятистенок – церковка вдали,

Березки беленькие на пригорках в длинных косах.

Полынь – трава дурманом в голову зашла,

И рыжие подсолнухи следят за солнцем,

Шумок с гумна – полуденная тишина,

Старушек головы в повязанных платках в оконцах.

Мальчишки заигрались тряпочным мячом,

И козы блеющие щиплют траву,

Деревня тихая залита солнечным лучом,

И сердце обливается душевною отрадой.

Большак. Большак – твой перекресток – весь в пыли,

Проезжею телегой взбаламучен,

И лес таинственный стоит вдали,

И сеном пахнущий овин над кручей.

Вот появился «Газик», вдруг остановясь,

И трое из морской пехоты появились,

Какая у морских с той деревенькой связь?

Похоже, адрес знали, взглядом зацепились.

Вот подошли к калитке, ко двору,

И к ним мужчина с женщиной из дома вышли,

И подошли к троим, поняв, что не к добру,

Молчали оба, погрузившись в мысли.

Стояли молча, по щеке пошла слеза,

Все трое сняли перед стариками бескозырки,

Уж не дождутся старые домой сынка,

И внука не дождутся, и его улыбки.

Проклятая война, затеянная ни про что,

Ты отнимаешь у людей все лучшее на свете,

Рыдают женщины и втихомолку – их мужья,

Уж не откроют в дом родной калитку дети.

22.02.2010

Атака

Эх, ночь перед атакой, это же – Шекспир!

Здесь драма в драме – сказано в квадрате,

Ракеты высверлили темноту до дыр,

На дне окопов в думы погруженные солдаты.

Тот, кто не брился и не целовался никогда,

В воспоминаниях, как с Лелькой на «сельпо» нацелил

Подушечку в полосочку, другого, как всегда.

Зачем же он тогда ее так долго клеил?

Другой, постарше, в муках боя ждёт,

Весь в думах о жене в квартире коммунальной,

Как там ребенок, и на что она живет,

Ничем не может ей помочь в той жизни дальней.

Другой весь ревностью измучился, не спит.

Как там невеста: иль верна, иль загуляет,

А вдруг к ней ночью хахалем, который на броне,

В письме она напишет – ничегошеньки не знает.

А как живет старушка-мать, и старенький отец,

Такие мысли многим в голову приходят.

Увидеть их в последний раз, хоть под конец,

Ведь жизни, может быть, последний час подходит.

Другой продумывает, как назавтра жизнь спасти,

Вместо себя другого жизнью расплатиться,

В глубокую воронку незаметно заползти,

И там до окончания атаки боя схорониться.

А есть такой – какому только порученье дать,

Он в голову твою залезет, и в дела и мысли.

В бою не вздумай повернуться вспять,

А то изменишь сталинской отчизне.

Хоть в каталажку – у него отца и мать,

Иль брата, иль сестру – он словом не вспомянет,

Хозяину лишь только приказать:

Христа вторично сам он на кресте распянет.

Вот так сидят, поникшие, и ждут.

А скоро тот проклятый бой – атака,

Когда же курево и водку подвезут,

Быть может, Бог спасет – пройдет все гладко.

А немцы – обстоятельный народ и не глупы,

Они не делают, как мы, все на авось с размашки,

Там доты, блиндажи и бруствера укреплены,

Из «шмайсеров» бьют пули без промашки.

Ведь если думы те солдатские объединить —

Вот и получится огромная Россия,

Интуитивно знают, нас не победить,

Что Нострадамус сотни лет назад

нам предсказал – Мессия.

Атака – искривленный рот,

всех страхов нарисована палитра.

В газетах сказка, что у нас наоборот,

Но если интендант нам подвезет не сто – пол-литра,

Тогда изображу я смельчака, по пьянке брошусь я на дот.

Атака, в рваном воздухе «Впе….ред!»

И служит в том бою ориентиром

Нам смертью огненной, строчащий пулемет,

И наша грудь в бою нам служит тылом.

Проклятая насмешка в жизни той,

Ведь вроде должен ты бежать от смерти-пулемета,

А ты, наоборот, твой выбор не простой,

Бежишь не ты один, а за тобой вся рота.

Атаки-боя ужаса словами описать нельзя,

Она ведь хаос, ад неописуемо-кромешный,

Разрывы мин, визгливый вой, убитые друзья,

Ты весь в грязи, в крови, но ведь еще живой, сердечный.

Высотку мы не взяли – случай подкачал,

Но это только маленькая передышка.

Высоцкий пулей без промашки в цель попал —

«Кому до ордена, ну, а кому – до вышки».

На одного лежат, разорванные, целыми кусками.

Здесь пять иль шесть мне дорогих ребят.

Не взяли мы высотку – ну, проклятую не взяли,

А был приказ, «мы за ценою не стояли», был откат.

В весеннем том леске, что под Москвою,

Я поднимаю бережно – волнения не утаю —

Быть может, эту каску, что была над головою

Того, кто с Лелькою спешил в сельпо, ну, а сейчас в раю.

Я, поднимая, не хочу ее смотреть-крутить,

Чтоб не увидеть маленькую Роковую дырку

Ту, без которой мог он жить и жить,

Прижавшись к Лелькину окну смешною носопыркой.

Ну, вот она на каске – вот она, пробивши сталь,

Убойной силою сразила этого мальчишку.

Он жизнь мне подарил, «и смертью смерть поправ»

И в горе я стою, оплакивая деревенского парнишку.

20.03.2009

Награда

Сейчас цветущий май, сорок шестой,

Я вижу на Тверской два смутных силуэта,

Но двигаются быстро, прямо на меня,

И не увеличиваются при этом.

Вот приближаются, и что же вижу я?

На маленьких фанерках там сидят обрубки.

Фанерки на подшипниках стоят.

Бинтами перевязаны и искалечены их руки.

Вот, как ракеты, приближаются они,

С асфальта фейерверком искры выбивая,

Здесь два солдатика, и наперегонки