Дарий Великий не в порядке - Адиб Хоррам

спокойно входили четыре учебника, но сумка «Келлнер & Ньютон» явно была создана для размещения рекламы, а не для хранения вещей. Мне удалось вместить только одну книжку, которую я засунул между домашкой – ее я планировал сделать на борту.

Я выбрал «Властелина колец», потому что не перечитывал его уже больше года, и к тому же он был довольно длинным, чтобы скоротать время в полете.

Еще мне нужно было как-то уложить в сумку жестяную банку пирамидальной формы из «Роуз Сити Тиз». Это был чай под кодом FTGFOP1, или дарджилинг первого сбора, который я купил в подарок Маму. Он отличался характерным фруктовым и цветочным ароматом, но при этом был очень мягким на вкус.

Кодировка означает, что это байховый чай исключительно высокого качества из молодых листочков с повышенным количеством «золотистых типсов»[9], а цифра «1» – что он сделан только из лучших листков этой категории.

Мистер Апатан злится каждый раз, когда я заговариваю в «Чайном раю» о категориях чайного листа. Говорит, что так я демонстрирую «элитистский подход».

Я очень надеялся, что Маму понравится этот чай. Персы известны своей разборчивостью в чае (как я уже говорил, мне приходилось хранить ингредиенты гэммайтя в секрете от собственной мамы), но я не мог придумать другого достойного подарка.

Трудно выбирать подарок тому, кого едва знаешь, даже если это твоя родная бабушка.

– Дарий! – проревел отец снизу.

– Иду!

Моя сестренка не очень хорошо функционирует в половине пятого утра, но именно в это время мы подъехали к крытой парковке Международного аэропорта Портленда.

Скрепя сердце я про себя благодарил плечевую сумку «Келлнер & Ньютон» за то, что мог перекинуть ее вперед, одновременно таща на закорках через весь аэропорт свою сестру до самого пункта досмотра багажа, пока мама с папой везли наши чемоданы. Из-за сквозняка тонкие волосы Лале постоянно залетали мне в рот. Они пахли клубникой, потому что так пах ее шампунь, но на вкус они были совсем не клубничными.

– Справишься? – спросил отец.

– Да. Все в порядке.

– Хорошо. – Папа взглянул на спящее лицо Лале, а потом на меня. – Спасибо, Дарий.

– Ну что ты.

На женщине, стоявшей перед нами в очереди к контрольно-пропускному пункту, были высокие военные ботинки на шнуровке. Кому в голову придет лететь в таких ботинках? Они были сделаны из черной кожи, носы укреплены стальными пластинами, а от лодыжек к худым коленям поднимались шнурки кислотно-зеленого цвета, которые оканчивались неоновыми кроличьими ушками.

Леди в Берцах была одета в свитер с символикой клуба «Сиэтл Сихокс» и шорты, что, как мне показалось, многое объясняло.

Ее ботинки были слишком велики для серых пластмассовых поддонов, поэтому Леди в Берцах поставила их на конвейерную ленту позади своего контейнера с жидкостями (строго меньше ста миллилитров), каждый пузырек в прозрачном пакетике, после чего прошла в рентгеновскую камеру.

Сотрудник контрольно-пропускного пункта у сканера зевнул и потянулся так сильно, что мне показалось, будто с его униформы вот-вот отлетят пуговицы. С другого конца очереди я почувствовал, что его дыхание пахнет кофе.

Он почесал нос и кивнул Леди в Берцах.

– Лале. – Я потряс лежавшие на моих локтях ножки, вверх и вниз. – Пора просыпаться.

– Я устала, – сказала Лале, но позволила спустить себя на землю. Она все еще была в пижамке, но при этом в крошечных белых теннисных кроссовках.

У моей сестренки были самые чистые кроссовки, которые можно встретить на восьмилетнем ребенке. Не представляю, как она умудрялась сохранять их первозданный вид.

– Поспим на борту. Но сначала надо пройти через сканер.

Я бросил сумку «Келлнер & Ньютон» на конвейерную ленту, проверил все карманы и стал ждать, пока пропустят Лале, чтобы пройти к сканеру вслед за ней.

Потом я встал, подняв руки над головой, и едва не произнес «Зарядись!», как в «Звездном пути».

Я чувствовал, что стою на платформе-транспортере, разве что на «Энтерпрайзе» никому не нужно было на три секунды поднимать руки над головой.

Потом меня пригласили на дополнительную проверку «методом случайной выборки», хотя в моей сумке не было ни капли жидкости, геля или аэрозоля.

– Куда направляетесь? – спросил меня офицер, дюжий парень с темными угловатыми бровями и круглым лицом. При этом он водил мне по рукам маленькой коричневой бумажкой.

– Э… В Йезд. Но летим мы в Тегеран. Просто мой дедушка живет в Йезде. – Офицер внимательно смотрел на меня, все еще держа мою ладонь в одной из своих одетых в голубую перчатку рук, что меня раздражало. – У него опухоль головного мозга.

– Жаль это слышать. – Аппарат пикнул. – Готово.

Он выбросил бумажный тампон и снова посмотрел на меня.

– Я и не знал, что люди вашей национальности тоже ставят эти точки.

– Э… Какие точки?

– Ну, эти. – Он прижал указательный палец ко лбу прямо между своими густыми бровями.

Я приложил палец к тому же месту у себя на лбу и нащупал подсохшие руины горы Олимп. Именно так я решил называть то, что осталось от моего прыща.

Гора Олимп – самый высокий горный пик на Марсе. Это вулкан примерно в двадцать пять километров высотой, и его площадь превышает площадь целого штата Орегон. Строго говоря, лучше было бы назвать горой Олимп прыщ в невыдавленном его состоянии, потому что рубец теперь больше походил на воронку, чем на горный пик, но чего от меня можно ожидать в три часа ночи.

– Ну. – У меня запылали уши. – Это был прыщ.

Офицер так расхохотался, что его лицо покраснело.

Я был глубоко смущен.

Сдвиг во времени

Тем утром мы перелетели из Портленда в Нью-Йорк. Пересадочный рейс до Дубая был только вечером.

Весь перелет до аэропорта имени Дж. Ф. Кеннеди я проспал, прислонившись головой к окну и упершись коленями в переднее сиденье. Из-за того, что Нью-Йорк по времени на три часа опережает Портленд, когда мы приземлились, уже прошло время обеда. Мы перехватили что-то в фуд-корте (я съел салат, чтобы порадовать папу, который с явным неудовольствием отнесся к тому, что я доел на завтрак остатки холодной пиццы), а потом Лале помогла нам потратить все бесконечное время в транзитной зоне, заходя в каждый магазин, попадавшийся на пути в терминале 4.

Перелет до Дубая длился четырнадцать часов, и мы пересекли еще восемь часовых поясов. Я глаз не сомкнул. Лале выпросила упаковку кислых конфеток «Соур Пэтч Кидс», пока бродила по терминалу, и сахар в комбинации с нарушенным чувством времени породил взрывоопасный эффект.

Она повернулась, просунула лицо между своим и папиным креслом и