История цивилизации в Европе - Франсуа Гизо

Без сомнения, это смешение, разнообразие, эта борьба стоили нам очень дорого: отсюда медленность прогресса Европы, отсюда все бури и бедствия, которым она подверглась. Однако я не думаю, чтобы следовало сожалеть об этом. Для народов, как и для отдельных лиц, надежда на самое разнообразное, самое полное развитие, на самый всесторонний, почти беспредельный прогресс, – одна эта надежда вознаграждает за все то, что может стоить право питать ее. Вообще говоря, это насильственное, бурное, тяжелое состояние имело большое преимущество пред простотою, которою отличались другие цивилизации; человеческий род выиграл от него больше, чем пострадал.

Итак, мы ознакомились теперь в общих чертах с тем состоянием, в котором оставила мир Римская империя: мы ознакомились с различными элементами, волнующимися и соединяющимися между собою, чтобы вызвать к жизни европейскую цивилизацию. Отныне они будут развиваться пред нашими глазами. В следующей лекции я постараюсь выяснить, какая участь постигла эти элементы, и что они произвели в эпоху, обыкновенно называемою варварскою, т. е. в эпоху Великого переселения народов.

ЛЕКЦИЯ ТРЕТЬЯ

Притязание различных систем на законность. – Что такое политическая законность? – Совместное существование всех образов правления в V веке. – Непрочность положения лиц, собственности и учреждений. – Две причины ее: одна внешняя – продолжавшееся нашествие варваров, другая – нравственная – эгоистическое чувство индивидуальности, свойственное варварам. – Началами цивилизации были: потребность порядка, предания Римской империи, христианская церковь, варвары. – Попытки организации, сделанные варварами, городами, христианскою церковью, Карлом Великим, Альфредом. – Прекращение нашествий германцев и арабов. – Начало феодального строя.

Мы выяснили основные элементы европейской цивилизации в том виде, в каком они представляются в самой ее колыбели, в эпоху падения Римской империи. Я старался выяснить, как сильно было их различие, их постоянная борьба, каким образом ни один из них не достиг преобладания в общественном строе, по крайней мере, не достиг его в такой мере, чтобы подчинить себе все другие элементы или вытеснить их. Мы видели, что в этом заключается отличительный характер европейской цивилизации. Теперь мы приступаем к изучению первоначальной ее истории, к изучению тех веков, которые принято называть варварскими.

Уже при самом поверхностном обозрении этой эпохи, бросается в глаза факт, состоящий, по-видимому, в противоречии с тем, что высказано нами в предыдущей лекции. Исследуя понятия, установившиеся относительно зачатков общественного строя Европы, вы тотчас же заметите, что все разнообразные элементы нашей цивилизации, все принципы: монархический, теократический, аристократический, демократический, – претендуют на то, что европейское общество первоначально подчинялось исключительному господству каждого из них и что каждый же из них лишился своего господства только вследствие насилия других, противоположных принципов. Изучая все, что было писано и высказано по этому предмету, мы убедимся, что каждая из систем, с помощью которых старались характеризовать или объяснить первобытное состояние Европы, отстаивает исключительное преобладание того или другого элемента европейской цивилизации.

Таким образом, существует школа феодальных публицистов, из которых самый известный, Буленвиллье, утверждает, что после падения Римской империи вся власть, все права перешли к завоевателям, из которых впоследствии образовалось дворянство, что общество подчинялось господству дворянства, что господство это было разрушено королями и народом, что аристократическая организация есть истинная, первоначальная форма общественного устройства Европы.

Наряду с этой школою вы найдете школу монархических публицистов, аббата Дюбо, например, которые утверждают, что европейское общество было подчинено господству королевской власти. Германские короли, говорят они, наследовали все права римских императоров; короли эти были даже призваны древними народами, между прочим, галлами; они одни господствовали законно, и всякое преобладание аристократии было только насильственным посягательством на преобладание монархии.

Третья школа – школа публицистов-либералов, республиканцев, демократов, назовите их как угодно. По мнению аббата де Мабли, управление обществом, уже начиная с V века, принадлежало свободным учреждениям, собранию свободных людей, народу, в собственном смысле этого слова; дворяне и короли обогатились за счет первоначальной свободы; она пала под их ударами, но царила до них.

И над всеми этими притязаниями: монархическими, аристократическими, народными – возвышается теократическое притязание церкви, утверждающей, что общество принадлежало ей в силу самого ее назначения, в силу ее божественного призвания, в силу того, что она одна имела право управлять им, одна была законною царицею европейского мира, ее усилиями покоренного цивилизации и истине.

Вот в каком положении мы находимся.

Нам казалось, что в истории европейской цивилизации ни один из ее элементов не пользовался исключительным преобладанием, что все они существовали в состоянии постоянного смешения, борьбы, взаимных уступок; а между тем с первого же шага мы встречаем прямо противоположное мнение, по которому в самой колыбели нашей, в недрах варварской Европы, обществом владел тот или другой элемент цивилизации. И не только в одной какой-либо, но во всех странах Европы различные принципы нашей цивилизации в разные эпохи и в различных формах заявляли такие несогласимые между собою притязания. Исторические школы очерченные нами встречаются повсюду.

Факт этот важен не сам по себе, но потому, что он ведет к открытию других фактов, играющих серьезную роль в нашей истории. Во всей этой совокупности самых противоположных притязаний на исключительное обладание Европою еще в младенчестве ее обнаруживаются два главных факта: во-первых, идея политической законности, идея, игравшая важную роль в развитии европейской цивилизации; во-вторых, особенный, истинный характер варварской Европы в ту эпоху, изучением которой мы займемся в этой лекции.

Постараюсь осветить эти факты, извлечь их один за другим из описанной мною борьбы разнородных притязаний.

К чему стремятся различные элементы европейской цивилизации – теократический, монархический, аристократический, народный, – доказывая, что они первые обладали европейским обществом?

Без сомнения, каждый из них стремится прослыть единственно законным. Политическая законность есть право, основанное на давности, продолжительности; первенство во времени признается источником права, доказательством законности власти. И заметьте, прошу вас, что притязание на законность принадлежит не одной какой-либо системе, не одному какому-либо элементу нашей цивилизации, но всем. В наше время идею подобной законности обыкновенно усматривают в одной только монархической системе. Это ошибочно – она встречается во всех системах. Все элементы нашей цивилизации, как было показано нами, одинаково хотели присвоить ее себе. Обратитесь к более отдаленным временам истории Европы, вы увидите характер законности в самых разнообразных формах общественного устройства. Итальянские или швейцарские аристократии и демократии, Сен-Маренская республика и самые обширные европейские монархии признавали себя и были признаваемы законными; и те и другие основанием своих притязаний на законность приводили давность своих учреждений, историческое старшинство и непрерывность своей системы управления. Оставим Европу, обратившись к другим временам и странам, вы всюду встретите ту же самую идею политической законности; повсюду она сопряжена с известною формою правительственной власти, с известным учреждением, догматом, принципом. Нет страны, в которой в любую эпоху какая-либо часть общественной системы, общественной власти не присвоила себе и не упрочивала за собою этого начала законности, вытекающего из давности и продолжительности существования.

Что же это за начало? Какие его элементы? Что оно означает? Каким образом оно вошло в европейскую цивилизацию?

При возникновении всякой власти – всякой без различия – мы непременно встречаем силу. Я не говорю, чтобы все власти утверждались одною только силою и установлялись не имея никаких на то прав, кроме силы. Каждая власть очевидно нуждается еще в чем-то другом. Власть установляется вследствие известных общественных потребностей, известного отношения к состоянию общества, к его правам и убеждениям. Но нельзя не признать, что сила оскверняла колыбель всех властей этого мира, какого бы они ни были рода и характера.

Никто, однако, не хочет признать за общественною властью такого происхождения, его отвергают все без исключения; ни одна из общественных властей не хочет считать себя произведением силы. Непреодолимый инстинкт внушает правительствам, что сила не есть основа права и что, происходя от одной только силы, они никогда не могли бы заимствовать от нее свои права. Вот почему каждая система восклицает: «Я старше всех, я существовала ранее прочих и на основании иных начал; общество принадлежало мне еще раньше того состояния насилия и борьбы, в котором вы меня встречаете; законность была на моей стороне, но меня насильственно лишили моих прав».