Нападение акулы (Кубинский гаврош) - К Енко

Тибурон приказал выбросить пистолет за борт. Он снова присвистнул, когда в вещах кубинской семьи нашли драгоценности на большую сумму. Но он больше не смотрел на Хоакина, а велел отнести драгоценности в свою каюту.

Тибурон умел быть осторожным. Он не убил детей, потому что боялся попасть на электрический стул. Наркотики, это ещё не убийство. Можно попасть за них в тюрьму лет на 15, но остаться в живых, а потом можно и откупиться, - главное быть богатым.

БУДЕШЬ МОЛЧАТЬ!

После всего случившегося у Хоакина как-то притупилось сознание. Он сидел у борта судна и смотрел в одну точку. Тела он своего не чувствовал, а перед глазами стояли кровавые сцены недавних событий.

Из прострации его вывел окрик Тибурона:

- Эй, малый, пойди сюда!

Хоакин посмотрел в сторону, откуда долетел голос, и увидел, что Тибурон стоит в открытой дверце рубки, и рукой подзывает его к себе.

Между ними состоялся неутешительный для Хоакина разговор.

Первое, что он услышал от наркодельца, - это было обвинение его в двойном убийстве.

- Я защищался! - пытался оправдаться Хоакин. - Они ведь убили наших родителей!

- Ты этого никогда не докажешь, - был ответ.

Хоакин смолчал, он не знал, что сказать, да и вообще не знал, как ему быть дальше и что делать.

- За убийство в Америке полагается электрический стул!

Хоакин продолжал молчать.

- Вот что, малый, - продолжал Тибурон, - ты полностью в моих руках. Я мог бы убить тебя и твою сестру, и концы в воду! Но я никогда не пойду на мокрое дело. Хватит с меня и того, что уже есть на мне...

Хоакин отвел взгляд от наркодельца и не стал смотреть в его глаза.

Тот сказал, что доставит Хоакина в Майами, выдаст ему на первое время двести долларов. Пусть найдет там родственников или какое-либо дело.

- А как же наши драгоценности? - спросил Хоакин. - Они стоят десятки тысяч долларов!

- А были ли эти драгоценности? - усмехнулся Тибурон. - Ты видел, как я их брал? У тебя есть доказательства?

- Доказательства? Разве они нужны? Драгоценности были в вещах...

- Послушай! - грубо прервал Хоакина Тибурон. - Ты будешь молчать! Да, будешь молчать обо всем. Все "концы" уже в воде или сгорели, там, на море. Тебе деваться некуда... Я могу тебя и твою сестру выбросить в море... Если вас там и найдут на лодке, ты даже не сможешь доказать, кто же ты такой... Понял?.. Потому-то ты будешь молчать... Будешь молчать, черт побери!

Хоакин молчал, отвернувшись от Тибурона.

Тот не выдержал этой его позы и резко развернул его к себе лицом.

- Ну, ладно! За драгоценности я тебе помогу, в Майами устрою к хорошим людям, они дадут тебе работу, а сестру оставлю у себя, её ведь кормить надо и заботиться о ней, а у тебя ничего пока нет...

Хоакин не понял, хорошо это или нет, когда их разлучали с сестрой, в то время он многое не знал, не понимал и не мог предвидеть - слишком большие потрясения ему пришлось пережить, и сознание его было как бы под каким-то прессом, из-под которого ему было трудно выбраться.

Тибурон умел хорошо считать деньги, и поэтому он, доставив наркотики, продал сестру Хоакина в публичный дом на острове Пуэрто-Рико. Этот остров когда-то добровольно присоединился к Соединенным Штатам Америки.

Хоакин после многих передряг добрался до города Майами в штате Флорида, США, где надеялся найти родственников.

В МАЙАМИ

После глубокого сна на новом месте в Майами Хоакин выглянул в окно. Оно находилось на первом этаже давно неремонтированного дома с сильно облупившейся краской на щербатых стенах.

На улице стояла жара. Из окна просматривалась набережная: широкая асфальтированная полоса дороги с редкими прохожими, опущенными метелками пальм, быстро снующими машинами. На всем этом взгляд не задерживался. Хотелось смотреть дальше, туда, где раскинулась необъятная синь моря, смотреть и воображать его прохладу.

Только вчера Хоакин попал в этот дом. В порту, куда зашло легально судно Тибурона, его встретил небольшого роста человечек с испуганным лицом. Уже около часу он ожидал на пирсе их прихода. Пока проходили таможенный досмотр, человечек нервно расхаживал по настилу пирса, обмахиваясь шляпой, сделанной из панамской соломки.

Хоакин ещё раз посмотрел в окно. Мир, казалось, замер в солнечном мареве. Выходить не хотелось. Гостеприимство человечка, который встретил их в порту, простиралось до того, что он запер Хоакина в комнате, сам же куда-то исчез, а на окнах была решетка.

Вдруг на улице обстановка изменилась. Это произошло до того, как Хоакин ещё не успел принять решение, что делать дальше.

Раздались выстрелы. Приглушенные расстоянием, они не вызвали большого беспокойства у Хоакина. Но вот на асфальтированной дороге перед окном появились бегущие фигурки людей. Отсюда с далекого расстояния они казались небольшими. Казалось, что кто-то затеял детскую игру. Фигурки падали, некоторые из них поднимались и бежали дальше. Крови из окна не было видно. Можно было только предположить, что те, кто упал и не поднялся, лежали в лужах крови.

Через несколько мгновений перед окном пронеслись машины, в которых находились полицейские. Хоакину пришлось отойти от окна. Он заметил, как несколько шальных пуль прочертили борозды в кирпичной стене.

Хоакин воспринимал дальнейшие события по звукам, которые доносились с улицы. Вот снова раздались автоматные очереди.

Прошло несколько длительных минут тишины, и площадь взорвалась криками людей. Сразу трудно было понять, что кричат. Наконец ему удалось разобрать, что беснующаяся толпа негров выкрикивает ругательства и угрозы в адрес стражей порядка.

Теперь Хоакин стал разбиратся в обстановке. Еще вчера хозяин дома, где он находился, тот самый испуганный человечек, предупредил его, что в Майами негры затеяли беспорядки негритянских кварталах в связи с тем, что судья оправдал белого полицейского, застрелившего молодого негра. А так как дом, где находился Хоакин, граничил с негритянским кварталом, Хоакину было запрещено покидать его.

Хоакин уже понял, чем занимаются Тибурон и этот маленький человечек.

На пирсе они начали говорить на местном диалекте - диалекте жителей Антильских островов, расположенных в Карибском море. Они полагали, что Хоакин их не поймет.

Этот диалект состоит из смеси английского, испанского и голландского языков, в нем было немало и таких оборотов речи, которые трудно поддаются переводу. Но Хоакин знал этот язык. В их доме долго жила негритянка с острова Ямайка, она-то и обучила его этому диалекту.

Хоакин понял, что Тибурон поставляет нелегально крупные партии наркотиков в Майами, а человечек сообщил хозяину, что беспорядки в негритянских кварталах затрудняли в последнее время торговлю наркотиками, а одна из их оптовых баз поверглась даже разгрому беснующейся толпы. Это произошло случайно, но произошло.

В результате были потерянны немалые деньги...

Хоакину ничего не оставалось делать, как сидеть взаперти.

Человечка, национальность которого Хоакину не удалось определить, звали Майкл; он ушел, даже не попрощавшись. Только обернулся, когда уходил, и посмотрел внимательно на подростка, как бы чтобы получше разглядеть его и запомнить.

Хоакин за эти дни осунулся и выглядел плохо. Ему казалось, что все происходящее - это дурной сон, в котором он перестает быть самим собой. Да и был ли он когда-то самим собой, разве что в только в детстве, которое кончилось там, на море.

Начало жизни в Майами показалось Хоакину очень трудным. Для каждого человека в его положении кажется, что прежний его мир рухнул, а какой-то новый начинает зарождаться вокруг него. Ему очень не хотелось потерпеть поражение в этом новом мире. Но судьба распорядилась им так, как хотела она.

В раннем детстве он был счастливым ребенком: о нем заботились в семье, он хорошо учился, знал помимо родного испанского английский язык. Что же теперь ему делать, лишившись всего и прежде всего своих близких? Это положение сковывало волю, хотелось забыться или зарыться в глубокую нору, где можно было бы не встречаться с жестокой действительностью.

Что с ним будет в Майами, куда он впервые попал в качестве нелегального лица, да ещё с помощью торговца наркотиками? Нужно попытаться найти родственников, они, наверное, смогут помочь.

Подул горячий порывистый ветер. На улице стихло, но никто из его дома не отваживался выходить наружу.

После долгого затишья на улице снова появились люди и машины. Тошнотворный запах перевернутых и горящих машин проник и в комнату Хоакина.

Здесь, вдали от мест столкновения, полиция стала загонять закованных в наручники негров в полицейские машины. Многие из задержанных понимали, что даже если они будут драться кулаками, зубами, ногами за свои права, они все равно их не получат.

Брань и толчки полицейских заставляли негров двигаться быстрее. Они начали садиться в машины, стараясь держаться друг за друга.