Электронное гражданское судопроизводство в России: штрихи концепции. Монография - Василий Пономаренко

Применительно к отечественной доктрине гражданского процесса это упущение особенно заметно. Все имеющиеся публикации по рассматриваемой тематике имеют своим предметом либо рассмотрение технических вопросов реализации зарубежных идей, либо теоретическую критику новаций, вынужденно (под стать электронно-коммуникативным реалиям времени) предпринятых российским законодателем в отсутствие для них доктринального фундамента.

Скептическое отношение правоведов к ставшим законодательной реальностью элементам «электронного правосудия» можно объяснить не столько рациональными, сколько психологическими причинами. В публикациях на эту тему справедливо отмечается, что привыкшие к традиционному судопроизводству процессуалисты «запрограммированы» на «бумажную» его форму180, что в существенной степени препятствует созидательному теоретическому мышлению, без которого невозможно моделирование новых отвечающих уровню информатизации общества процессуальных институтов181.

Движение в направлении полновесного внедрения «электронного правосудия» в гражданское судопроизводство России необходимо сопровождать научной и общественно-агитационной работой.

Именно это в свое время было предпринято за рубежом. Так, еще в 2001 г. Верховного суд Швейцарии на своем официальном сайте предпринял целую рекламную кампанию электронного судопроизводства: «E-court – это современная профессиональная альтернатива многолетним судебным процессам, значительным расходам на адвоката и судебным издержкам. Быстрый процесс: решение суда выносится через 30 дней после начала судебного разбирательства. Нет необходимости в посещении суда, в адвокатах и издержках на них. За проведение процесса взимаются лишь незначительные пошлины. Никаких непредвиденных ситуаций в суде. Никаких продолжительных судебных разбирательств, требующих много времени и сил. Решение выносится на основе представленных материалов и имеет юридическое обоснование»182.

Однако если российского «обывателя» можно «приучить» к мысли о дистанционном судебном разбирательстве привычным нашей государственной агитационной машине путем, то с консервативно настроенными корифеями процессуальной доктрины дело по понятным причинам обстоит гораздо сложнее183. Впрочем, главной предпосылке внедрения «электронного правосудия» – научно-техническому прогрессу – эта задача вполне «по зубам».

§ 3. Может ли правосудие быть электронным?

Задачей настоящего параграфа является отыскание оптимального «имени» понятия, обыкновенно именуемого в отечественной литературе ставшим общеупотребительным термином «электронным правосудием».

Этот, используемый в качестве общеупотребительного, термин184 представляется не слишком удачным как с научно-познавательной, так и с прикладной (технико-законодательной) точек зрения.

Начинать этот путь следует с восстановления в памяти универсальной механики терминологического оформления явлений правовой действительности, которое представляет собой двуединый интеллектуальный процесс, включающий в себя теоретическое осмысление нуждающегося в наименовании явления и одновременный доктринальный анализ закономерностей формирования официального (законодательного в широком смысле) юридического текста. Другими словами, появление термина является результатом столкновения двух «стихий» – мышления и языка: «методология терминологических исследований строится на основе ряда логических приемов, потому что термин – это имя понятия. Но поскольку имя – это слово, привлекаются и лингвистические приемы»185.

Однако в начале своего практического пути словообразование зачастую стихийно и не подчиняется никаким внешним (в том числе логико-лингвистическим) требованиям: «случайное словоупотребление является не больше чем произвольным использованием языковых средств без особого их осмысления, часто не имеющим смысловых оснований и не соответствующим правилам формирования терминологии. Такие словообразовательные модели часто выбираются авторами концептуальных текстов с большой степенью условности, а нередко и с целью придания яркого образного характера, от которого в последующем трудно освободиться, даже если позднее удастся подобрать более рациональные и научно обоснованные выражения сущности предмета. Концептуальные рабочие термины должны оставаться рабочими до тех пор, пока они не перейдут в разряд нормативно-правовых, где они должны наполняться праворегулирующим либо правообеспечивающим содержанием»186.

Представляется, что ставший бездумно общеупотребительным термин «электронное правосудие» может послужить характерным примером и результатом такого рода словообразования. Сложившись «стихийно», он не отвечает внутренней словесно-логической форме обозначаемого им явления, а следовательно, «закону образования понятий, т. е. закону развития, последовательную диалектическую смену моментов которого отображает развитие самого смысла»187.

Именно с уяснения смысла следует начинать отыскание внутренней формы слова, могущего вербально выразить существо правового явления.

Итак, какой же смысл вкладывается в понятие, адекватное имя которому нам предстоит отыскать?

В первом параграфе мы пришли к выводу о том, что под электронным правосудием следует понимать такой судебно-юрисдикционный порядок рассмотрения гражданских дел, который всецело (включая совершение всех необходимых процессуальных действий) опосредуется электронной формой выражения (закрепления) процессуальной информации и взаимодействия участников гражданского судопроизводства188.

Рассмотрим, насколько определенное выше понятие соответствует термину, это понятие обозначающему. Для этого предпримем семантический анализ каждого из слов, составляющих рассматриваемый нами термин: «электронное» и «правосудие». По понятным причинам начнем с основного – существительного.

То разнообразие, которым отличаются разномастные определения «правосудия» даже в традиционных орфографических словарях, наглядно свидетельствует о многоаспектности, почти «неуловимости» для внешней (языковой) фиксации смысловой (внутренней) формы этого слова.

Так, по определению В.И. Даля, «правосудие» – «правый суд, решение по закону, по совести… правда»189. С.И. Ожегов определил правосудие гораздо более лаконично и формально – как «деятельность судебных органов»190. А в словаре Д.Н. Ушакова под правосудием понимается как «деятельность судебных органов, основанная на законе», так и «судебная деятельность государства (юстиция)» вообще191.

Казалось бы, кто может иметь более полное представление о содержательном значении понятия «правосудия», как не представители процессуальной науки, призванной детально изучать порядок его осуществления и снабжать этот порядок максимальной определенностью и эффективностью. Однако и в процессуальной доктрине ответа на этом вопросу обнаружить не удалось.

Находясь в заданных темой настоящего исследования жесткий содержательных рамках, приведем краткий обзор наиболее заметных устоявшихся точек зрения процессуалистов относительно существа «правосудия» как явления государственно-правовой действительности.

В советской процессуалистике, которой было свойственно овеществлять, материализовывать предмет исследования, уходить от всякого рода (даже очевидных) его абстрактных проявлений, под правосудием понималась «деятельность специальных государственных органов – судов, осуществляемая путем рассмотрения и разрешения в судебных заседаниях в установленном законом порядке гражданских и уголовных дел с целью всемерного укрепления социалистической законности и правопорядка. Правосудие осуществляется судом при рассмотрении уголовных и гражданских дел в качестве суда первой инстанции, в кассационном порядке, в порядке надзора и по вновь открывшимся обстоятельствам»192.

Как видно из приведенной дефиниции, существо определяемого явления сведено ее автором к материально осязаемой деятельности советских судов, и только. Функциональная роль (идеальное проявление) правосудия как абстрактной теоретической категории оставлена здесь без всякого внимания.

Переходя к краткой характеристике определений правосудия, сформулированных отечественными авторами в современный период развития процессуальной науки, с благодарностью воспользуемся обстоятельным их обзором, приведенным в статье Н.А. Громошиной «Судебная власть и правосудие в гражданском судопроизводстве»193.

По мнению автора, в вопросе о существе правосудия и его содержании за последнее десятилетие в литературе обозначились две тенденции. Первой из них можно считать продолжение советской традиции определять правосудие через материализованную в объективной действительности деятельность судов. В то же время современные последователи этой традиции формулируют более содержательные определения, содержащие перечисление несравненно большего количества отличительных признаков правосудия от иных видов государственной деятельности194.