За гранью снов (СИ) - Екатерина Владимирова

- Шлюха! – он ударил меня снова. - Говори! – и вновь удар. – Продажная девка! Тварь! Говори!

Но я упрямо молчала даже тогда, когда все мое тело, обессилев от боли, завопило о пощаде.

- Говори!!! – кричал мужчина, нависая надо мной.

И тут я сказала. Одно-единственное слово, которое рвалось изнутри кричащей болью моей сломанной, израненной души. Губы мои приоткрылись, гортанные звуки и стоны вскоре сложились в хриплые буквы и слоги, я сипло выдохнула, глядя ему в глаза. Всего одно слово...

- Ненавижу.

Он взбесился. Серо-голубые глаза сощурились, превратившись в черные точки.

Резко отпустив меня, так что я тут же недвижимой куклой повисла на сковывающих мои руки плетях, он вновь схватил кнут, намереваясь взяться за наказание вновь.

Но мне было все равно. Душа и тело требовали освобождения. Я уже мечтала о смерти.

И когда моя спина дрогнула от новых беспощадных ударов, я, казалось, даже не ощутила дурманящей боли, охватившей тело. А когда то, что осталось от моего тела, с шумом свалилось на пол, я уже ничего не чувствовала.

Мой палач подошел ко мне, тронул за плечо, проверяя, жива ли я, а потом пнул меня носком туфли.

- Она ваша! – презрительно крикнул он стоявшим у стены слугам. – Делайте, что хотите, а потом уберите ее из моего дома. Продавайте, кому угодно, кроме Карима Вийара, - ступил к двери, не бросив на меня ни одного взгляда. - Развлекайтесь! - и стремительно вышел из зала.

Я даже не готовилась к новым насильственным действиям, настолько мне было все равно.

Я лежала недвижимая посреди зала на ледяном полу, истекающая кровью, со сломанными ребрами, рассеченной губой и бровями, и уже ни о чем не думала.

Поскорее бы провалиться в забытье. Поскорее бы умереть.

Ну, где же вы?! Где?!

Я уже почти молила, чтобы его верные ищейки приблизились и сделали свое дело.

Но никто из слуг, даже спустя время, так и не осмелился ко мне подойти.

Сегодня я узнала, как умирают чудеса.

_____________________

28 глава

Новый хозяин

Я не знала, что он уехал. Как потом сказали мне слуги, то ли в Лондон, то ли в Дублин, он никому не сообщил о своем отъезде, просто вскочил в свой автомобиль и покинул территорию замка. Но мне, по сути, было всё равно. Единственное, о чем я мечтала в тот момент, так это смерть. Я уже почти видела крылья Ангела Смерти, летавшего надо мной, подобно стервятнику. И у этого Ангела были демонские серо-голубые глаза моего персонального убийцы. Того, кто добился-таки своего - сломал меня, погубив. Тот, кто сделал свое дело тщедушно и хладнокровно. Тот, кому я доверилась и кого... полюбила. Тот, кто... имел право на то, чтобы сделать это.

Но мысли были потом, холодные и расчетливые мысли, анализирующие и принимающие случившееся, как данность. Сейчас не было ни сил, ни желания что-либо анализировать. Когда ты, избитая и униженная, лежишь на холодном полу зала экзекуций, мечтаешь либо о том, чтобы спастись, ни о чем не вспоминая, либо, чтобы умереть, ничего не помнив. Я хотела второго. По той простой причине, что у меня не было больше того, ради чего мне стоило жить. Жизнь? Кому она теперь нужна?.. Даже мне она теперь казалась настолько никчемной и разрушенной, что продолжать ее не имело смысла. Чувства? Любовь, например... А была ли она у меня? Я думала, что полюбила. Сотворила невозможное, полюбив зверя. Я думала, что и он... тоже чувствует что-то... А он не поверил моим словам. Он сказал, что они – ложь. Я ошиблась.

Я не знаю, как долго лежала в месте моей пытки, минуты и часы слились в одно мгновение, серое и безжалостное, пустое и никому не нужное, в котором я вновь и вновь умирала у него на глазах. Мимо меня сновали слуги Кэйвано, скорее всего, проверяя, жива ли я, поглядывая на меня с изумлением, а кто-то даже с жалостью, но никто с момента ухода Штефана так ко мне и не подошел. Был ли это его приказ перед отъездом, или их... самовольное решение, я не знала. Я не могла думать. Вообще. Ни о том, что он сделал, ни о том, как мне было больно. Ни о том, как быть дальше... с растоптанной любовью и разбитым сердцем.

Через какое-то время, когда одна минута, потонув в другой минуте, вязкой и промозглой, взорвалась во мне надрывным кашлем и тошнотой, вокруг меня началось легкое движение.

- Нужно перенести ее в холл, - подал кто-то голос. Кажется, это Лейла? Сожалеет, сочувствует?..

- Или в ее комнату, - отозвался второй, кажется, мужчина. Константин? Я сталкивалась с ним пару раз.

- Не думаю, что Князь будет в восторге, если обнаружит ее здесь по приезду.

По приезду... Он уехал. Бросил меня здесь... одну. Умирать?.. Боль стремительно поднялась к сердцу.

- Он уехал? – озвучил мой немой вопрос кто-то третий.

- Сразу, как только... закончил с ней, – сказал кто-то шепотом. – В Лондон, или в Дублин... Так Максимус сказал, а он знает больше, чем мы.

Максимус? Ищейка Князя. Что он здесь делает? Решил добить меня? А разве я еще не мертва?..

- Он приказал продать ее. А кто ее такую возьмет?! На ней ведь живого места не осталось!

- Давно я не видел, чтобы он так... выходил из себя.

- Вспомни, когда он последний раз наказывал слуг подобным образом!?

- А тут и думать нечего, - ответил кто-то. - Как только она появилась, так и перестал, - тяжелый вздох. – А теперь опять начнет зверствовать...

- А как давно он сам не брался за плеть? - спросил кто-то и сам же ответил на свой вопрос. - Вот, в чем вопрос. В последний раз это было пару лет назад, - а потом без паузы: - Чем же она так провинилась?

- Изменила Князю с господином Вийаром, - послышался быстрый шепот.

- Да ни за что не поверю, - воскликнул кто-то, - чтобы она осмелилась на измену! Не такая она... Другая.

- М-да уж, - горько поддакнул кто-то. – Да что теперь думать-гадать? Князь приедет, со всем разберется. А может, и не разберется, - задумчиво добавил он. – Главное, чтобы... Кары в замке не было к его приезду, а то разозлится он.

- Теперь все мы попляшем на адской сковородке, - отозвался кто-то, и собравшиеся замолчали.

Если бы я могла усмехнуться, я бы сделала это, язвительно и дерзко. Вот теперь-то вы попляшете! Князь и на вас отыграется за свое плохое настроение. Только злорадной радости во мне было еще меньше, чем желания усмехнуться или сделать что-то еще.