Изгоняющий бесов. Трилогия - Андрей Олегович Белянин

не особо, так что чего уж…

Доберман вдохновенно прыгал вокруг нас, захлёбываясь счастливым лаем, лез везде любопытным носом, толкался задом, успешно мешая нам обоим, а попутно ещё изображая третейского судью с коротким хвостом:

— Бей его! Кусь его! И ты его! Вставай, вставай, вставай! А не то я тебя лапкой! Вот тебе, вот! Не любишь собаченек, не обнимаешь, и ты меня не любишь, не кормишь! Кусь вас!

Нас растащили в стороны, когда и бес и я были уже всерьёз изукрашены синяками и кровью. Причём растащил не кто-нибудь, а седая внучка нашего святого батюшки.

— Чё творится, пацаны?! А ну брейк, брейк! Вы из-за меня, что ли? Как петухи, ей-богу…

Мы не спешили ей всё объяснять. Во-первых, никто не мог бы внятно доказать, какое, собственно, я имею право дать в рыло этому подонку, а он точно так же не знал, как показать назойливой седовласке на пальцах, что это наши чисто мужские разборки и не её милому носику стоит быть в любой дырке затычкой. Женщины, вообще, с трудом принимают такие вещи.

— На, снег ко лбу приложи, шишка распухла уже как клизма. — Даша с размаху влепила мне полную горсть снега в лицо и развернулась к Анчутке. — А ты сосульку к глазу, фонарь на весь Лиговский иллюминирует! И ты, бесхвостый маньячина, иди сюда, иди сюда, я тебе говорю!

— А чего? Я не дрался, я смотрел, чтоб всё было по правилам.

— Рефери, значит? Да я тебе сейчас уши бантиком завяжу, секундант горбатый!

Пока мы с бесом сидели на крылечке в снегу и сосульках, вытирающая слёзы курсант Фруктовая, матюкаясь, носилась за нашим уворачивающимся псом, словно ведьма на метле, кидаясь всем, что попадало под руку. Такого праздника у него давно не было.

Кончилось всё веселье явлением святого отца, который, зевая и не деля на правых и виноватых, просто отвесил по воспитательному подзатыльнику всем троим — мне, Анчутке и Гессу. Опустившей голову внучке досталось ладонью по заднице. После чего все вздохнули, покосились друг на друга и преспокойно отправились спать. Отец Пафнутий либо не слышал, как его же пёс разговаривает, либо в общей запарке пропустил это мимо ушей. В обоих случаях париться не стоит, верно?

Уже в сенях безрогий бес тронул меня за плечо:

— Извини, амиго. Был не прав.

— Принято. — Я пожал его ладонь.

Бодрый доберман тут же положил лапу на наши руки. Типа мы теперь вообще как три мушкетёра, один за всех и все за одного — и дерёмся и огребаем. Ох, лысина Сократова, только вот этого братства мне ещё и не хватало для полного счастья.

В остальном ночь прошла тихо, без стонов и без сюрпризов. Наш набегавшийся лось с обрубком хвоста дрых без задних ног, батюшка храпел у себя, но он всегда храпит, просто с разным уровнем громкости, если на животе, то тише всего. Безрогий Анчутка у себя на кухне музыкально выводил носом то ли суровые фуги Баха, то ли шаловливые вальсы Штрауса. Курсант Фруктовая спала беззвучно, словно российский пограничник, даже выдыхала через раз, истинно военная косточка.

Кстати, вот я уснул не сразу. Да что там говорить, просто вертелся с боку на бок, потому что сна не было ни в одном глазу. Голова болела. Нос я проверил самостоятельно, перед зеркалом, больно жутко, но кости не сломаны. Два зуба шатаются, неприятно, а разбитые губы заживут, это не проблема. В конце концов, снег и бодяга творят чудеса.

Я думал о Марте. Отложим в сторону матримониальные фантазии отца Пафнутия, хотя смысл их откладывать, если из-за них всё и началось? Простите за сумбур. Кто-то из древних философов говорил, что, если твои мысли расходятся с твоими действиями, это ещё не страшно, гораздо хуже, когда из-за своих мыслей ты не можешь приступить к действию.

Похоже, я попал именно в эту смысловую ловушку. Мне нравилась девушка, и вроде бы я периодически нравлюсь ей, но она ангел, а я человек. Если верить той же Библии (а как ей не верить?), ангелы небесные, сходя на землю, сочетались с человеческими дочерьми, находя их красивыми. Но можно ли из этого сделать логический вывод, что и девушка-ангел могла всерьёз заинтересоваться простым земным парнем? По идее — да. А по факту — нет.

Надежды на то, что курсант Фруктовая вдруг резко переключится со своими делами сердечными на меня, напрочь забыв о безрогом красавце-брюнете, были не то чтобы беспочвенными, а даже скорее эфемерными. Питерские девочки не так легко меняют свои пристрастия, ну и, кроме всего прочего, существую ещё и я сам.

Ау-у, сообщаю всем, оказывается, есть ещё моё личное мнение по этому вопросу!

Ага, и когда оно учитывалось, не подскажете? Вот и я не помню.

Но важно ли это? На этот вопрос я не успел себе ответить, потому что сон вдруг незаметно подкрался сзади и ударил меня пыльным мешком по голове. Сразу зачесались глаза, и я уснул быстрее, чем понял, что оранжевый бес втихую пытается выбраться из нагрудного кармана моего свитера. Всё, всё, всё завтра, сегодня я валюсь.

Утром меня разбудил Гесс. С картой джокера в зубах. С чем?!

— Тео, он вырвался и прыгал у тебя на плече. Я его кусь! Я хороший мальчик?

Кажется, я успел пискнуть что-то про…

А-а, не важно, мы оба уже стояли в белом коридоре Системы.

— Не важно? Я сказал, не важно?!

— Да, — кивнули два возрастных бесогона в форме военных инженеров, и мой пёс так же старательно закивал.

— Декарт мне в печень…

На мне были длинные полусемейные трусы, до середины бедра, застиранная камуфляжная майка и толстые вязаные носки с финским узором. Нет, вам, может быть, и смешно, а вот я отнюдь не хотел бы в таком виде появляться перед любимой девушкой.

— Следующий.

Два бесогона дружно поднялись, сочувствующими взглядами продемонстрировав мне свою солидарность, и исчезли за дверью.

— Гесс, джокер у тебя?

Он молча выплюнул его мне под ноги, типа да, бери, не жалко. Я жадно схватил карту, расхохотался как сумасшедший, нетерпеливо хлопнув по ней ладонью, но… фигу мне!

Она не работала! Я хлопнул по джокеру пять или шесть раз, но единственное, чего дождался, так это механического голоса:

— Следующий.

Мой пёс, изумлённо глядя на меня, повёл ухом в сторону двери. Нет, нет…

— Тео, пошли уже. Нас зовут! Там Марта, а у неё вкусняшки. Представляешь, она уже очень даже любит собаченек!

— Погоди, погоди, слушай, — опустившись на одно колено, испуганно оглядываясь, торопливо