Немного о себе - Редьярд Киплинг

— Боже мой! — воскликнул я, разглядывая пыльную блузу, серую шляпу, пропитанное потом кожаное снаряжение и гибкую, словно китовый ус, спину всадника. — Если остальные такие же молодцы, как вы, то охотно верю.

— Благодарю вас, кем бы вы ни были. Конечно, если вывести нас на теннисный корт, чтобы сразиться, скажем, с вашей тяжелой… кавалерией, нас сотрут в порошок. Для стоящей атаки у нас нет ни веса, ни хорошей выучки. Например, по английским стандартам моя лошадь наполовину объезжена и, как все остальные, не держит строя. Однако встречный кавалерийский бой случается нечасто, а уж если дойдет до такого, что ж, все наши отлично знают, что на дистанции до сотни ярдов мы в полной безопасности благодаря этой испытанной игрушке. — Он постучал пальцами по кобуре револьвера. — В полнейшей безопасности от вашего огня. Кто в тридцати ярдах может положиться на револьвер, даже если от этого будет зависеть его жизнь? Из ваших — никто. Они не умеют стрелять, как мы. Вы еще услышите об этом в парке. — Затем весьма учтиво добавил: — Похоже, что сейчас только англичане поставляют людей в американскую армию. Может быть, поэтому она чего-то стоит.

Пожелав друг другу всего хорошего, мы расстались. Он отправился на какой-то отдаленный пост милях в пятнадцати от места нашей встречи, а я — к моей коляске, где сидела пожилая леди, которая при виде огнедышащих дыр каждые полминуты вскрикивала: «Боже милостивый!» Муж твердил только об «ужас какой потере дармовой энергии». Так мы и ехали в этот ясный, бодрящий полдень, рассуждая о гейзерах.

— Я вот что думаю и, больше того, скажу, посмотрев на все это, — взвизгнула леди apropos дел теологических, — Господь сотворил Ад таковым за неверие в его труды милосердные.

Нотабене. Том перед этим грубо выбранил кобылу за то, что она оступилась. Потом долго молча смотрел прямо перед собой, однако подмигнул мне левым глазом.

— Ежели, — продолжала пожилая леди, — ежели мы видим пар и серу — ужас какие вещи, — которым дозволено лежать наверху, то разве мы не должны уверовать в то, что внизу на нашу погибель уготовано нечто раз в десять ужасней?

Некоторые личности умеют необычайно ловко находить во всем утешение. Стыдно признаться, но я вслух согласился с престарелой дамой. Она выразила личную точку зрения.

— Теперь-το мне есть что сказать Анне Финчер по поводу ее поведения. Не правда ли, Блейк? — обратилась она к мужу.

— Да, — ответил тот, с трудом ворочая языком после обильного тиффина. — Но она — неплохая девушка.

И они начали препираться по поводу необходимости наставления несчастной Анны на путь истины с помощью рассказов об адском пламени. (Наверно, она была повинна в том, что ходила на танцы.)

Я вышел из коляски и в облаке пыли пошел рядом с Томом.

— Иной раз возишь странных людей, — сказал он. — Чертовски странных. Жалко, что им приходится ехать так далеко, чтобы сравнить бассейн Норрис с адом. Уж если сравнивать, Чикаго подошел бы в самый раз.

Мы обогнули холм и въехали в еловый лес. Дорога серпантином вилась меж древесных стволов, и колеса повозки беззвучно катили по земле, которая поросла мхом с времен незапамятных. Кроме нас, в лесу не было никого живого. Только справа, глубоко внизу, о чем-то сердито твердила река. Так мы ехали несколько миль, пока наконец Том не попросил нас сойти, чтобы взглянуть на какие-то водопады. Мы вышли из леса и чуть было не свалились с обрыва, который охранял взъерошенную реку. Мы потребовали другого чуда. Если бы водопад низвергался вспять, тогда, возможно, мы обратили бы на него внимание, но это был обыкновенный водопад, и я не помню, текла ли в нем теплая или холодная вода. Неподалеку пробегала река по прозванию Файрхол, которую питают всевозможные гейзеры и водоемы. Это горячий, но безжизненный поток. В нем не водится рыба. Кажется, мы пересекали его в сотый раз.

Затем солнце стало склоняться к горизонту, повеяло холодом, и мы выехали на открытое пространство, потом промчались через реку Файрхол и очутились у бревенчатой хижины (еще примитивнее, чем предыдущая), где после сорокамильного перегона собирались отужинать и переночевать. В полумиле от хижины стояла бобровая хатка. Ходили слухи, что по соседству с ней бродят медведи и прочее зверье.

Вдыхая прохладный, словно хрустящий, вечерний воздух, я прошелся до реки и обнаружил там вороха свежесточенных палок и веток. Бобер работает верным резцом, и нескольких искусных надрезов достаточно, чтобы свалить четырехдюймовый ствол. Вдалеке, у противоположного берега, белела безобразно обглоданными древесными стволами какая-то беспорядочная куча. Это была бобровая хатка. Ниже по течению ее обитатели построили плотину, превратив реку в уютное озерцо. Меня интересовало одно — выйдут ли бобры на работу до наступления полной темноты. Они вышли (благослови господи их тупые мордочки), появившись как тени, и поплыли вниз по течению, не шевеля ни лапками, ни хвостами. Их было трое. Один проверял состояние плотины, двое других искали что-нибудь на ужин.

Пожалуй, лишь неслышную поступь тигра в джунглях можно сравнить с бесшумным движением бобра в воде. Как я ни напрягал слух, до меня не доносилось ни звука до тех пор, пока звери не принялись поедать толстые зеленые стебли «бобровой травы».

Согнувшись в три погибели за кучей бревен, я затаил дыхание и смотрел во все глаза. До бобров было меньше десяти ярдов, и, храни я абсолютную тишину, они так и продолжали бы мирную трапезу. Это были милые, привлекательные зверьки, но только я собрался подвинуться ближе, как проклятая леди из Чикаго с зонтиком в руке застучала каблуками по берегу, вскрикивая: «Бобры! Бобры! Молодой человек, где же эти бобры? Боже правый, что это там такое?»

Послышалось что-то вроде пистолетного выстрела. Жаль, что он не убил престарелую леди. Это бобер ударил хвостом по воде, предупреждая своих об опасности. Звук действительно напоминал «фуканье» пистолета, заряженного сырым порохом. Бобры бесследно исчезли, вплоть до кончиков своих бакенбардов. Однако хатка осталась на месте, и некое животное, стоящее по своему развитию гораздо ниже бобров, стало швырять в нее камнями, потому что пожилая леди из Чикаго сказала: «Может быть, если их потревожить, они выйдут? Так хочется взглянуть на бобров».

И все же приятно вспомнить, что мне довелось увидеть этих зверьков на воле. Никогда в жизни не пойду теперь в зоопарк.

В тот вечер после ужина (назвать это обедом было бы грубой лестью) в отель заглянули капитан и лейтенант, о которых говорил капитан в Мамонтовых ключах. Лейтенант прочитал все, что только мог разыскать, о нашей индийской армии, особенно о кавалерии, и вынашивал планы рекрутского набора краснокожих индейцев на пограничную службу (что-то вроде нашей Хайберской стражи), хотя, в об-щем-то, совершенно необязательно, чтобы из каждого из них получился кавалерист. «Однако границы больше не существует, — уныло признался лейтенант, — и война почти прекратилась».

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});