Широкий Дол - Филиппа Грегори

Я стояла в одиночестве среди сада и рассеянно помахивала поводьями. Я еще не знала, каким образом мне удастся вернуть свою власть над Гарри, помешать ему соскользнуть в супружеское блаженство. Селия может подарить ему настоящую любовь; она переполнена нежностью и извечной женской потребностью кого-то любить. И душа у нее куда более любящая, чем у меня; да я никогда бы и не захотела стать такой, как она. И наслаждение Селия вполне способна подарить Гарри. Ночь с женщиной, обладающей таким хрупким прелестным телом, исполненной чистой любви и нежности, – этого более чем достаточно для любого мужчины; мало кто из них получает столько в реальной жизни, не считая снов, разумеется.

Но должно же быть что-то такое, на что я способна, а она нет! Должна же найтись какая-то зацепка, которая поможет мне удержать Гарри, даже если в нем вдруг проснется по-настоящему любящий муж и пылкий любовник. Я держала Гарри на привязи целых два года, я знала его лучше, чем кто бы то ни было другой, значит, у меня должна быть в запасе некая нить, за которую я могу потянуть и заставить его плясать под мою дудку. Я торчала в саду, как статуя Дианы-охотницы, – высокая, гордая, прелестная и страшно голодная, ибо уже близился вечер, сентябрьские тени становились все длиннее, а солнце горело уже совсем низко над крышами Широкого Дола, и в его свете светлые каменные стены дома казались розовыми. Понемногу мысли мои прояснились; я перестала помахивать в воздухе поводьями, гордо вздернула голову и улыбнулась прямо в лицо яркому закатному солнцу. А потом тихонько промолвила одно лишь слово: «Да!»

Глава одиннадцатая

Верхний этаж западного крыла, по сути дела чердак, всегда использовался как кладовая. Это было длинное, во всю длину дома, помещение с низким потолком и окнами, смотревшими и на север, на общинные земли, и на юг, на наш сад. Когда я была девочкой и бурлившая во мне энергия не находила выхода, я часто, особенно в дождливые дни, поднималась сюда, где никто не мог меня услышать, и кричала, пела, танцевала до упаду. Потолок здесь был «ломаный», повторяющий форму крыши, а окна были сделаны так низко, что мне уже в одиннадцать лет приходилось наклоняться, чтобы в них выглянуть. Раньше весь этот чердак был забит старой мебелью, изгнанной из нижних комнат, но когда я велела эту мебель отполировать и расставить у себя в западном крыле, на чердаке не осталось почти ничего, кроме старых отцовских инструментов для возни с кожей и кое-каких других его вещей.

Я всегда считала этот чердак своим убежищем и теперь тоже не хотела привлекать к нему внимания в свете того, с какой целью я намеревалась его использовать. Я сама убрала и шорный инструмент, и недоделанные седла, над которыми трудилась в свободное время, и теперь стойка для седел стояла посреди помещения, точно приготовившаяся к прыжку лошадь. Рабочие куртки отца, его сапоги, записные книжки с расчетами и планами по разведению скота и сделанные им рисунки седел я бережно сложила в сундук. На виду остались лишь отцовский охотничий нож и длинный кнут.

Затем я позвала из деревни плотника и велела ему вделать в стену два прочных крюка примерно на высоте мужского плеча и еще два почти на уровне пола. Он разворчался:

– Надеюсь, я все сделал как надо, вот только не знаю, на кой эти крюки здесь нужны? Вот и не могу сказать, мисс Беатрис, будут ли они достаточно хорошо вам служить.

– Все просто отлично, – утешила я его, осмотрев крюки, и заплатила ему вдвойне – за беспокойство и за молчание. Для него это была неплохая сделка, и он прекрасно понимал: стоит ему распустить язык, и я сразу же об этом узнаю, но тогда ему уж точно нигде в Сассексе работы не получить. Когда плотник ушел, я привязала к крюкам крепкие кожаные ремни. Помещение было просто идеальным. У камина уже стояла старая широкая козетка, и никто не заметил, что я взяла из своей комнаты парочку подсвечников. На полу вместо ковра я расстелила несколько овечьих шкур и поняла, что все готово.

Да, все было готово, но я никак не могла начать. Это вряд ли было проявлением моей сдержанности или нерешительности, но я не чувствовала в себе необходимой уверенности – а точнее, мании, – чтобы осуществить задуманное. Ведь теперь мне нужно было потакать неким весьма специфическим вкусам Гарри, которые очень отличались от моих собственных, куда более простых и естественных. Мне нужен был некий толчок, который подстегнул бы меня, заставил бы действовать. И даже то, что Селия стала слишком поздно спускаться к завтраку и не успевала налить мне кофе, и даже то, что под глазами у нее постоянно были темные круги, а на устах счастливая, как у младенца, улыбка, на меня не действовало. Я по-прежнему никаких шагов не предпринимала. Прошла уже неделя, как я была готова, но в то же время настоящей готовности в себе не чувствовала. И вот как-то за ужином Гарри сказал мне:

– Могу я поговорить с тобой, Беатрис? Ты посидишь со мной, пока я буду пить порто?

– Конечно, – спокойно ответила я и, дождавшись, когда Селия и мама выйдут из комнаты, уселась рядом с ним во главе стола. Дворецкий принес мне бокал наливки, поставил перед Гарри графин с порто и ушел.

Дом затих. Я думала о том, помнит ли Гарри другой, почти такой же вечер, когда мы с ним сидели и молчали, а вокруг мирно поскрипывал старый дом, и языки пламени вспыхивали и затухали в камине, и через несколько мнут мы буквально растворились друг в друге прямо здесь, на жестком деревянном полу… Но, заметив совершенно мальчишескую улыбку Гарри и ясный счастливый свет в его глазах, я поняла: ничего этого он не помнит, ни о чем таком больше не думает и любовью занимается теперь с законной женой в кровати сквайра Широкого Дола, а наши с ним тайные страстные свидания остались в далеком прошлом.

– Я должен рассказать тебе о том, чему сам я безумно рад, – сказал Гарри. – Впрочем, вряд ли для тебя это будет таким уж сюрпризом. Как, собственно, и для всех в нашем доме.

Я вертела в пальцах изящную ножку бокала, и голова моя была совершенно пуста.

– Доктор МакЭндрю обратился ко мне как к главе дома: он просит твоей руки, – несколько напыщенно сообщил мне Гарри, и я невольно вскинула голову, а в моих зеленых глазах полыхнуло пламя.

– И что же ты ему ответил? – Мой вопрос прозвучал резко, как выстрел, и Гарри от удивления даже стал немного заикаться.

– Ну… я, естественно, сказал «да». Понимаешь, Беатрис, я подумал… Собственно, мы все так думаем, и я был уверен, что…

Я вскочила на ноги, и тяжелое старое кресло, отлетев, оцарапало полированный пол.

– Ты дал согласие, не посоветовавшись со мной? – спросила я ледяным тоном, но мои зеленые глаза горели огнем.