Роман Ким - Александр Куланов

Так началась наша переписка и обмен книгами. Прошло почти три года. И вот в июле 1958 года я впервые вступил на московскую землю с тем, чтобы участвовать в международном семинаре по русской литературе, проводившемся в МГУ.

Как мне сказал г-н Ким по телефону, я быстрым шагом пошел на смотровую площадку на Ленинских горах. Раньше они звались Воробьёвыми горами. Это то знаменитое место, где занявший Москву Наполеон, сойдя с лошади, подумал, что «город, занятый неприятелем, подобен девушке, потерявшей невинность»[456]. В тот день там толпилось много похожих на туристов людей. Я на миг замер и огляделся. И тогда ко мне подошел и заговорил один джентльмен. «А, Кимура-сан! Я — Ким. Наконец-то мы с вами смогли встретиться. Пойдемте ко мне домой». Он посадил меня в ждавшее его такси и на красивом русском сказал водителю, куда ехать.

Тогда (и до самой смерти) он жил по адресу Москва, Г21, Зубовский бульвар 16/20, квартира 128. Когда мы начинали переписываться, был другой квартал, но с некоторых пор он изменился на этот, и мне объяснили, что это рядом с парком Горького. Говорят, что название было дано потому, что в царские времена здесь была усадьба графа Зубова, но теперь здесь довольно старого вида многоквартирный дом со внутренним двориком. В зале его не очень просторной трехкомнатки бросались в глаза красные стены. На одной из этих красных стен висела репродукция английского абстракциониста Николсона. Семья состояла из трех человек: хозяина, его жены Любы и ее младшей сестры Веры. Сестры были польского происхождения, и мне доводилось слышать, что Люба в молодости нравилась поэту Маяковскому. Стоявший в спальне фотопортрет Любы в молодости был очень красив. У сестер еще был старший брат, бывший армейский полковник, в войну с Германией он был подчиненным Брежнева. Я и с ним тоже встречался несколько раз. Последний раз был после смерти Любы, когда я ходил к ней на могилу проведать. Этот великан-полковник удивил меня, когда вдруг зарыдал, увидев мое лицо на входе в Ваганьковское кладбище. Мне показалось, что я столкнулся с русской темпераментностью.

Роман Николаевич Ким родился 20 июля 1899 года (1 августа по новому стилю) во Владивостоке. Поскольку в русских именах Николаевич означает, что имя отца было Николай, возможно, что его отец-кореец имел русское имя Николай. Однако его корейским именем было Ким Пён Хак[457], а корейским именем Романа было Ким Ги Рён. Его отец был корейским антияпонским политиком и до конца был против слияния Японии и Кореи. Когда Корея стала колонией Японии, он как политический эмигрант уехал в тогдашнюю царскую Россию, во Владивосток, где и родился Роман. По словам Романа, его мать окончила женскую католическую школу в Пекине[458] и свободно владела французским. Когда Роман учился в Кэйо Ётися[459] (т. е. в начальной школе), она ездила с ним, и его старые товарищи помнят заходившую в школу «маму в европейской одежде», что было тогда редкостью.

Роман поступил в Кэйо Ётися 13 сентября 39 года Мэйдзи (1906 год)[460], и этому предшествовали следующие обстоятельства. Отец Романа думал, что «единственным способом узнать вражескую Японию является получение там образования», поэтому, когда его сын достиг школьного возраста, он отправил его учиться. Обычно в другую страну отправляют после наступления совершеннолетия, поэтому можно представить себе, насколько жестко был настроен его отец, отправляя по указанным выше причинам сына, которому только исполнилось семь лет, учиться во вражескую Японию за морем. То, что Романа приняла на время учебы семья Сугиура Дзюго[461], говорит о том, что у отца Романа были какие-то связи с Японией, хотя он и был эмигрировавшим антияпонским политиком. Сугиура Дзюго был в то время смотрителем «учебного кабинета» наследного принца[462], то есть был тем, чем был Коидзуми Синдзо[463] для нынешнего наследного принца. Для этой статьи я искал материалы по Роману Киму в исторических документах семьи Сугиура, но, к сожалению, не нашел. Однако причиной того, что Роман вдруг вернулся на родину посреди Фуцубу[464] (то есть школы средней ступени), была семья родственников Сугиура. В этой семье не было детей, и пошел разговор об усыновлении умного молодого Романа. Когда семья Сугиура передала это его отцу, тот спросил сына: «А ты что думаешь?» Ответ был таков: «Я влюбился в Японию и хотел бы стать японцем».

Услышав этот ответ, отец «вскипел гневом» (слова г-на Кима) и приказал ему немедленно возвращаться. Впрочем, Роман не всё это время жил в семье Сугиура. Похоже, что вначале он жил в общежитии при школе, в документах на поступление именем опекуна указано имя отца, Ким Пён Хак, а адресом указано Кодзимати-ку, Хиракава-тё, 5–26; в документах на отчисление значатся Сугиура Рюкити [466] и адрес Усигомэ-ку, Вакамия-тё, 32[467]. Похоже, что его отец и после эмиграции был одним из лидеров антияпонского движения, и Ан Чжун Гын[468], убивший 26 октября 1909 года Ито Хиробуми[469] на вокзале Харбина, был послан его группой. Роман запомнил лицо Ана, заходившего к его отцу, когда Роман был еще маленьким, и рассказывал, что, когда пришла весть об удаче покушения, во владивостокском доме Кимов закатили большой пир на три дня и три ночи. В то время Роман был в Японии и, вероятно, узнал об этом после возвращения. Похоже, что до преклонных лет он не рассказывал об этом никому, кроме близких людей. Наверное, особенно японцам ему было тяжело говорить, что убийца к Ито Хиробуми был подослан его отцом[470].

Кстати, Пак Ын Сик[471] в книге «История движения за независимость Кореи»[472] об Ан Чжун Гыне пишет, что точно известно, что он был в России два раза до убийства Ито Хиробуми. Вероятно, связи с отцом Романа относятся к этому периоду. Однако это выражение «посланный отцом убийца» из уст пожилого г-на Кима нужно, наверное, воспринимать с некоторой скидкой. Ан Чжун Гын был не простым убийцей, а человеком с очень хорошим образованием. Об этом же пишет Пак Ын Сик. Об этом можно говорить, например, потому, что, когда его схватили русские солдаты, он прокричал «Да здравствует независимость Кореи!» на латыни[473]. Однако в современных энциклопедиях советского издания (даже в исторических!) имя Ан Чжун Гын не дается отдельной статьей, и даже в статье про Ито Хиробуми указано только «патриот Кореи». Возможно, это потому, что Сталин смертельно боялся террористов и запретил всё, что могло приукрасить терроризм.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});