Слова сияния - Брендон Сандерсон

— Краски жизни. Я бы не возражал, если бы здесь, вокруг, появилось больше красок.

Джушу улыбнулся.

— Любое изменение лучше, чем наблюдать за лицом отца.

— Только не надо цепляться к лицу отца, — ответила Шаллан. — Оно достаточно хорошо выполняет свою задачу.

— Которая заключается в?..

— В напоминании нам всем, что есть вещи похуже, чем его запах. На самом деле вполне себе благородное призвание.

— Шаллан! — воскликнул Виким.

Он разительно отличался от Джушу. Худощавый, с глубоко посаженными глазами, Виким стриг волосы так коротко, что выглядел почти как ардент.

— Не говори такие вещи, когда тебя может услышать отец.

— Он поглощен разговором, — ответила Шаллан. — Но ты прав. Наверное, мне не нужно выставлять нашу семью на посмешище. Дом Давар — особенный и долговечный.

Джушу поднял свою чашу. Виким резко кивнул.

— Правда, — добавила она, — то же самое можно сказать и о бородавке.

Джушу чуть не подавился вином. Балат снова захохотал во все горло.

— Прекратите безобразие! — закричал на них отец.

— Это ведь пир! — крикнул Балат в ответ. — Разве не ты просил нас вести себя более по-веденски?!

Отец смерил его взглядом и вернулся к беседе с посланником. Они склонились друг к другу через высокий стол, причем поза отца была умоляющей, а бастард кронпринца сидел с поднятой бровью и неподвижным лицом.

— Шторма, Шаллан, — сказал Балат. — Когда ты успела стать такой умной?

Умная? Она не чувствовала себя умной. Внезапно нахальство сказанного заставило Шаллан вжаться в кресло. Слова как-то сами выскальзывали из ее рта.

— Я просто... просто прочла это в книге.

— Ну, тогда ты должна больше читать таких книг, крошка, — проговорил Балат. — От них здесь кажется светлее.

Отец с силой ударил рукой по столу, от чего подпрыгнули кубки и загремели тарелки. Шаллан взволнованно взглянула на него, а он наставил палец на посланника и начал что-то говорить. Слишком тихо и далеко, чтобы Шаллан могла разобрать, о чем шла речь, но она знала этот взгляд отца. Она видела его много раз перед тем, как он брал свою трость — а однажды даже кочергу — чтобы наказать одного из слуг.

Посланник встал одним плавным движением. Его утонченность казалась щитом, о который разбивался нрав отца.

Шаллан ему позавидовала.

— Похоже, я ничего не добьюсь этим разговором, — громко произнес посланник. Он смотрел на отца, но его тон, по всей видимости, подразумевал, что слова были обращены ко всем. — Я приехал, готовый к подобной неизбежности. Кронпринц наделил меня властью, и я очень хотел бы узнать правду о тех событиях, что произошли в этом доме. Я буду рад услышать любого урожденного светлоглазого, который захочет засвидетельствовать в этом деле.

— Им нужны показания светлоглазых, — тихо проговорил Джушу братьям и сестре. — Отец все еще настолько важен, что они не могут просто его убрать.

— Был один человек, — громко произнес посланник, — который хотел рассказать нам правду. Но теперь он недоступен. Обладает ли кто-то из вас его мужеством? Отправитесь ли вы со мной, чтобы засвидетельствовать перед кронпринцем о преступлениях, совершенных на этих землях?

Он посмотрел на них четверых. Шаллан сжалась в своем кресле, стараясь выглядеть маленькой. Виким не отводил взгляда от пламени. Джушу, похоже, хотел встать, но затем выругался и отвернулся к вину, его лицо покраснело.

Балат. Балат схватился за ручки кресла, словно хотел подняться на ноги, но затем взглянул на отца. Глаза отца по-прежнему светились напряженностью. Первая стадия его ярости наступала, когда он кричал и бросался предметами в слуг.

Когда наступала вторая стадия и его ярость становилась холодной — тогда он был по-настоящему опасен. Отец замолкал. Это происходило, когда затихали все крики.

По крайней мере, крики отца.

— Он меня убьет, — прошептал Балат. — Если я скажу хоть слово, он меня убьет.

Его напускная храбрость растаяла. Он больше не казался мужчиной — всего лишь юношей, перепуганным подростком.

— Ты могла бы это сделать, Шаллан, — зашипел на нее Виким. — Отец не посмеет тебя тронуть. К тому же, ты на самом деле видела, что произошло.

— Я не видела, — прошептала она.

— Ты была там!

— Я не знаю, что случилось. Не помню.

Ничего не случилось. Ничего.

В камине сдвинулось прогоревшее бревно. Балат уставился в пол и не встал. Никто из них не встал. Между ними закружилось несколько прозрачных цветочных лепестков, исчезающих из вида. Спрены стыда.

— Понятно, — проговорил посланник. — Если кто-то из вас... вспомнит правду в будущем, вы найдете готовых выслушать вас в Веденаре.

— Тебе не удастся развалить наш дом на части, ублюдок, — проговорил отец, вставая. — Мы стоим друг за друга стеной.

— Кроме тех, кто уже не может стоять, полагаю.

— Вон из моего дома!

Посланник одарил отца неприязненным взглядом и презрительно улыбнулся. Он как бы говорил: да, я ублюдок, но даже я не пал так низко, как ты. Затем он удалился, собрав своих людей, и было слышно, как бастард отдает краткие приказы, свидетельствующие о том, что он желает отправиться в путь по другим делам, несмотря на поздний час, и хочет оказаться как можно дальше от имения отца.

Когда он уехал, отец опустил обе руки на стол и глубоко вздохнул.

— Вон, — сказал он им четверым, уронив голову на руки.

Они замялись.

— Вон! — заревел отец.

Братья покинули комнату, Шаллан направилась к выходу вместе с ними. Перед ее глазами остался образ отца, утонувшего в кресле, обхватившего голову. Ее подарок, прекрасное ожерелье, лежал забытым в открытой коробочке на столе прямо перед ним.

ГЛАВА 40. Палона

То, что они отреагировали немедленно и с большим испугом, бесспорно. Подобная реакция была самой распространенной среди тех, кто отказался от своих клятв. Термин «Измена» тогда не применялся, но позже прочно вошел в обиход в качестве названия случившегося.

«Слова сияния», глава 38, страница 6

Себариал разделил с Шаллан свой экипаж после того, как они покинули королевский дворец и направились к его военному лагерю. Узор продолжал тихо вибрировать в складках ее юбки, и девушке приходилось заставлять его вести себя потише.

Кронпринц сидел напротив, откинув голову к обитой мягким материалом стенке, и тихонько похрапывал под дребезжание экипажа. Земля здесь была очищена от камнепочек и вымощена каменными плитами, уложенными слева и справа от центральной линии.

Солдатам Шаллан теперь ничего не угрожало, и они должны были присоединиться к ней позже. У девушки появились база для операций и постоянный источник дохода. Из-за напряженности встречи и последующего ухода Навани дом Холин пока не потребовал, чтобы она вернула все вещи Джасны. Ей по-прежнему необходимо сблизиться с Навани, чтобы заручиться помощью в исследовании, но до настоящего времени все складывалось вполне удачно.

Теперь Шаллан оставалось всего лишь спасти мир.

Себариал всхрапнул и проснулся после короткого сна. Он поудобнее устроился на сидении, почесывая щеку.

— Ты изменилась.

— Прошу прощения?

— Выглядишь моложе. Во время совета я дал бы тебе лет двадцать, возможно, двадцать пять. Но теперь вижу, что ты не можешь быть старше четырнадцати.

— Мне семнадцать, — сухо ответила Шаллан.

— Невелика разница, — фыркнул Себариал. — Могу поклясться, раньше твое платье выглядело поярче, черты лица — более острыми, более привлекательными... Видимо, дело в освещении.

— У вас такая привычка — оскорблять внешний вид молодых леди? — спросила Шаллан. — Или вы поступаете подобным образом только после того, как напустите слюней в их присутствии?

Себариал ухмыльнулся.

— Тебя явно воспитывали не при дворе. Мне это нравится. Но будь осторожна. Оскорбишь здесь не тех людей — и расплата последует незамедлительно.

Сквозь окно экипажа Шаллан видела, что они наконец приближаются к лагерю, над которым реет знамя Себариала. На нем были изображены глифы себес и лайал, стилизованные в виде ярко-золотого небоугря на черном поле.

Солдаты на воротах поприветствовали их, и Себариал отдал приказания одному из мужчин проводить людей Шаллан в его особняк, когда те прибудут. Экипаж покатил дальше, Себариал откинулся на сидении и стал наблюдать за ней, будто что-то предвкушая.

Шаллан не могла понять, что именно. Возможно, она сделала неправильные выводы из его поведения. Девушка перевела внимание на вид за окном и вскоре решила, что это место являлось военным лагерем только по названию. Улицы оказались более прямыми, чем можно было бы ожидать от города, сформировавшегося естественным образом, но ей попадалось на глаза гораздо больше гражданских, чем солдат.