Хроники Заводной Птицы - Харуки Мураками

Она бросила школу и поступила на курсы кройки и шитья. Чтобы платить за них, уговорила мать продать кое-что из оставшихся украшений. Денег хватило на два года. За это время девушка научилась шить, кроить и моделировать одежду. По окончании курсов сняла квартиру и стала жить одна. Подрабатывала шитьем и вязанием, по вечерам — официанткой в кафе, пока не устроилась в школу профессиональных модельеров, после которой, как она и хотела, ее взяли в фирму, занимавшуюся пошивом модной женской одежды, в отдел, где создавались новые модели.

Талант у нее был, без всяких сомнений, причем весьма оригинальный. Мускатный Орех не просто великолепно передавала на бумаге стиль, она думала и смотрела на окружающий мир по-своему, не так, как другие люди. В голове ее возникала совершенно четкая картина: «Вот что я хочу сделать». В этих образах не было ничего чужого, заимствованного, они целиком рождались в ней, органично складывались сами собой. Она могла отследить любую, самую мелкую деталь возникшего образа от начала до конца так же, как идущий на нерест против течения большой реки лосось добирается до истока. Работала не покладая рук, времени на сон почти не оставалось, но ей это нравилось, и она мечтала только о том, чтобы поскорее заняться самостоятельной работой. Развлечения ее не интересовали, да она и не знала, что это такое.

Довольно скоро руководство фирмы признало ее труд, заинтересовалось плавными и экстравагантными линиями ее силуэтов. Через несколько лет она возглавила небольшой отдел, где все предоставили на ее усмотрение. Такой карьеры в этой фирме не делал никто.

С каждым годом успехи становились все внушительнее. Талант и энергию Мускатного Ореха оценили не только в ее фирме — на нее стали обращать внимание в кругах, связанных с высокой модой. Закрытый мир моды, проникнуть в который дано не каждому, в каком-то смысле устроен справедливо — в нем правит конкуренция. Способности модельера определяет одно — сколько заказов на свои модели он получает. А это выражается в конкретных цифрах, по которым легко понять, кто выиграл, а кто проиграл. Мускатный Орех ни с кем не соперничала, однако ее успехов не мог отрицать никто.

Почти до тридцати лет она работала с полной отдачей, познакомившись за эти годы с множеством людей. У нее было несколько романов, скоротечных и несерьезных. Ее не очень тянуло к людям, голову заполняли идеи и образы, и модели одежды вызывали у нее более живые чувства, чем сами люди.

Но в 27 лет на новогоднем вечере, куда собрался весь бомонд мира моды, ее познакомили со странным на вид человеком. Правильные черты лица, но дико всклокоченные волосы, острый, как каменный топор, подбородок и такой же нос. Его облик больше подошел бы какому-нибудь фанатичному проповеднику, нежели кутюрье. Он был на год моложе Мускатного Ореха — тонкий, как проволока, с глубокими, бездонными глазами, которые так грозно косились на окружающих, будто имели цель испортить им настроение. Однако Мускатный Орех увидела в них свое отражение. В то время она была растущим, еще мало известным модельером, и раньше они никогда не встречались. Впрочем, кое-что о нем ей приходилось слышать. Говорили о его редкостном таланте, но в то же время за ним закрепилась репутация человека высокомерного, своенравного, готового в любой момент завязать ссору, человека, которого мало кто любил.

— Мы были с ним похожи. И он, и я родились на материке. Его, как и меня, после войны вывезли морем в Японию, только из Кореи, почти без всего. Его отец служил в армии, и их семья испытала в послевоенные годы настоящую нужду. Мать умерла от тифа, когда он был совсем маленьким, и потому, верно, у него появился такой интерес к женской одежде. Человек несомненно талантливый, он совершенно не умел устраиваться в жизни. Даже с людьми говорить было ему в тягость. Создавал наряды для женщин, но в их присутствии моментально краснел и превращался в грубияна. Короче говоря, мы с ним напоминали отбившихся от стада животных.

Через год, в 1963 году, они поженились, а еще через год (в Токио тогда проходили Олимпийские игры), весной, родился ребенок. Корица. «Неужели Корица — его настоящее имя?» Как только он появился на свет, Мускатный Орех вызвала мать, чтобы та ухаживала за мальчиком. У нее самой не было времени смотреть за малышом, все съедала работа, продолжавшаяся с утра до позднего вечера. Так что Корицу растила главным образом бабушка.

Мускатный Орех не знала, любила ли она по-настоящему мужа как мужчину. Объективно оценить этого она не могла. О муже можно было сказать то же самое. Они встретились случайно, на волне общей страсти к моде, но, несмотря на это, первые десять лет, прожитые вместе, оказались плодотворными для обоих. Сразу после свадьбы супруги ушли из фирм, где работали, и открыли собственное ателье. Помещалось оно в районе Аояма, в стороне от главного проспекта, в тесноватой комнатке окнами на запад, в небольшом здании в несколько этажей. Из-за плохой вентиляции и отсутствия кондиционера летом в ателье стояла страшная духота, даже карандаш в руках не держался, выскальзывал из мокрых от пота пальцев. Не все, конечно, получалось гладко — особенно поначалу. И Мускатный Орех, и ее муж были почти начисто лишены деловой сметки, их легко обманывали непорядочные партнеры; из-за незнания законов, по которым жил мир моды, его обычаев, заказы уходили к другим, они делали невероятные элементарные ошибки и никак не могли встать на ноги. Долги росли, и однажды дело дошло до того, что супруги всерьез стали подумывать о том, чтобы пуститься в бега. Все переменилось, когда Мускатный Орех по чистой случайности встретила одного способного менеджера, оценившего их талант и поклявшегося им в верности. После этого дела пошли так хорошо, что все одолевавшие их прежде проблемы рассеялись, как дурной сон. Выручка удваивалась с каждым годом, и к 1970 году фирма, начатая почти с нуля, добилась поразительного успеха — такого, какой и не снился самонадеянным, но не знавшим жизни супругам. Они взяли новых работников, переехали в большое здание на главном проспекте, открыли свои магазины на Гиндзе, Аояме, в Синдзюку. Фирма заработала себе имя, о ней часто писали журналисты, ее марка стала очень популярна.

Фирма росла, менялся и характер работы, которой они занимались. Создание новых моделей одежды — процесс, конечно, творческий, но в то же время, в отличие от работы скульптора или писателя, это еще и бизнес, с которым связаны интересы многих людей. В деле этом нельзя запереться и творить, что захочешь. Кому-то нужно выходить на люди, представлять окружающим «лицо» фирмы. Потребность в этом растет, становится все больше по мере увеличения оборота. Кто-то должен мелькать на приемах и показах мод, говорить речи, вести светские беседы, давать интервью. Мускатный Орех совсем не хотела брать на себя такую роль, поэтому представительские функции легли на мужа. Он ничуть не уступал жене в неумении налаживать контакты и поначалу очень мучился. Совсем не умея говорить в присутствии незнакомых людей, муж возвращался домой после таких мероприятий выжатый как лимон. Но через полгода он вдруг заметил, что выходить на люди — уже не такая мука, как раньше. С красноречием проблемы оставались по-прежнему, но если прежде, в молодости, его резкая косноязычная манера разговаривать отталкивала людей, то теперь, похоже, их что-то в ней привлекало. Его грубоватые, отрывистые ответы (во всем была виновата природная застенчивость) воспринимались не как отчужденность и заносчивость, а как проявление очаровательного артистического темперамента. Мужу Мускатного Ореха даже стала нравиться та роль, которую приходилось играть, и как-то незаметно он сделался фигурой культовой.

— Тебе, наверное, приходилось слышать его имя, — говорила Мускатный Орех. — Хотя, сказать по правде, на две трети разработкой моделей занималась я. У мужа было много смелых, оригинальных идей с коммерческой начинкой, даже чересчур много, и моя работа заключалась в том, чтобы развивать их, придавать им форму. Хотя фирма наша росла, модельеров со стороны мы не брали. Помощников становилось все больше, но главная работа все равно ложилась на наши плечи. Мы хотели только одного — делать то, что нам нравится, не думая, для какого класса предназначена наша одежда. Не изучали рынок, не высчитывали себестоимость, не проводили совещаний — ничего этого у нас не было. Задумав какую-нибудь вещь, сразу принимались за нее, брали самое лучшее, что могли отыскать, и работали, работали, работали, не жалея времени. То, что другим удавалось одним махом, мы делали вдвое дольше. У них уходило три метра ткани, у нас — четыре. Мы дотошно проверяли каждую вещь, выходившую из наших рук, выпуская в продажу только то, что нам нравилось. Что не продавалось — выбрасывали. Никаких распродаж. Стоили наши вещи, конечно, дорого. Коллеги-конкуренты считали нас чудаками, думали, что у нас ничего не получится, но одежда, которую мы делали, стала одним из символов того времени, как картины Питера Макса и Вудсток, Твигги и фильм «Беспечный ездок». Какое удовольствие мы получали от работы! Могли позволить себе все, что угодно, — что и в голову никому не придет, — и от клиентов отбою не было. За спиной словно выросли большие крылья, и можно лететь куда захочешь.