Социология власти. Теория и опыт эмпирического исследования власти в городских сообществах - Валерий Ледяев

82

Некоторые исследователи считают теорию городских режимов формой плюрализма (см., напр. [Judge, 1995:13–34; Lauria, 1999: 125–139; Davies, 2002: 301–322]).

83

Использование термина «прогрессивный» для обозначения данного режима связано с тем, что его приоритеты многие аналитики считают более передовыми (прогрессивными) по сравнению теми, которые предлагаются коалициями роста.

84

Мейнард Джексон (1973) и Эндрю Янг (1981) были первыми афроамериканцами, избранными мэрами города.

85

Не стоит, однако, думать, что режим всегда формируется против интересов большинства городского населения. В ситуациях, когда цели инициированной бизнесом правящей коалиции в целом поддерживаются большинством населения, К. Доудинг считает неправомерным говорить о власти бизнеса. В этом случае, по его мнению, имеет место не власть, а «удача» [Dowding, 1991: 103–113].

86

Подробнее см. гл. VII наст. изд. В качестве примера эмпирического исследования, выполненного в русле теории городских режимов, представлено исследование Б. Ферман (см. гл. XVII наст, изд.), а также рассмотрены исследования городских режимов в Европе (см. гл. XVIII наст. изд.).

87

Governance (в русском языке не просто найти адекватный термин для обозначения governance, который бы отражал отличие от government, даже в Великобритании они нередко отождествляются; возможные варианты перевода – «политическое управление» или «политико-экономическое управление») – определяются как процесс, в котором осуществляется коллективное решение проблем и реализация интересов общества; в нем участвуют разные акторы и тем самым размываются различия между управляющими и управляемыми; при этом government выступает в качестве одного из инструментов governance (см. [Leach, Percy-Smith, 2001: 2–5; Swyngedow, 2005: 1993–1995]).

88

Ф. Кох полагает, что использование теории городских режимов с ее фокусом на формальных и неформальных властных практиках и взаимоотношениях между частными и публичными акторами может быть особенно плодотворным при изучении политических процессов в постсоциалистических странах, поскольку характер властных отношений в городах Восточной и Центральной Европы остается «менее определенным, чем в западноевропейских городах», а в политической сфере постсоциалистических городов имеет место сочетание типичных европейских (сильное государство) и американских паттернов, обусловленных развитием рыночных механизмов [Koch, 2009b: 337].

89

Подробнее см. гл. XVIII наст. изд.

90

Если в зарубежной политической науке и социологии для обозначения предмета исследования чаще использовался термин «власть», а само направление исследований стало известно как «исследование власти в сообществах» (community power studies), то отечественные исследователи обычно предпочитают термин «региональная элита».

91

В данном случае мы не будем жестко разделять эти два уровня изучения власти – и потому, что на практике они тесно переплетаются, и потому, что используемые многими отечественными исследователями когнитивные модели вполне применимы (и применяются) для изучения власти на обоих уровнях.

92

Подробнее см. гл. XIX наст. изд.

93

В частности, снимается проблема определения оптимального представительства различных социальных секторов в конфигурации властных позиций в социуме.

94

Подробнее см. гл. XIX наст. изд.

95

Для объяснения взаимоотношений между политико-административными элитами и бизнес-элитами регионов ими были использованы модели «патронажа» (административное давление власти на бизнес), «партнерства» (эффективное взаимодействие политических и экономических элит), «борьбы всех против всех» и «приватизации власти» (политическая элита формируется и (или) контролируется бизнес-элитой). Для описания и объяснения взаимоотношений, сложившихся между данными группами региональной элиты, в последнее десятилетие была добавлена «модель торга».

96

Большим достоинством исследований Н. Лапиной и А. Чириковой является глубокий анализ неформальных практик, сложившихся во внутриэлитных взаимоотношениях, что позволяет получить реальную картину власти в регионах, часто существенно отличающуюся от той, которая представлена в официальном дискурсе и нормативных документах (в гл. XIX наст. изд. см. результаты исследовательского проекта А. Чириковой «Взаимодействие власти и бизнеса в реализации социальной политики» [Чирикова, 2007в].

97

Подробнее см. гл. XIX наст. изд.

98

В более позднем тексте Гельмана дается несколько иное по форме, но по сути идентичное определение режима. Режим – это «устойчивая констелляция акторов, институтов, ресурсов и стратегий на локальном уровне, обусловливающая характер осуществления местной власти и локального политико-экономического управления, основанного на реализации политического курса на местном уровне» [Гельман, 2010: 53]. В другом исследовании под политическим режимом понимается «совокупность политических акторов, обладающих некими ресурсами и реализующих те или иные стратегии, и институтов (норм, правил игры)» [Кузьмин, Мелвин, Нечаев, 2002: 143].

99

Важнейшей предпосылкой изменчивости баланса сил Туровский считает расплывчатость конституционной фиксации отношений между центром и регионами, допускающей возможность федеральной элиты периодически менять характер этих отношений [Туровский, 2006: 226–227].

100

По сравнению с серединой прошлого века уровень закрытости среды в развитых странах существенно повысился. Если в начале 1950-х годов процент отказов от интервью, как правило, не превышал однозначных цифр, то в настоящее время для получения доступа к представителям элиты обычно необходимо быть представленным одним из инсайдеров, соглашающимся действовать в качестве «спонсора» (см. [Bryman, 2004: 297]).

101

Исследователи «Левада-Центра» получили согласие на интервью в среднем у одного из 35–40 кандидатов в Москве и одного из 18–25 кандидатов в регионах. Мотивы отказа включали в себя как «страх перед возможными служебными неприятностями», так и «спесь чиновничества, воспринимающего себя кастой “допущенных” к начальству, и как следствие – искреннее недоумение по поводу того, что кто-то “со стороны”, для них совершенно не значимый, вообще может обращаться к ним с подобными глупостями». Социологи квалифицировали данную ситуацию следующим образом: «Мы имеем дело с закрытой средой или группой назначенных сверху в качестве “высокопоставленных”, не имеющих никакого представления об ответственности перед обществом, не понимающих, что такое “публичность” власти или публичность “элиты”, ее открытый и репрезентативный характер» [Гудков, Дубин, Левада, 2007: 80–81].

102

«Исследователь-провинциал кропотливо изучал свой регион, при этом, как правило, не зная зарубежной литературы и не испытывая потребности ее знать, не имея серьезных научных контактов ни внутри страны, ни вне ее и даже не выезжая за границы своей территории. Из-за полного игнорирования мировой литературы и значительного – российской такой автор часто не знал, в чем заключается новизна его работы, с чем он спорит, что доказывает и переосмысливает» [Сельцер, 2007: 11].

103

В качестве примера можно назвать советологические концепции советской политической системы, которые отражали довольно широкий спектр различных мнений о природе власти в Советском Союзе [Holmes, 1986].

104

Сейчас мы не касаемся понятийных нюансов и концепций власти, которые, как правило, и определяют приоритеты в выборе тех или иных терминов. Об этом речь пойдет в гл. V наст. изд.

105

Например, у Престуса [Presthus, 1964] тестирование основных методов исследования власти стало одной из двух основных заявленных им целей его собственного исследования. Сравнительный анализ различных методов стал предметом специального исследования Л. Фримена, Т. Фараро, У Блумберга и М. Саншайна в Сиракузах (Нью-Йорк, США), продемонстрировавшего зависимость выявленных типов лидеров от метода исследования [Freeman et al., 1963: 791–798].

106

Подробнее см. гл. VIII наст. изд.

107

Например, у Даля нормативный подтекст обнаруживается уже в самой первой фразе его книги: «Кто правит в политической системе, где практически все взрослое население имеет право голоса, но знания, богатство, социальные позиции, доступ к официальным лицам и другие ресурсы распределены неравномерно?» [Dahl, 1961: 1].

108

Ее пик пришелся на середину 1960-х – начало 1970-х годов.