На день погребения моего - Томас Пинчон

клоню?

—  На самом деле нет. Если вы не хотите сказать, что двойное преломление каким-то образом является причиной этого...

— Да, но каким образом что-то столь слабое и невесомое, как свет, может преобразовывать твердые металлы? Звучит безумно, не так ли, во всяком случае, здесь, на твоем скромном нулевом уровне и ниже, где всё — вес и непрозрачность. Но представь высшие сферы, светоносный Эфир, проникающий всюду, как медиум, если возможно такое сравнение, где сходятся в одной точке алхимия и электромагнитная наука, представь двойное преломление — один луч для золота, другой для серебра, скажем так.

  — Ким мог бы.

  — Ты только что сам это видел.

— Это выходит далеко за пределы того, что ребята в «Голден» хотели бы довести до сведения своих горных инженеров, простите. Я доверяю вам и надеюсь, что вы не воспользуетесь моим невежеством.

—  Ценю твое доверие, — подмигнул Мерль, — так что я тебе кое-что расскажу. Этот процесс, разработанный Эмменсом, даже учитывая его стоимость — а упоминалась сумма в десять тысяч долларов за один заход, но это сейчас, рано или поздно подешевеет — этот материал может сбить с ног Золотой Стандарт прямо на его прославленную задницу. И что тогда произойдет с ценами на металл? Неужели Закон о Серебре со всей сопутствующей показухой был отменен зря? Окажется, что золото стоит не дороже серебра, плюс стоимость этого процесса, и тогда на каком кресте распинать человечество? Не говоря уж о Банке Англии, и Британской империи, и Европе, и всех этих империях, и всех, кому они одалживают деньги — а совсем скоро это будет весь мир, понимаешь?

— «А я продам тебе все подробности процесса Эмменса всего за пятьдесят центов» — к этому вы клоните? Мой мозг еще не превратился в пудинг, Профессор, и даже если это всё честно, кто будет таким простаком, чтобы купить одну из этих Аргентина-во-что-бы-то-ни-стало...

 —  Управление монетного двора, начнем с того.

 —  Подумать только!

— Не верь мне на слово, порасспрашивай. Док Эмменс продает слитки аргентаурума Управлению монетного двора США с 97-го года или около того, со времен правления Лаймана Гейджа, этого старого подручного Золотого Стандарта и директора банка, ты не мог так свихнуться на цинке, чтобы не слышать о том, что известно всем. Большая доля нашей чертовой американской экономики опирается непосредственно на это, как тебе?

 — Мерль. Зачем вы вообще мне это показали?

 — Потому что, возможно, то, что ты ищешь, является не тем, что ты ищешь на самом деле. Может быть, это что-то другое.

Фрэнк не мог избавиться от странного впечатления, что он зашел в театр-варьете и какой-то волшебник, например, китаец, пригласил его из зала добровольным помощником для какого-то длинного сложного трюка со скороговорками, и Фрэнк был слишком озадачен, чтобы оценить его в полной мере.

 — Ищу...

—  Не этот самородок. Не это маленькое оконце исландского шпата. Фактически, — в голосе Мерля появились резкие скрипящие нотки веселья, словно шум закипающего чайника, — существует целый каталог вещей, которые ты не ищешь.

— Ладно, скажите мне. Что я на самом деле ищу. Кроме салуна в данный момент.

— Это только догадка, но это то, что искал и твой отец Вебб, хотя знал об этом не больше, чем ты.

   Опять это чертово впечатление разговора с китайцем.

 — Поговори с доком Тернстоуном. У него может быть несколько идей.

Голос Мерля изменился, и Фрэнка захлестнула странная волна внутреннего беспокойства.

— Зачем?

   Но Мерль спрятался за маской профессионально бесстрастного мага.

  — Помнишь тех томминокеров, которых вы с Далией встретили на «Хеллкайт»?

Ну, был период, когда Мерль тоже видел в забоях маленький народец, некоторые были одеты довольно своеобразно — необычные шляпы, военная форма не совсем как в армии США, маленькие остроносые туфли и так далее, и однажды вечером он был достаточно неблагоразумен, чтобы рассказать об этом своему приятелю-ученому, после чего док Тернстоун уверенно заявил, что это синдром Шарля Бонне, упоминание которого он позже нашел в классическом труде Пакпула «Переживания в нейропатии».

— Этот синдром объясняют множеством причин, в том числе — дистрофией желтого пятна и нарушениями в височной доле.

— А как насчет настоящих чар, duendes?', — спросил Мерль. — Это не рациональное объяснение.

— Со всем уважением к доку, я не могу согласиться. Они там внизу, согласен.

  — Хочешь мне показать?

Третья смена, конечно, наилучшее время для таких дел. Настроившись на научный поиск, док воздержался от своей обычной вечерней дозы лауданума, хотя это не улучшило его настроение, фактически, Мерлю он казался резвым за двоих, они надели комбинезоны и шахтерские непромокаемые плащи, взяли электрические фонарики, вошли в пещеру в залитом лунным светом склоне холма и начали прокладывать себе путь сквозь древнюю капающую породу по резко наклоняющемуся вниз туннелю в заброшенную часть выработки.

— Если рядом люди, они чувствует дискомфорт, — объяснил Мерль на поверхности. — Поэтому они склонны отправляться туда, где людей нет.

Томминокеры не просто сочли этот сектор «Литл Хеллкайт» подходящим — за годы заброшенности они превратили его в постоянный чертов полноценный Зал для приемов томминокеров. Неожиданно: все они были там, действительно, регулярная подземная живая картина. Эти duendes играли здесь в покер и пульку, пили красный виски и домашнее пиво, ели еду, украденную из шахтерских судков и чуланов столовой для неженатых, затевали драки, безвкусно шутили — делали всё, что можно встретить в любом клубе отдыха на поверхности в любую ночь недели.

— Ладно, это легко объяснить, — пробормотал док словно про себя. — Я просто сошел с ума, только и всего.

— У нас двоих не могла возникнуть эта проблема Шарля Как-бишь-его? — предположил Мерль. — Нет. В этом не было бы смысла.

  — В этом больше смысла, чем в том, что я вижу.

Так что они стали в известном смысле заговорщиками против владельцев шахт и рациональных объяснений, которые те склонны были предпочесть. Например, существовало мнение, что томминокеры — не маленькие люди в причудливых