Мартовскіе дни 1917 года - Сергей Мельгунов

Красной нитью в огромном большинствѣ резолюцій о введеніи 8-часового раб. дня (по крайней мѣрѣ в Москвѣ) проходит мысль о необходимости введенія его в обще-государственном масштабѣ: "Временное Правительство особым декретом впредь до утвержденія закона о нормировкѣ рабочаго дня должно установить 8-часовой рабочій день на всю Россію".

Жизнь, однако, опережала академическія рѣшенія, и на заводах послѣ возстановленія работ происходило "непрерывное недоразумѣніе" — явочный порядок введенія ограничительнаго рабочаго времени, смѣна администраціи и т. д. В воззваніи 9 марта петроградскій Совѣт, высказываясь против "разрозненных выступленій отдѣльных фабрик", осуждая "абсолютно недопустимые эксцессы" (порча матеріалов, поломка машин и насилія над личностью), которые "способны лишь причинить величайшій вред рабочему дѣлу, особенно в переживаемый тревожный момент", еще раз подчеркнул, что он разрабатывает "перечень общих экономических требованій, которыя будут предъявлены фабрикантам и правительству от имени рабочаго класса". В то же время Совѣт предостерегал предпринимателей против "недозволительных" в отношеніи к "борцам за освобожденіе родины" попыток явнаго и тайнаго локаута и грозил, что "принужден будет с величайшей энергіей вступить в борьбу с этими злоупотребленіями предпринимателей, особенно постыдными в переживаемые нами дни"... в случаѣ закрытія фабрик Совѣту "придется поставить перед рабочим классом, перед городским общественным управленіем и перед Временным Правительством вопрос о муниципализаціи подобных предпріятій или о передачѣ их в управленіе рабочих коллективов".

Под вліяніем этого низового "террора" петербургское общество фабрикантов и заводчиков само, при посредничествѣ министра торговли и промышленности Коновалова, обратилось в Совѣт для улаженія возникшаго конфликта с рабочими, и 10-го было достигнуто соглашеніе, устанавливающее впредь до изданія закона о нормировкѣ рабочаго дня 8-часового "дѣйствительнаго труда" (сверхурочныя работы по особому соглашенію), учрежденія совѣта старост (фабрично заводскаго комитета) и примирительных камер. В Москвѣ соглашеніе не удалось в силу непримиримой позиціи, занятой мѣстным Обществом фабрикантов и заводчиков, хотя в рядѣ районов предприниматели (крупные) давали свое согласіе на введете 8-часового рабочаго дня. В результатѣ нормированіе продолжительности дня труда стало производиться "самовольно" по отдѣльным предпріятіям, и московскому Совѣту задним числом пришлось 18 марта санкціонировать своим авторитетом то. что было достигнуто "явочным порядком"[479]. Совѣт постановил: "признать необходимым введеніе 8-часового рабочаго дня по всей странѣ; обратиться к Временному Правительству с требованіем о немедленном изданіи соотвѣтствующаго декрета и призвать всѣ Совѣты Р. Д. поддержать это требованіе. В Москвѣ же, не дожидаясь изданія такого декрета, ввести 8-часовой рабочій день, допуская сверхурочныя работы только в отраслях промышленности, работающей на оборону, производящей предметы первой необходимости и по добычѣ топлива".

Соотвѣтствующая волна прокатилась по всей Россіи, причем борьба за 8-часовой рабочій день принимала либо петербургскую, либо московскую форму, т. е., заключалось или соглашеніе с организаціями фабрикантов и заводчиков или нормировка труда вводилась рабочими явочным "революціонным" порядком и санкціонировалась односторонним актом мѣстнаго Совѣта. Это бытовое двоевластіе было, однако, довольно чуждо мысли самочинаго законодательства; можно сказать, что господствовала формулировка, данная на одном из Московских рабочих собраній: "Мы вводим 8-часовой рабочій день с 17 марта и требуем от Совѣта Р. Д. вынести резолюцію о его введеніи, а от Временнаго Правительства поставить свой штемпель ".

Как же реагировала власть, которой предлагалось поставить авторитетный "штемпель" законодательной санкціи к тому, что в жизни достигалось "революціонным" путем? Она в сущности бездѣйствовала. 6 марта Правительство одобрило спеціальное обращеніе министра торговли и промышленности Коновалова. Революціонный министр говорил о трудѣ, который является "основой производительной силы страны" и от "успѣхов котораго зависит благополучіе. родины". "Искренне" стремясь "к возможно полному удовлетворенно трудящихся", министр считал "неотложной задачей правильную постановку и надлежащее развитіе рабочаго вопроса". "Свободная самостоятельность и организація трудящихся" (т. е., профессіональные союзы)  — констатирует обращеніе — "является одним из главнѣйших условій экономическая) возрожденія Россіи". Это были все общія слова, т. е., революціонная риторика... 10-го Исполнительный Комитет Совѣта, узнав от своего уполномоченнаго Гвоздева, что петербургскіе фабриканты и заводчики согласны ввести 8-часовой рабочій день, постановил: "предложить Временному Правительству издать указ о 8-час. раб. днѣ по всей Россіи до Учредительнаго Собранія". Правительство немедленно реагировало, и в журналѣ засѣданія того же 10 марта значится: "предоставить министру торговли и промышленности войти в обсужденіе вопроса о возможности и условіях введенія сокращеннаго рабочаго времени в различных мѣстностях Россіи по отдѣльным группам предпріятій и представит, предположенія свои на разсмотрѣніе Временнаго Правительства". На этом все дѣло и остановилось — само Правительство дальше подготовки мѣр к введенію 8-часового рабочаго дня в предпріятіях военнаго и морского вѣдомства не пошло. Как будто трудно послѣдовать за воспоминаніями Керенскаго и признать, что Коновалов в согласіи с фабрикантами 11 марта "ввел уже 8-часовой рабочій день на фабриках и заводах Петрограда". Очень сомнительно, чтобы в министерств торговли и промышленности "в порядкѣ спѣшности" дѣйствительно разрабатывался "законопроект о 8-часовом рабочем днѣ", как, отвѣчал Исполнительный Комитет на многочисленные и настойчивые запросы из провинціи, указывая, что о вступленіи закона в силу будет "своевременно объявлено".

Собравшееся в концѣ марта "Совѣщаніе Совѣтов" не могло пройти мимо развертывавшейся борьбы за сокращеніе рабочаго дня. "Основной вопрос революціи", поставленный на очередь в огромной полосѣ Россіи, во всяком случаѣ, в крупных центрах, не получил еще "законодательнаго установленія" — указывал докладчик. И Совѣщаніе в резолюціи о введеніи 8-часового рабочаго дня предлагало правительству издать соотвѣтствующій декрет с оговоркой о необходимости допущенія сверхурочных работ в тѣх отраслях промышленности, который работают на нужды обороны и связаны с продовольствіем страны. Совѣщаніе правильно учитывало, что 8-часовой рабочій день не является только вопросом экономической выгоды рабочаго класса, но крайне ослабляет реалистичность своей позиціи, выдвигая наряду с соображеніями о необходимости участія рабочаго класса с переходом Россіи к демократическому строю в общеполитической и культурной жизни страны, но и довольно апріорныя заботы об "ослабленіи кризиса в будущем", о необходимости "позаботиться о смягченіи ужасов грядущей безработицы и об облегченіи пріисканія заработка тѣм, которые вернутся послѣ окончанія войны из арміи". Совѣщаніе поручило Исполнительному Комитету петроградскаго Совѣта вступить с Временным Правительством в переговоры о порядкѣ введенія 8-часового рабочаго дня[480].

В законодательном порядкѣ дѣло мало подвинулось вперед[481]. В итогѣ получилась анархія на мѣстах, гдѣ при отсутствіи указаній из центра, почти неизбѣжно пышным цвѣтом расцвѣтало "революціонное правотворчество", т. е., то, что выше было названо бытовым двое-властіем. Показательным примѣром подобнаго мѣстнаго законодательства служит "обязательное постановленіе" о восьмичасовом рабочем днѣ и примирительных камерах, изданное Борисовским (Минской губ.) Исполнительным Комитетом за подписью и. д. уѣзднаго правительственнаго комиссара прап. Вульфіуса на исходѣ второго мѣсяца революціи — 26 апрѣля. Принципіальное рѣшеніе о введеніи 8-час. рабочаго дня в Борисовѣ было принято еще 28 марта; 18 апрѣля положеніе о нормировкѣ труда было осуществлено "явочным порядком"; 26 апрѣля с единогласнаго одобренія "примирительной камеры[482] издано было особое "обязательное постановленіе" для "закрѣпленія позицій рабочаго пролетаріата". Очевидно, не без вліянія правительственнаго воззванія к рабочим, обслуживающим учрежденія фронта[483], борисовскіе законодатели к общему положенію о 8-час. рабочем днѣ вводили новеллу, по которой "впредь до окончанія войны" всѣм предпріятіям, "непосредственно и косвенно" работающим на оборону, предоставляется устанавливать "обязательные для рабочих и служащих сверхурочные рабочіе часы", оплачиваемые полуторной платой, при чем в виду Борисовской близости к фронту, всѣ "заводы, фабрики и торгово-промышленныя предпріятія" признавались работающими на оборону; на всѣх предпріятіях учреждались заводскіе комитеты; на примирительную камеру возлагалась обязанность выработать "минимум заработной платы"... Наконец, Исполнительный Комитет объявлял, что пріостановка предпріятія, чрезвычайно вредная для обороны, повлечет за собой "секвестрацію его".